«Господин граф!
Особа, советовавшаяся с Вами перед падением последнего министерства, а также еще один раз, задолго до этого, прибудет сегодня, чтобы получить от Вас еще один совет. Позволят ли Ваши многочисленные занятия уделить ей полчаса между четырьмя и пятью вечера?»
В который раз перечтя письмо, Бальзамо вновь вернулся к своим размышлениям.
«За такой малостью нет смысла обращаться к Лоренце, да и разве я не могу догадаться сам? Почерк размашистый — признак руки аристократа, неровный и дрожащий — признак старости, множество ошибок — значит, писал придворный.
Ну и глупец же я! Да ведь это письмо от герцога де Ришелье! Разумеется, я найду для вас, господин герцог, полчаса; я найду и час, и целый день. Распоряжайтесь моим временем, как своим собственным. Разве вы, сами того не ведая, не являетесь одним из моих тайных агентов, одним из дружественных мне демонов? Разве не преследуем мы одну и ту же цель? Разве не расшатываем мы с вами вместе монархию, вы — как ее вдохновитель, я — как ее враг?
Приходите, господин герцог, приходите».
Тут Бальзамо достал часы и посмотрел, сколько ему осталось дожидаться герцога.
В этот миг вверху, в потолочном карнизе, зазвенел звонок.
— Что это? — вздрогнув, проговорил Бальзамо. — А, меня зовет Лоренца. Она хочет меня видеть. Не случилось ли с ней чего? А может быть, снова проявляет свой норов, свидетелем, а то и жертвой которого я часто бываю? Вчера она была очень задумчива, покорна и нежна — вот такой я ее люблю. Бедное дитя! Впрочем, надо идти.
Бальзамо запахнул халат, спрятав под ним расшитую сорочку и кружевное жабо, взглянул в зеркало, дабы удостовериться, что прическа в порядке, и, ответив звонком на звонок Лоренцы, направился к лестнице.
Однако, оказавшись в комнате, смежной со спальней молодой женщины, он по обыкновению скрестил руки на груди и, повернувшись в сторону, где, по-видимому, находилась Лоренца, всей силою своей не ведающей преград воли приказал ей спать.
Затем, словно еще сомневаясь, а может быть, из излишней осторожности он приник к незаметной щелке в стене.
Лоренца спала на диване, на который секунду назад упала, повинуясь воле своего повелителя. Более поэтичной позы не смог бы выдумать никакой художник. Волнуемая и томимая мощным потоком посланных Бальзамо флюидов, она была похожа на Ариадну кисти Ванло[79]: вздымающаяся грудь, трепещущее тело, искаженное отчаянием или усталостью лицо.
Обычным путем войдя в спальню к девушке, Бальзамо остановился перед нею, залюбовавшись ее красотой, однако тут же решил ее разбудить: в таком состоянии она была слишком опасна.
Едва открывшись, глаза Лоренцы вспыхнули; затем словно для того, чтобы привести в порядок неясные мысли, она провела ладонями по волосам, облизнула влажные чувственные тубы и, заглянув в глубины памяти, собрала рассеявшиеся воспоминания.
Бальзамо не без тревоги наблюдал за Лоренцей. Он давно уже привык к ее резким переходам от любовной нежности к взрывам гнева и отвращения. Нынешняя задумчивость Лоренцы, которая прежде была ей не свойственна, хладнокровие, с каким она его встретила, вместо того чтобы вспыхнуть от ненависти, — все это указывало на нечто более серьезное из всего, что ему приходилось видеть до сих пор.
Лоренца выпрямилась, покачала головой и, устремив на Бальзамо взгляд своих бархатных глаз, попросила:
— Сядьте подле меня, прошу вас.
Услышав непривычно мягкий голос, Бальзамо вздрогнул.
— Сесть? — воскликнул он. — Ты же знаешь, Лоренца, что у меня одно лишь желание — провести всю жизнь у твоих ног.
— Сударь, — тем же тоном возразила Лоренца, — прошу вас сесть. Разговор нам предстоит недолгий, но, пожалуй, мне все же легче будет говорить, если вы сядете.
— Сегодня, как и всегда, милая Лоренца, я сделаю так, как ты пожелаешь.
И Бальзамо опустился в кресло рядом с сидевшей на диване девушкой.
— Сударь, — устремив на Бальзамо ангельский взор, проговорила Лоренца, — я позвала вас, чтобы попросить о милости.
