— Она без памяти влюблена в Арнольда Мура.

— А что в этом плохого?

— Видишь ли, это человек уже немолодой, к тому же ловелас, правда, очень красивый, и несомненно тоже увлечен ею. Но он женат, папа, у него милая жена и двое детей.

— Понимаю. — Дэвид задумался. — Далеко ли у них зашло? Их отношения, я хочу сказать.

— К сожалению, да! — грустно ответила Мифф. — Сейчас они вместе в Сиднее.

— А Гвен знает, как позаботиться о себе?

— Она спросила меня, и я рассказала ей все, что знаю сама, но это немного, — призналась Мифф.

— А мама, как она приняла это?

— Господи боже! Надеюсь, она ничего не подозревает! — воскликнула Мифф. — Для нее это было бы слишком тяжелым ударом.

— Ну, а как в отношении развода?

— Никакой надежды. Его жена католичка. Кроме того, сам он школьный учитель. И в случае скандала теряет работу.

— А нельзя ли как-то отвлечь от него Гвен? Ну, скажем, предложить ей поехать за границу? Что-нибудь в этом роде?

— Едва ли, — Мифф задумчиво сдвинула брови. — Сейчас она совсем потеряла голову: воображает себя Джульеттой, Изольдой и Джиневрой одновременно.

— Великая страсть, — негромко произнес Дэвид с горькой усмешкой. — Неужели она и впрямь в это верит?

— Боюсь, что да.

— Изменилось бы что-нибудь, — медленно произнес Дэвид, — если бы я поговорил с Муром?

— Что ты! Гвен придет в бешенство, если ты попытаешься разыграть роль строгого отца, то есть как-то вмешаться в ее дела, — воскликнула Мифф. — Бесполезно также и напоминать ей о «бедной жене и детях». Я уже говорила с ней на эту тему, и она ответила мне, что не отнимает у них ничего, что им принадлежит. Арнольд любит их, как и прежде, но его чувство к Гвен нечто совсем иное. Он не в силах ему противиться. И она тоже.

— Все та же извечная ложь! — Руки Дэвида дернулись нетерпеливым движением.

— Мне кажется, — сказала Мифф, — нам надо быть готовыми оказать помощь Гвен, ну, а все остальное пусть пока идет своим чередом.

— Трудная задача!

Тревожная мысль омрачила лицо Дэвида, стерла с него выражение безмятежности. Оно стало сумрачным и угрюмым, как в ту ночь в саду, подумала Мифф, когда она разговаривали с отцом после смерти Роба. Руки Дэвида сжались в кулаки, он силился овладеть собою.

— Ну вот я здесь, — вырвалось у него, — ради моего долга, я готов пожертвовать всем, лишь бы убедить людей в необходимости положить конец атомному безумию и подготовке к войне. Но могу ли я покинуть Гвен в это трудное для нее время? Мысль о том, что ждет ее, мою маленькую дочурку, терзает меня невыносимо.

— А это действительно так важно для тебя, — спросила Мифф, — я имею в виду то, чем ты намереваешься заняться?

— Да, Мифф. Я одержим этой идеей. Я должен посвятить себя ей всецело! — воскликнул Дэвид. — Как все это будет — еще не знаю. Не знаю даже, как лучше действовать, с чего начать.

— Хорошо, — ответила Мифф, — но я не совсем понимаю, каким образом твоя работа может отразиться на Гвен?

— Ну, видишь ли, раз я не дома, мне все будет казаться, что я не выполнил по отношению к ней своего отцовского долга, — пояснил Дэвид, — может быть, ничего и не случилось бы, если бы я вовремя высмеял ее престарелого поклонника.

— Едва ли, — сухо заметила Мифф. — Не в наших силах препятствовать этому увлечению Гвен. Сейчас ее чувство для нее важнее всего на свете. Но оно будет длиться только до первой сплетни. И Гвен знает об этом.

— Рассчитывать на благородство Мура нельзя?

— Он просто вернется к своей жене и своей работе. Пострадает одна только Гвен.

— Боже! — простонал Дэвид.

Они дошли до кафе в парке и сели за столик на веранде, откуда открывался вид на озеро. Заказав чай и сандвичи, Дэвид наклонился к дочери через стол: его не покидала мысль о Гвен.

— Если бы это случилось с тобой, я бы так не волновался. Я всегда знал, что ты за себя постоять сумеешь. Но Гвен во многом такое еще дитя! Ей нужен кто-то, кто бы помог ей в трудную минуту.

