— О чем с тобой эта сволочь Педро Драчун разговаривал? — спросил Уинди Дэвида но пути к доку «Виктория», где Чипперу и Уинди предстояло разгружать мешки с мукой.

— Бормотал что-то, будто я сую нос не в свои дела, — рассмеялся Дэвид, — говорит, пожалею, если не перестану околачиваться возле диспетчерской.

— Вот такие типы, как он, и портят нам всю вывеску, — взорвался Уинди. — Мы не выдали их, когда сыщики заподозрили, что они выносят кой-какой товар. Но некоторым их темным делишкам нора положить конец.

— Будь бы у нас хоть какие-нибудь улики против тех, на кого они работают, — возразил Чиппер. — А так что у нас есть? Подозрения, больше ничего. Педро Драчун и его приятели всегда умудряются заполучить работу на разгрузке судов из Гонконга. А уж какими гоголями они выступают, когда китайцы выходят сухими из воды, а таможенники остаются ни с чем, так и не найдя и не конфисковав тех грузов, которые были припрятаны в тайниках трюмов!

— А помнишь, пару месяцев назад Педро Драчун спросил, не хочу ли я подзаработать? — сказал Уинди. — Никогда, говорю, не прочь подзаработать. А он мне: «Загребешь, говорит, кучу денег, только, говорит, тут дело не такое простое — не то что стянуть что-нибудь». — «Ага, вот она, значит, какая работка, говорю. Нет уж, спасибо, Драчун. Что-то не хочется мне ею заниматься». — «Как знаешь, говорит, только держи язык за зубами». — «Ладно, ладно», — говорю.

— Не приведи господь связаться с этими бандюгами, — заключил Чиппер.

— Ума не приложу, как они ухитряются выносить из порта свой товар, — размышлял Уинди, прищурившись. — На выходе из порта досмотр дай бог какой строгий, да и таможенники, как говорится, прочесывают суда сверху донизу. В начале года у них был порядочный улов — девять двухфунтовых пакетов опиума, да еще вот пару дней назад нашли кой-чего в рундуке у молодого матросика, за которым сыщики охотились.

— Таможенники считают, что у них многое проскальзывает между пальцами. — Чиппер окинул взглядом забитый пароходами порт. — На судах тайников сколько угодно, а на реке мелких контрабандистов видимо-невидимо.

— Это ты правильно, дружище, — сказал Уинди и искоса поглядел на Дэвида.

— Мерзкое это занятие — торговля наркотиками, — отозвался Дэвид. Ему пришло в голову, что Уинди и Чиппер недоумевают, с чего бы вдруг Педро Драчун заподозрил его в том, что он лезет не в свои дела. — Я согласен с Уинди. Надо положить этому конец, хотя у меня нет ни малейшего желания помогать полиции или таможенникам.

— Ничего не было бы зазорного, если бы и помог, — ответил Чиппер. — Правила союза предусматривают дисциплинарные наказания для тех его членов, которые пьют на работе, занимаются штрейкбрехерством или вообще наносят ущерб репутации профсоюза. Так неужели мы стали бы терпеть Педро Драчуна и всю сто шайку с их грязными делишками, если б только могли уличить их?

— То-то и оно, что нам это не по зубам — все равно как и таможенникам и полиции. — Уинди словно оправдывался за такое упущение.

И тогда, разговаривая с Чиппером и Уинди, и сейчас, припоминая весь разговор, Дэвид подумал, что Тони, скорее всего, вернулся к своим прежним занятиям. Что же произошло? Почему Тонн не повидался с ним?

С того самого дня, как к нему пристал Педро Драчун, Дэвид ожидал весточки от мальчика. Мысль о Тони все время преследовала его, хотя он по-прежнему был выше головы занят профсоюзными делами и работой в Подготовительном комитете и не мог по-настоящему сосредоточиться на судьбе Тони; он чувствовал, что самая мысль снова связаться с этим сбродом из итальянского ресторана, предпринимать еще какие-то попытки вызволить мальчика из той клоаки, куда его, видимо, вновь затянули, была ему неприятна.

Ведь это все равно что биться лбом о стенку, а у него и без того уйма всяких дел — самых неотложных и важных. И все же, убеждал он себя, необходимо выяснить, что же стряслось с мальчиком. И он решил в самое ближайшее время сходить к Тониной бабушке, единственному, пожалуй, человеку, который сможет сообщить ему что-нибудь о Тони.

