— Это мои сигареты! — завопил Тони. — Он отнял их у меня, чтоб я больше не курил!

Он вырвался из рук Холла и бросился на Болла, который держал Дэвида за плечо. Холл тотчас же снова схватил Тони и изо всех сил ударил по голове. Увидев, что Тони пошатнулся, Дэвид бросился вперед и заслонил его. И тут же на него обрушилось несколько предназначенных Тони мощных ударов, и хотя он не мог сравняться в силе и ловкости со специально обученным Боллом, вид распростертого на полу бесчувственного Тони привел его в такое бешенство, что, увидев прямо перед собой занесенный кулак, он резко схватил сыщика за руку. Болл навалился на него всем своим весом, и тут, вспомнив изученный еще в юности прием дзюдо, который следовало применять против более тяжелого противника, Дэвид бросился на спину, согнул ногу, уперся коленом Боллу в пах и перебросил его через голову. Болл с трудом поднялся на ноги, чертыхаясь от перенесенного унижения.

При виде жалкого положения, в котором очутился его коллега, в холодных глазах Холла мелькнула усмешка.

— Застиг врасплох, а, Джон? — пошутил он.

Он рывком поставил Тони на ноги; мальчик зашатался, как пьяный, и опять упал на пол.

— Ну-ка, Болл, помоги мне оттащить его в машину, — сказал Холл.

Боллу пришлось оставить Дэвида; подхватив Тони с другой стороны, он вместе с Холлом потащил его из комнаты.

— Следуйте за нами, — приказал Болл Дэвиду. — В полицейском участке вам будет предъявлено обвинение в хранении наркотиков и сопротивлении полиции. Ведите себя смирно, если не хотите, чтоб я надел на вас наручники.

Дэвид увидел стоящую на заднем крыльце м-с Баннинг. Вытаращив глаза, она смотрела на сыщиков, которые тащили Тони к стоящей на улице машине, и на бледного всклокоченного Дэвида, следовавшего за ними.

Очутившись в здании городской полиции, Дэвид весьма смутно представлял, что его ожидает.

Перспектива провести ночь в тюрьме мало огорчала его. Если уж на то пошло, его очень интересовало все, что происходит за стенами полицейских участков, хотя он по-прежнему тяжко переживал и возмущался в душе грубым обращением, которому подвергся вместе с Тони со стороны сыщиков. И сейчас, повинуясь инстинкту журналиста, он, словно идущая по следу гончая, напряженно следил за сержантом, с официальной сдержанностью протоколировавшим выдвинутые против него обвинения.

Первую весточку об аресте отца подал Мифф Ллойд Мэджериссон, который позвонил ей, после того как из полиции ему сообщили, что Дэвид Ивенс вместе с молодым человеком по имени Антонио Дарра находится в камере предварительного заключения. Дэвид просил сообщить об аресте его адвокату и разрешить свидание с ним. Ллойд сказал Мифф, что получил сообщение об этом уже ночью, когда предпринимать что-либо было поздно, но что утром он немедленно поедет туда и выяснит все обстоятельства дела.

Насколько он понял, Дэвид обвинялся в нанесении словесного оскорбления и физическом насилии по отношению к полицейскому чину. Как бы то ни было, Мэджериссон обещал явиться утром в городской суд, чтобы защищать интересы мистера Ивенса и молодого человека, который, как он предполагал, явился причиной действий, предпринятых полицией. Он также обещал Мифф, что позвонит ей и сообщит все подробности дела, после того как поговорит с Дэвидом.

Растерянная и смятенная, Мифф с трудом понимала, что говорит ей Мэджериссон. Расстраивал и смущал ее отнюдь не сам факт ареста и заключения в тюрьму. Билла и некоторых других товарищей не раз на ее памяти арестовывали и судили за политические преступления. Но ей была мучительна самая мысль о том, что Дэвид находится в тюрьме вместе с пьяницами, воришками и другими преступниками. Кроме того, он совсем не был подготовлен к промозглому холоду тюремных камер, ужасающим санитарным условиям, кишащим вшами одеялам, к жесткому режиму полицейского участка.