— О, Лоренца, все, что ты только попросишь! — обрадованно воскликнул Бальзамо.
— Я попрошу лишь об одном, но предупреждаю: это самое мое горячее желание.
— Говорите же, Лоренца, говорите, пусть это будет стоить мне всего состояния, пусть это будет стоить мне полжизни.
— Это не будет стоить вам ничего, кроме минуты времени, — ответила молодая женщина.
Бальзамо, радуясь, что разговор принял столь легкий оборот, и призвав на помощь свое богатое воображение, пытался угадать желания, которые может высказать Лоренца и, главное, которые он сможет исполнить.
«Она попросит, — прежде всего пришло ему на ум, — служанку или компаньонку. Что ж, это огромная жертва, поскольку мои тайны и мои друзья окажутся под угрозой, но я пойду на эту жертву: бедная девочка так одинока и несчастна».
— Говорите же, Лоренца, — нежно улыбнувшись, сказал он вслух.
— Сударь, вы знаете, что я умираю от тоски и печали, — начала девушка.
В знак согласия Бальзамо кивнул и испустил глубокий вздох.
— Молодость моя гибнет, — продолжала Лоренца, — мои дни — сплошные рыдания, ночи — нескончаемый ужас. Я старею от одиночества и тоски.
— Вы сами уготовили себе такую жизнь, Лоренца, — ответил Бальзамо, — и не моя вина в том, что жизнь эта, столь для вас печальная, не стала королевской.
— Пусть будет так. Но вы видите, что я принадлежу вам.
— Благодарю вас, Лоренца.
— Я не раз слышала от вас, что вы — добрый христианин, хотя…
— Хотя вы считаете меня заблудшей душою, хотите вы сказать. Я правильно закончил вашу мысль?
— Не прерывайте меня, сударь, и не стройте никаких предположений, прошу вас.
— Говорите дальше.
— Так вот, чтобы гнев и отчаяние больше не терзали меня, позвольте мне — я ведь все равно ни для чего вам не нужна…
Девушка остановилась и взглянула на Бальзамо, но тот уже овладел собою, и она встретила лишь холодный взор и нахмуренные брови.
Несмотря на угрозу, горевшую в его глазах, Лоренца оживилась и продолжала:
— Позвольте мне — нет, не выйти на свободу, я знаю, что Божьей, а точнее, вашею волей, которая кажется мне безграничной, я осуждена всю жизнь быть пленницей, — позвольте мне видеть людские лица, слышать не один ваш голос, позвольте мне выходить, гулять, существовать, наконец.
— Я предвидел это ваше желание, Лоренца, — взяв девушку за руку, отозвался Бальзамо, — и вы знаете, что уже давно я сам желаю того же.
— Но тогда… — вскричала молодая женщина.
— Однако вы сами убедили меня, что это невозможно, — продолжал Бальзамо. — Я, как и все, кто любит, совершил безумство и посвятил вас в некоторые из своих научных и политических тайн. Вам известно, что Альтотас нашел философский камень и ищет эликсир жизни — это научные тайны. Вам известно, что я и мои друзья готовим заговор против монархий мира — это тайна политическая. За одну из них меня могут сжечь как чародея, за другую — колесовать как государственного изменника. А вы, Лоренца, мне угрожали, вы говорили, что пойдете на все, чтобы обрести свободу, а обретя ее, первым делом донесете на меня господину де Сартину. Говорили вы так или нет?
— Чего же вы хотите? Порой я прихожу в отчаяние и тогда… тогда я теряю рассудок.
— А сейчас вы спокойны? Вы достаточно благоразумны для того, чтобы продолжать наш разговор?
— Надеюсь, да.
— Если я предоставлю вам требуемую вами свободу, будете ли вы мне преданной и покорной женою с верной и нежной душой? Вы же знаете, Лоренца, это мое самое сильное желание.
Молодая женщина молчала.
— Ну хоть любить-то вы меня будете? — вздохнув, продолжал Бальзамо.
— Я не хочу давать обещаний, которых потом не сумею сдержать, — ответила наконец Лоренца. — Ни любовь, ни ненависть от нас не зависят. Я лишь надеюсь, что Господь, чтобы отблагодарить вас за добрый поступок, сделает так, что ненависть покинет мое сердце и на ее место придет любовь.
