— Я не понимаю этого «нет», господин начальник полиции. Если он состоит в заговоре…

— Да, но он защищен именем, титулом…

— А, понимаю. Но каким именем, каким титулом? Вам следовало бы сказать мне это, чтобы я помог вам в вашем расследовании.

— Сударь, я ведь вам уже говорил, что знаю, под каким именем он скрывается, но…

— Но не знаете, под каким он появляется?

— Совершенно верно, иначе…

— Иначе вы приказали бы его арестовать?

— Немедленно.

— Да, дорогой господин де Сартин, это крайне удачно, как вы только что изволили заметить, что я именно сейчас явился к вам, поскольку я окажу вам услугу, которую вы у меня просите.

— Вот как?

— Да.

— Вы мне сообщите его имя?

— Да.

— Имя, под которым он появляется?

— Да.

— Вам оно известно?

— Прекрасно известно.

— И что же это за имя? — спросил г-н де Сартин, ожидая услышать ложь.

— Граф Феникс.

— Как! Имя, под которым вы велели доложить о себе? Тогда, выходит, и Ашарат, и Сомини, и маркиз д'Анна, и маркиз Пелегрини, и Джузеппе Бальзамо — это вы?

— Совершенно верно, я, — подтвердил Бальзамо.

Г-н де Сартин, наверное, с минуту не мог опомниться от потрясения, в которое его повергла столь бесстыдная откровенность.

— Я догадывался, — пробормотал он. — Я был наслышан о вас и знал, что Бальзамо и граф Феникс — одно и то же лицо.

— Признаю, вы — великий министр, — заметил Бальзамо.

— А вы — великий наглец, — сообщил начальник полиции, направляясь к звонку.

— Наглец? Но почему?

— Потому что я прикажу вас арестовать.

— Попробуйте! — бросил Бальзамо, становясь между звонком и начальником полиции. — Итак, вы намерены меня арестовать?

— Уж не собираетесь ли вы помешать мне? Хотелось бы знать как?

— Хотите знать?

— Да.

— Дражайший господин де Сартин, я разнесу вам череп.

Бальзамо вытащил из кармана пистолет, отделанный золоченым серебром и украшенный столь великолепной чеканкой, что, казалось, она вышла из рук Бенвенуто Челлини, и невозмутимо нацелил его в лицо г-ну де Сартину, который побледнел и рухнул в кресло.

— Так-то лучше, — заметил Бальзамо, пододвинул кресло и сел рядом с начальником полиции. — Ну а теперь, когда мы уселись, можно немножко и побеседовать.

Г-ну де Сартину потребовалось несколько секунд, чтобы оправиться от страха. В глазах у него все еще стояло грозное дуло пистолета, более того, он чувствовал на лбу холодное прикосновение ствола.

Наконец он пришел в себя.

— Сударь, — сказал он, — у меня перед вами одно преимущество: зная, с каким человеком мне предстоит говорить, я не принял мер, какие принимаю, имея дело с заурядными преступниками.

— Вот вы сердитесь, сударь, говорите бранные слова, — отвечал Бальзамо, — и даже не отдаете себе отчета, насколько вы не правы. Я ведь явился, чтобы оказать вам услугу.

Г-н де Сартин пожал плечами.

— Да, да, сударь, услугу, — повторил Бальзамо, — а вы так ложно трактуете мои намерения. Вот вы тут толкуете мне о заговорщиках, а ведь я пришел как раз для того, чтобы разоблачить заговор.

Но Бальзамо зря растрачивал красноречие: в этот момент г-н де Сартин не обращал внимания на слова опасного посетителя; даже слово «заговор», которое в обычное время мигом заставило бы насторожиться г-на де Сартина, сейчас не задело его слуха.

— Зная, кто я такой, вы, сударь, несомненно, понимаете, в чем заключается моя миссия во Франции. Я — посланец его величества Фридриха Великого, иначе говоря, в какой-то степени тайный посол прусского короля. Ну а когда говорят «посол», подразумевают «любознательный человек», так что от меня в этом моем качестве не укрывается ничто из происходящего, более же всего я осведомлен о деле со скупкой зерна.