Шарн — единственный человек, думала Мифф, который в курсе того, чем занимался в последнее время Дэвид, только она может знать, что явилось причиной его ареста. Несмотря на поздний час, она позвонила Шарн. Но известие об аресте Дэвида потрясло Шарн не меньше, чем оно потрясло в свое время Мифф.

— Я только знаю, — сказала Шарн, — что Дэвида очень беспокоило, как бы дело, в которое он вмешался, не повредило комитету. Из-за этого он решил в течение некоторого времени не посещать митинги.

— О, господи, — простонала Мифф, — ну что бы это могло быть?

Они договорились с Шарн встретиться на следующее утро в суде. И хотя Мэджериссон, как обещал, позвонил ей ранним утром, подробности истории, связанной с арестом отца, она узнала, только встретившись с ним в здании городского суда.

Они с Шарн вошли на территорию суда через боковую калитку. Узкий старомодный двор, вдоль двух сторон которого тянулись веранды с подпиравшими крышу тонкими зеленого цвета столбиками, был хорошо им знаком. Они бывали здесь и раньше, когда арестовали Билла и когда двух его товарищей судили за то, что они писали мелом лозунги на стенах государственных учреждений.

Мифф была потрясена, когда Мэджериссон рассказал ей о своем разговоре с ее отцом и о том, что Дэвид признает себя виновным в сопротивлении полиции. И хотя накануне вечером Ллойда очень позабавил сам факт нападения Дэвида на полицейского чина, сегодня он отнюдь не был склонен воспринимать это как веселую шутку. Он ясно отдавал себе отчет в том, что выдвинутое против Дэвида обвинение далеко не шутка: оно могло повлечь за собой тюремное заключение сроком на месяц и больше.

Многое зависело от показаний полицейских и от того, с какой ноги встал этим утром судья. Судейское кресло занял старый Бернард Струтерс. На одном из последних процессов он предупредил, что участившиеся нападения на чинов полиции вызывают самое серьезное беспокойство. И пригрозил, что примерно накажет в будущем всякого, кто предстанет перед ним по аналогичному обвинению.

По словам Мэджериссона, не было никаких сомнений в том, что Дэвида спровоцировали сами полицейские грубым обращением с его подопечным. Они, конечно, станут отрицать, что обошлись с мальчишкой излишне грубо. Дело Тони будет разбираться отдельно. Мэджериссон полагал, что полиция настояла на разделении этого дела на том основании, что потребуется дальнейшее расследование, которое, возможно, приведет к серьезным разоблачениям относительно торговли наркотиками, процветающей в городе.

Войдя в зал суда вместе с толпой плохо одетых, скромных людей, предводительствуемых здоровенным констеблем, Мифф и Шарн проскользнули на передние места в галерее для публики.

Появился судья, и они вместе со всей этой разношерстной толпой на галерее встали. Затем все уселись на места, шаркая ногами, с тяжелым вздохом едва скрываемого нетерпения.

Мифф и Шарн слушали дела мужчин и женщин, обвиняемых в пьянстве и хулиганстве, кражах в магазинах, в тунеядстве и нарушении общественного порядка. Обе вздрогнули, услышав голос секретаря суда: «Дело номер двадцать три, Дэвид Дилейн Ивенс».

Из боковой двери появился Дэвид в сопровождении полицейского, который шел с ним от самой тюремной камеры до помещения суда. Лицо Дэвида было серым и помятым — сказывается бессонная ночь, подумала Мифф; к тому же он был небрит. Но волосы, зачесанные назад, были, как всегда, волнисты и блестящи, а в глазах, встретивших взгляд Мифф, светилась улыбка. Дэвид увидел Мифф сразу же, как только ступил на чуть приподнятый помост, где стояла скамья подсудимых, и бросил первый взгляд на галерею для публики. А рядом с Мифф сидела Шарн. В их глазах он прочитал тревогу и любовь и понял, как мучительно им видеть его в этом позорном положении.

Судья откашлялся и начал читать резким бесстрастным голосом:

«Дэвид Дилейн Ивенс, вы обвиняетесь в том, что в ночь на второе октября в доме номер тридцать пять, Беллэйр-Террас, Парквилл, вы совершили вмешательство в исполнение полицейским сержантом Холлом его обязанностей. Признаете себя виновным или нет?»