— В качестве наемного убийцы? — спросил Дэвид. — Нет. К счастью или к несчастью, но я теперь по ту сторону барьера. Пока, Джеймс!

Поднимаясь вверх но широкой улице, окаймленной деревьями, Дэвид обдумывал свой разговор с Карлайлом, оставивший в его душе неприятный осадок. На минуту он остановился и бросил взгляд на так хорошо знакомую ому часть города: мрачная и величественная ратуша из серого камня высилась над скрещением двух главных; магистралей, по которым шло городское движение; там бурлил пестрый водоворот пешеходов и машин. Улица, уходившая на запад, была залита мягким солнечным светом, на фоне бледно-голубого неба вырисовывались громады высоких домов: роскошные отели, магазины и рестораны теснились вдоль мостовой; церкви, увенчанные шпилями, профессиональные клубы и уединенные врачебные кабинеты располагались в глубине улицы, тянувшейся на восток к длинным пологим ступеням парламентских зданий. Чувство гордости и любви к своему городу и всему, что было создано в нем руками человека, внезапно заговорило в Дэвиде.

Это был его город, хотя он ничем в нем не владел. Еще ребенком он мог часами смотреть на внушительные здания, изящные церковные шпили, архитектурные причуды рококо, смотреть с благоговением и восторгом, твердо уверенный, что на свете нет ничего более прекрасного.

Дэвид думал сейчас о далеком прошлом города. Перед его мысленным взором вставал бедный поселок из палаток и мазанок времен первых поселенцев и золотоискателей, когда упряжки волов и ломовых лошадей тащили по немощеным дорогам тяжелые фургоны, взрывая глубокие колеи. Он представил себе рост города и расцвет его благосостояния во время земельного бума, далее его экономический упадок и, наконец, постепенное возрождение и восстановление, вплоть до той поры, когда Мельбурн стал рекламироваться туристам как «жемчужина Юга» — современный город, гордящийся своим порядком, чистотой, культурой, своим университетом, национальной галереей, публичными библиотеками, больницами и театрами, тенистыми улицами и парками.

Почему человек должен бояться за свой город? Бояться, что он может стать грудой развалин от взрыва атомной бомбы; безлюдной пустыней от выпадения радиоактивных осадков. И это не бред, не ночной кошмар, а реальность, которой надо прямо смотреть в глаза. Все это может случиться в действительности, если не положить конец военной истерии; если люди не поймут, какая опасность скрыта в колоссальных запасах нового оружия массового уничтожения; если производство и применение Этого оружия не будет запрещено как преступление против человечества, как угроза самому существованию людей на земле.

Резко повернувшись, Дэвид столкнулся с плотной, представительной фигурой в мундире штабного офицера с орденскими ленточками на груди.

— Простите, — рассеянно пробормотал Дэвид и хотел пройти, но его остановил возглас:

— Черт возьми, да это Ивенс!

Пытаясь сообразить, кому могла принадлежать эта полная румяная физиономия и веселый рокочущий голос, Дэвид уставился на человека, которого чуть не сбил с ног. И тут же вспомнил одну важную военную персону, которая бушевала у него в «Диспетч», требуя снять сообщение о бомбежке Дарвина в годы второй мировой войны. Дэвид был настроен примирительно и в тот раз, и в ряде других случаев, когда редакции приходилось успокаивать эту надутую и раздражительную особу.

— Как! Майор Бэгшоу? — неуверенно пробормотал он.

— Полковник, точнее — подполковник, дорогой мой, — самодовольно посмеиваясь, поправил его Бэгшоу. — Да, немало воды утекло с тех нор, как мы с вами виделись последний раз! Не пойти ли нам по этому поводу выпить? Клуб здесь рядом.

Дэвид заколебался. Он понял, что Бэгшоу считает его по-прежнему главным редактором «Диспетч». Но ему не хотелось упустить возможность послушать, что будет рассказывать о делах в Корее человек, занимающий такое положение при штабе.

— Благодарю вас, сэр, — ответил он и зашагал в ногу с Бэгшоу, который с напыщенным видом двинулся в сторону военно-морского клуба.

— Я заглядываю сюда пропустить стаканчик почти каждый день, — добродушно пояснил полковник Бэгшоу, входя в салон и усаживаясь в глубокое кожаное кресло.