— Папа, дорогой, — напомнила ему о своем присутствии Мифф, — ты витаешь где-то в облаках. Я обращалась к тебе дважды, но ты даже не слышал.

— Прости, милая! — Дэвид повернулся к ней. — Я просто вспомнил то, чего не должен был забывать.

— Что-нибудь серьезное?

— Да нет, не очень, — быстро ответил он.

— Это тебя тревожит?

— Ну что ты!

— Зато я встревожена, — решительно сказала Мифф. — Это что, твоя единственная рубашка? Воротничок и манжеты совсем обмахрились, боюсь, их уже не починить. Дай-ка, я все же погляжу, может, еще можно что-нибудь сделать.

— Мой корабль требует капитального ремонта, — огорченно заметил он, снимая пиджак и рубашку. — Но стоит ли обращать внимание на это, когда есть заботы поважнее.

— Занимаясь организационной работой, надо быть элегантным и подтянутым, — наставительно сказала она. — Твой пиджак совсем износился, да и ботинки тебе нужны новые.

— Не стоит сейчас на это тратиться, — ответил Дэвид с обезоруживающей улыбкой, — После Конгресса подыщу какую-нибудь платную работу, вот тогда и позволю себе такое расточительство.

Отныне Дэвид использовал каждую возможность выступить перед большой аудиторией и мало-помалу освобождался от гнетущего страха. По воскресеньям, чередуясь с другими ораторами Совета мира, он участвовал в митингах на Ярра-Бэнк, с радостью убеждаясь, что ему становится все легче и проще иметь дело с собравшимися там людьми. Он надеялся, что теперь, попривыкнув видеть его на трибуне, слышать, как он объявляет следующего оратора и предваряет в нескольких словах очередное выступление, они забыли о постигшем его в первый раз провале.

Как бы то ни было, стоило ему подняться на помост, по рядам проносился одобрительный гул, а кое-где раздавались и приветственные аплодисменты. Кратким обзором международного положения, который он делал, открывался теперь каждый митинг.

Эти обзоры событий за неделю, опенка их влияния на всемирное движение за мир стали собирать постоянную аудиторию. Дэвид с приятным удивлением замечал в толпе не только привычные лица завсегдатаев, но и лица людей, которых он никогда прежде не видел и которые с любопытством и большим вниманием слушали его. Иногда сюда же, на Ярра-Бэнк, приходили ветераны поговорить о славных воинских традициях или же религиозные фанатики, которые провозглашали близкое пришествие антихриста — в таких случаях было, конечно, пустой тратой времени говорить о роли организации в борьбе за мир.

К разглагольствованиям этих своих противников Дэвид относился вполне терпимо и добродушно. Гораздо труднее было сдерживать крикливых хулиганствующих юнцов. В полном восторге от звука собственного голоса они во всю глотку орали: «Коммунист!» — и выкрикивали бессмысленные ругательства. Дэвид научился бороться с ними, поднимая их на смех.

Они были всегда готовы затеять скандал и как-то раз опрокинули помост для ораторов, так что Дэвид свалился на землю и в кровь разодрал себе щеку. Кое-кто из его единомышленников, что помоложе и покрепче, бросились на дебоширов, и возле вдребезги разбитого помоста разгорелась жестокая потасовка. Но тут к месту происшествия направились два полицейских, и молодчики поспешили затеряться в толпе.

Когда Дэвид забрался на ящик, собираясь продолжить речь, его встретили сочувственными хлопками, а когда он пошутил, дотронувшись до ссадины на щеке: «Вторую-то щеку я им не подставил!» — толпа ответила взрывом хохота.

После этого происшествия неподалеку от помоста всегда дежурили несколько активистов, обладавших тяжелыми кулаками. Среди них Дэвид увидел однажды Чиппера и Уинди. Он понимал, что друзья принимают меры, чтобы оградить его и других ораторов от грубых выходок молодых хулиганов, но шутливо уверял, что подобные инциденты лишь привлекают все большее внимание к митингам в защиту мира.

Было похоже, что теперь, после первой рапы, полученной им во имя мира, его выступления и впрямь встречались с большим вниманием. К трибуне Совета мира со всех сторон стекались прогуливающиеся по Ярра-Бэнк люди. С чувством глубокого волнения Дэвид видел, как появляются улыбки на обращенных к нему лицах, ощущал доброжелательное отношение слушателей всякий раз, как ему удавалось хорошенько отбрить какого-нибудь назойливого крикуна.