И хотя Бальзамо произнес последние слова самым безмятежным голосом, они, видимо, произвели на г-на де Сартина гораздо большее впечатление, чем предыдущие, так как он стал куда внимательнее.

Начальник полиции поднял голову.

— И что же это за дело с зерном? — поинтересовался он, изображая непринужденность, точь-в-точь как Бальзамо в начале беседы. — Теперь уж вы, сударь, растолкуйте мне.

— Охотно, сударь, — ответил Бальзамо. — Дело обстоит так.

— Я весь внимание.

— О, вы могли бы даже не говорить мне этого… Хитроумные спекулянты убедили его величество короля Франции, что ему следует построить хлебные склады для своего народа на случай неурожая. Склады начали строить, а пока строили, решили, что лучше всего их строить большими. На них не жалели ничего: ни дерева, ни камня, и выстроили просто огромными.

— И что же дальше?

— А дальше житницы нужно было наполнить, поскольку пустые они не имеют смысла, и их наполнили.

— И что же, сударь? — прервал Бальзамо г-н де Сартин, пока еще не понимавший, куда клонит собеседник.

— Но вы же понимаете, чтобы наполнить очень большие склады, нужно очень много зерна. Разве это не ясно?

— Разумеется.

— Продолжаю. Множество хлеба изымается из обращения, а это означает для народа голод, поскольку, прошу заметить, всякое изъятие ценностей из обращения равнозначно недостатку продукта. Ежели тысяча мешков зерна лежит на складе, это означает, что на тысячу мешков меньше посеяно на полях. Умножьте тысячу мешков всего лишь на десять, так как хлеб родит сам-десят.

Г-н де Сартин закашлялся от ярости.

Бальзамо остановился и спокойно переждал, когда кашель кончится.

— Итак, — продолжил он, когда состояние г-на де Сартина позволило ему это, — хлебный спекулянт обогатился за счет роста цены. Это ясно, да?

— Это-то совершенно ясно, — промолвил г-н де Сартин, — но, насколько я понимаю, сударь, вы притязаете на раскрытие заговора или преступления, которое совершил его величество?

— Вы совершенно правильно поняли меня, — согласился Бальзамо.

— А вы дерзки, сударь, и мне крайне любопытно узнать, как воспримет ваше обвинение король. Я очень опасаюсь, как бы результат не оказался таким же, какой я предполагал, перелистывая перед вашим приходом бумаги из этой шкатулки. Остерегитесь, сударь. И так, и так вас ждет Бастилия.

— Нет, оказывается, вы меня не поняли.

— Как это прикажете разуметь?

— Бог мой! Сударь, вы скверно думаете обо мне и, право же, обижаете, считая глупцом. Неужто вы полагаете, что я стану нападать на короля? Я, посол, любознательный человек? Нет, чтобы так поступать, надо быть полным болваном. Так что, прошу вас, выслушайте меня до конца.

Г-н де Сартин кивнул.

— Те, кто обнаружил этот заговор против французского народа… Простите меня, сударь, что я отнимаю у вас драгоценное время, но вы сейчас сами увидите, что оно для вас не потеряно зря. Так вот, названный заговор против французского народа раскрыли экономисты, которые, весьма трудолюбиво и тщательно исследовав через лупу эту махинацию, заметили, что в ней замешан не только король. Им прекрасно известно, что у его величества есть точный реестр цен на хлеб на различных рынках, известно им и то, что его величество радостно потирает руки, когда повышение цен приносит ему восемь или десять тысяч экю; но им также известно, что рядом с его величеством находится человек, чье положение облегчает сделки, человек, который благодаря своей особой должности — он, как вы понимаете, должностное лицо — следит за скупкой, подвозом, получением денег, одним словом, человек, который является посредником у короля. Так вот, экономисты, люди с лупой, как я их называю, собираются нападать не на короля, поскольку они отнюдь не дураки, сударь вы мой, но на то должностное лицо, на того человека, на посредника, который и проводит спекуляции для его величества.

Г-н де Сартин попытался вновь обрести равновесие, занявшись своим париком, но, увы, тщетно.

— Итак, — продолжил Бальзамо, — я приближаюсь к сути. Вы, начальник полиции, знаете, что я — граф Феникс, я же знаю, что вы — господин де Сартин.