Ему надо было идти — он обещал встретиться с Шарн и просмотреть с ней программу митингов, на которых не сможет присутствовать.

— Ну, ладно, мне пора, — сказал он. — Спасибо за все, Чезаре. Утром увидимся.

Шарн предложила встретиться в маленьком душном ресторанчике под названием «Искра», приютившемся между высокими зданиями деловых контор в переулке неподалеку от Литтл-Коллинз-стрит.

Как понял Дэвид, ресторанчик принадлежал кому-то из ее русских друзей, и она была рада оказать им услугу, приводя новых клиентов.

В ожидании Шарн он просматривал вечернюю газету, которую купил у бойкого мальчишки-газетчика, снующего в переулке только что не под колесами машин. Подняв глаза от заголовков, он с удивлением увидел подходящую к нему Мисс Колючку.

— Как проходит сражение с ветряными мельницами, Дэвид?

— Немного пообломал себе крылышки, но по-прежнему в строю, — бодро ответил он.

— Не возражаете, если я присяду? — спросила она и тяжело опустилась на стул по другую сторону столика, — Я уже пообедала. Мы всегда приходили сюда с Биллом поесть плов из курицы, когда бывали в городе.

— Плов? — удивился Дэвид. — Это что, русское блюдо?

— Украинское, грузинское, арабское — я и сама толком не знаю, да и какая разница. Оно превосходно, и я люблю его.

Мисс Колючка, по своему обыкновению, произносила слова отрывисто и резко.

— До вас еще не дошло, — добавила она, — что вашей тупой, заурядной, однообразной пропаганде грога цена? Люди только тогда поймут, чем грозит им война, ядерная война, когда их доведешь до нервного шока рассказами об ее ужасах.

— Но как этого добиться? — примирительно спросил он. — Что еще мы можем сделать? Мы приводим научно обоснованные факты, пытаемся убедить людей, что спасти себя и других они могут, лишь объединившись, что, только действуя организованно, можно не допустить развязывания войны в любой точке земного шара.

— Нет, нет, все упирается в древнюю проблему жертвоприношения. Кто-то должен отдать свою жизнь ради людей.

— К черту все это! — вспылил Дэвид. — Немало людей выказали готовность пожертвовать жизнью, лишь бы сорвать замыслы поджигателей войны… добиться, например, прекращения ядерных испытаний в Тихом океане, и…

— Все это чистый блеф, — цинично прервала его Мисс Колючка. — Ни один из них не умер. Заинтересованные правительства позаботились о том, чтобы их безрассудные по своей храбрости действия были низведены до смешного фиглярства. Распятие по-прежнему остается символом для нашего поколения, — упорно стояла она на своем.

— Но ведь муки, которые претерпел Христос, не производят такого впечатления, когда думаешь о мучениях двух тысяч рабов, которых приказал распять после восстания Спартака правитель Рима Кассий.

— Это верно, — уступила Мисс Колючка, — но, — продолжала упорствовать она, — ведь они приняли муки не по своей воле. И я по-прежнему убеждена, что если найдется человек, который заявит о своей готовности умереть во имя мира, это будет иметь куда больший эффект, чем все ваши сборища, резолюции и конгрессы.

— Я не могу согласиться с вами, что столь картинный и эмоциональный жест окажет длительное воздействие на людей.

Несмотря на глубокое к ней уважение и симпатию, Дэвида возмутило ее высокомерие.

— Только взаимное понимание и совместные действия народов во имя их же собственных интересов могут преградить дорогу безумцам, стремящимся ввергнуть мир и пучину бедствий.

— Я ведь не настаиваю, что человеческие жертвы могут действительно решить эту проблему, но на воображение они действуют здорово, никуда от этого не денешься.

— Я тоже так считаю, — улыбнулся Дэвид. — И все же мне кажется, лучше жить ради великой цели, чем умереть ради нее.

— Я же дразню вас, Дэвид, — сказала Мисс Колючка, явно довольная своей проницательностью, — да я думаю, вы и сами это поняли.

— Миллионы жизней были принесены в жертву под том предлогом, что мир придет к людям только через войну, — продолжал Дэвид. — Гитлер похвалялся, что зальет Европу кровью, но создаст Великую Германию. И какую бы малость мы ни сделали, чтобы предотвратить повторение этого или еще чего похуже, все будет во благо.