— Да, это так, — ответила Мифф, — к счастью, Гвен знает, что она может прийти ко мне с любой бедой. Я пыталась говорить с нею, но сейчас все советы она пропускает мимо ушей. Гвен упряма, как и все мы, когда вобьем себе что-нибудь в голову. Но Арнольд совсем другой. Он головы не потеряет, или я сильно ошибаюсь в нем, и будет осторожен за двоих. Когда же дело подойдет к расчету, он позаботится только о себе.

— Будь он проклят! — взорвался Дэвид. — Может быть, все-таки мне следует вернуться домой и постараться как-нибудь исправить положение?

— Нет, нет! — умоляюще сказала Мифф. — Гвен никогда не простит мне, что я все тебе рассказала. И она скорее уйдет из дому, чем откажется от Арнольда.

Парк был полон солнечного света и пения птиц. Дети играли и бегали друг за другом по лужайкам. Черные лебеди ходили вперевалку; они вытягивали длинные шеи и раскрывали красные клювы, стараясь поймать на лету крошки, которые им бросали люди, сидящие за столиками.

Мифф все восхищало вокруг: лебеди, стайки водяных курочек, скользящие по спокойной глади озера, дети, играющие на зеленых лужайках, персиковые и яблоневые деревья в цвету и щедрое солнце, заливающее мир сверкающим светом.

— Ведь это действительность! — воскликнула она. — И вся жизнь может быть так же прекрасна!

Тень одной и той же мысли упала между ней и Дэвидом: Роб и его одинокая могила в Корее.

Мифф пора было возвращаться на работу.

— В чемодане есть письма тебе, папа, — сказала она, — ты бы просмотрел их.

Дэвид открыл чемодан и вынул несколько конвертов.

— Счета, надо понимать, — промолвил он небрежно. — Налоги, сборы, просроченные клубные взносы, призывы к добровольным пожертвованиям. А это что такое?

Он вскрыл длинный конверт. Из него выскользнул листок — официальный бланк отказа, начинающегося словами: «Редакция сожалеет».

— Что за черт! — воскликнул он, уставившись на листок и на рукопись своей статьи, возвращенной ему из редакции «Эры». — Взгляни-ка, — сказал он Мифф, помахав листком, — я посылал их десятками, а вот самому до сих пор получать их не доводилось.

Он хрипло рассмеялся.

— Джеймс Карлайл имел наглость вернуть мою статью о разоружении с «редакторским сожалением».

— Это тебя удивляет?

— Статья, конечно, могла оказаться для них слишком смелой, — признался Дэвид, — по он был обязан хотя бы из учтивости сам написать мне об этом.

Возмущение тем, что с ним обошлись, как с каким-нибудь безвестным писакой, взяло верх над природной саркастичностью, и Дэвид добавил:

— Я так ему и скажу.

— А не теряешь ли ты чувства юмора, папа? — насмешливо спросила Мифф. — Ведь это своего рода ответный удар, которого следовало ожидать, раз ты выступил против войны в Корее и вообще против войны.

— Знаю. — Все еще раздраженный, Дэвид откинулся назад; на лице его мелькнула усмешка. — Что ж! Как поступал сам, так поступили сейчас и со мною. Как говорится: «Не рой другому яму…» Но когда такой человек, как Карлайл, с которым ты был в дружеских отношениях, ведет себя подобным образом, с ним надо поговорить начистоту.

— Ну, конечно.

Мифф встала, собираясь уходить. Дэвид пошел проводить ее, по дороге рассказывая о своей комнатке близ рынка, о м-с Баннинг и ее попугае. Мифф обещала снова встретиться с ним через педелю, и Дэвид, простившись с ней, отправился в редакцию «Эры» объясниться с м-ром Джеймсом Карлайлом.

— Привет, Дэйв!

Редактор «Эры», оторвавшись от чтения гранок, бросил на Дэвида косой взгляд; его нижняя губа выпятилась вперед над тяжелой челюстью, но складки кожи, обвисшие на щеках, собрались в некое подобие улыбки. «Но разыгрывай передо мной Томаса», — нередко говорил ему Дэвид, высмеивая вспыльчивость Карлайла, и ничто не могло больше польстить Джеймсу, чем сравнение его со знаменитым тезкой. Несмотря на профессиональное соперничество, с годами между ними — на удивление обоим — установились приятельские отношения; каждый уважал и высоко ценил способности другого.