Официант угодливо склонился перед ним.

— Мне, как всегда, Джордж. А что вам, Ивенс? Шотландского? — И проследи, Джордж, чтобы действительно было шотландское. А не какая-нибудь австралийская бурда, которую вы называете виски!

— Как я уже сказал, Ивенс, — пророкотал он, — много воды утекло с тех пор, как японцы бомбили Дарвин. Я думал, кончится война и мне придется выйти в отставку, но в штабе не смогли обойтись без человека с таким военным опытом, как у меня. Солдат по профессии, британская выучка, индийская армия, северо-восточный фронт, Бирма и все остальное.

Официант поставил на стол перед Бэгшоу и Дэвидом стаканы с виски и графин с ледяной водой.

Бэгшоу поднял стакан.

— Ваше здоровье! — сказал он и проглотил виски.

Дэвид добавил в стакан воды и поднес к губам, машинально повторив тост.

— Само собой разумеется, — продолжал Бэгшоу, — требовалось произвести кое-какую реорганизацию армии, набрать пополнение, провести военную подготовку и обучить новобранцев. Все это мне пришлось взять на себя.

— С повышением в чине, — вставил Дэвид с приятной улыбкой.

— В свое время, учтите, в свое время! — гаркнул полковник, не замечая ирония комплимента.

Он жадно проглотил остатки виски и, повернувшись в кресле, заорал:

— Джордж! Джордж!

Подоспевший официант почтительно перед ним склонился.

— Проба была недурна, — шутливо сказал Бэгшоу. — Вторую половину, Джордж. А вам? — Он повернулся к Дэвиду.

— Мне достаточно. Благодарю вас.

Официант поднес зажигалку к папиросе Бэгшоу.

— Вот в этом-то и беда вашего брата интеллигента, — хихикнул полковник. — Слишком много в голове, да мало в желудке.

Он протянул Дэвиду свой портсигар.

— Благодарю. Если не возражаете, я предпочитаю вот это. — Дэвид вытащил из кармана трубку и кисет. Привычным движением пальцев размял табак и набил трубку; затем раскурил ее и, откинувшись в кресле, затянулся.

— Что слышно о войне в Корее? Когда конец? — бросил он.

— Ну, не в этом году, — весело загоготал Бэгшоу, словно наслаждаясь приятной шуткой, — Хотя кое-кто из вашей газетной братии и обольщается слухами о перемирии. Удачно, что я оказался на месте, когда все это началось. Дела шли из рук вон плохо.

— Как так?

Официант поставил перед Бэгшоу стакан с виски.

Бэгшоу подмахнул счет, и тот удалился.

Бэгшоу одним глотком осушил стакан, явно довольный тем, что ему представляется возможность высказать свое мнение.

— Вербовка шла скверно, и настроение в армии было дрянное, как никогда! — фыркнул он. — Ни к черту не годилось!

— Но вам все же удалось очень быстро послать туда контингент войск, — заметил Дэвид, с горечью подумав, что это значило для него.

— Новобранцы-то были никудышные! — пустился в рассуждения Бэгшоу. — Пришлось повысить жалованье и брать всех, кто приходил, — и мальчишек, и стариков из запаса. Но солдаты регулярной армии, которые прошли подготовку в учебных лагерях в джунглях — я их сам отбирал и, как бы это сказать, вымуштровал, — эти дрались что надо. Они проявили себя в деле как нельзя лучше. Чепуху говорят, что австралийский солдат в наши дни уже не тот, что во времена первой мировой войны. Нужна была всего лишь небольшая война, чтобы приучить солдат к крови, — хмыкнул он, — Ну, мы их и приучали, черт побери!

Дэвид положил на стол трубку и посмотрел в упор на этого самодовольного субъекта, который был настолько уверен в значительности своей персоны и упоен своей воинской доблестью, что смел даже издевательски говорить о необходимости «небольшой войны, чтобы приучить солдат к крови». Действительно ли Бэгшоу занимал такое высокое положение в генеральном штабе, как хвастал? Если да, то почему он так стремится произвести впечатление на случайного знакомого? Вероятно, считает не лишним обработать влиятельного сотрудника прессы: благоприятная заметка в газете время от времени весьма пригодится, чтобы поддержать падающий престиж.