— Конечно, бог ты мой! — воскликнула Мисс Колючка, слегка умерив свою язвительность, — столько страсти и горечи прозвучало в голосе Дэвида.

— О, добрый день, миссис Ли-Бересфорд. Простите, что я опоздала, Дэвид, — стремительно подошла к ним Шарн, и вместе с ней в зал словно ворвалась струя свежего воздуха. — Не уходите, — взмолилась она, глядя, как Мисс Колючка отодвигает стул, намереваясь уйти. — Я не знаю, вы с Дэвидом старые друзья, вам приятно поболтать друг с другом.

Мисс Колючке нравилась непосредственность девушки, ее звонкий веселый голос. Она нередко видела Шарн на Ярра-Бэнк, где Шарн распространяла листовки, а случалось, и выступала с трибуны Совета мира.

— Мы ссорились, — коротко сказала она. — Он уже сыт мной по горло.

Она с трудом поднялась со стула, кляня на чем свет стоит свои больные ноги, и заковыляла к выходу.

— Кажется, она ушла из-за меня, — виновато проговорила Шарн, — но мне о многом нужно поговорить с вами, Дэвид. Нина, — она обратилась к официантке, — есть ли у вас в меню плов нынче вечером? Вы ведь знаете мистера Ивенса, правда?

Дэвид не раз бывал в этом ресторанчике с Шарн; он кивнул девушке, с улыбкой глядевшей на него.

— Плов готов, дарогайя мисс, — ответила Нина.

Шарн заговорила с ней на ломаном русском. У Дэвида закралось подозрение, что она решила пустить ему пыль в глаза, но от плова он все же не отказался.

Им подали дымящееся блюдо с пловом, и Шарн стала рассказывать, что комитет удовлетворил его просьбу и разрешил какое-то время не участвовать в работе, однако выразил сожаление, что ему, в силу необходимости, приходится временно отойти от дел.

— Как обидно! Надо же было этим вашим неприятностям случиться именно сейчас. — Она нахмурила брови и, не в силах подавить досаду, вздохнула. — Хотелось бы мне знать побольше обо всем этом.

В ее глазах стоял невысказанный вопрос, и затаенная боль, которую он уловил в ее голосе, тронула его.

— Лучше не надо, — сказал он, и едва заметная усмешка скользнула по его губам. — Знаете, дорогая, когда я впервые почувствовал непреодолимое желание отдаться этой работе, я был весь во власти возвышенных идей. Мне казалось, я должен порвать все отношения с близкими людьми и целиком посвятить себя…

— Какой идеализм! Разве это возможно!

— Я и сам понял это. — Дэвид в задумчивости курил трубку. — Человек не может уйти от своих обязательств и от своих привязанностей, которых у каждого предостаточно. Какой толк думать только о далеком будущем, игнорируя насущные потребности людей… не замечая их страданий и страхов, когда ты можешь сделать что-то, чтобы помочь им.

Шарн внимательно слушала, подперев ладонями подбородок.

— И тогда я спустился с заоблачных высот на землю и понял, что любовь к людям и общение с ними куда больше помогают идти к святой цели, чем избранное мною ранее гордое одиночество… Я чрезвычайно высоко ценю все, что вы дарите мне, Шарн. Но у вас не должно быть на мой счет никаких иллюзий.

— Если вы не хотите довериться мне и рассказать о своих неприятностях, меня это ничуть не обижает. Я верю в вас и все равно буду любить — точно так же, как люблю сейчас.

— О, святая невинность! — воскликнул Дэвид. — Но сердитесь на меня! Я ведь только стараюсь избавить вас от ненужных переживаний.

— А вы не старайтесь! — с жаром ответила Шарн. — Все, что причиняет вам боль, причиняет боль и мне.

— Вот это уж совсем ни к чему, — убеждал ее Дэвид. — Для мня единственное утешение лишь в том, что ни на вас, ни на кого другого из моих коллег по комитету но падет тень от моих, на первый взгляд не слишком благовидных поступков.

— Это нам не грозит… — На бледном лице Шарн появилось хорошо знакомое ему упрямое выражение. — Но если мне никогда в жизни больше не приведется увидеть вас — и вы так никогда и не будете испытывать ко мпе тех чувств, какие испытываю к вам я, — я все равно готова быть для вас тем, чем вы пожелаете, — дочерью, матерью, возлюбленной — или просто другом.