Дэвид рассеянно посмотрел на пачку сигарет, которую швырнул ему Тони. Она по-прежнему лежала среди раскиданных но столу листков бумаги. С любопытством повертев в руках пачку, он бросил ее в стенной шкаф, гдо хранились не принятые к печати рукописи.

Мальчик пришел к нему за помощью, хоть не признавался в этом из желания сохранить обретенную им независимость, которой он так гордился. Положение Тони было отчаянным. Дело было не только в том, что его искала полиция в связи с контрабандной перевозкой найденных у него наркотиков, еще хуже была зависимость от Янка, втянувшего его в торговлю опиумом, героином и марихуаной. И в довершение ко всему эта гнусная история с Росси, ее убийство и причастность к нему Тони. Дэвнд не сомневался, что мальчишка сказал ему правду, хотя впервые в жизни услышал обо всем этом. Оказаться как-то связанным с Тони и замешанным в такого рода дело — все это могло иметь самые неблагоприятные последствия. Чем дольше Дэвид раздумывал над ситуацией, в которой очутился, тем больше им овладевали досада и раздражение.

Тони беспокойно метался во сне, время от времени постанывая и что-то бессвязно бормоча. Глядя на него, Дэвид не мог не отметить скрытой силы молодого здорового тела, энергичных очертаний лица.

Тони уже не был тем угловатым подростком, каким впервые увидел его Дэвид. Моряцкая жизнь закалила и огрубила его, и все же в пем осталось что-то от того нескладного юнца — какая-то робость, беспомощность — черты, благодаря которым он и попал в конце концов в лапы торговцев наркотиками. Нужно что-то предпринять, твердил себе Дэвид, предпринять до того, как окончательно захлопнется капкан.

Чтобы не беспокоить мальчика, Дэвид осторожно вытащил у него из-под головы одну подушку и расстелил на полу плед.

И хотя утро было не за горами, он не мог себе позволить лечь, не раздеваясь. Складки брюк не должны быть смяты, он должен иметь приличный вид, когда утром пойдет на работу. Став членом Подготовительного комитета, он теперь почти с прежним вниманием относился к своему внешнему виду. Стянув брюки, он в трусах и в майке прошел в ванную и вымылся перед сном. Потом улегся на полу и закрылся пледом; но сна как не бывало.

Он со всех сторон обдумывал положение, в которое попал. Мозг его лихорадочно работал. Он уже потерял всякую надежду на благословенное забытье. Что он может сделать для Тони? Какие таки нужно предпринять немедленно, чтобы обеспечить его безопасность?

Как странно, размышлял он, что несчастья, как гром среди ясного неба, обрушивающиеся на человека, обладают способностью резко изменять всю его жизнь. Очень трудно оставаться фанатиком и посвятить всего себя какому-то одному делу. Всегда находятся заботы, которые мешают беззаветному служению одной идее. Как об этом говорила Шарн, цитируя пророка своего коммунистического учения? «Ничто человеческое мне не чуждо».

И вот теперь обстоятельства вынуждают его рассматривать помощь Топи как свой долг, от которого он не может уйти. Но как его выполнить? Что предпринять? С чего начать?

Прежде всего нужно найти убежище для Тони, место, где его не сможет найти эта шайка.

Дэвид не сомневался, что к нему наведается кто-нибудь из шайки Янка. Уж кому, как не им, было известно, что Дэвид уже помог однажды Тони вырваться из их лап. И они, конечно, сразу заподозрят, что, спасаясь от них и от полиции, Тони вновь кинется к нему.

Дэвид догадывался, что Янк и его шайка боятся, как бы сыщики первыми не добрались до Тони. У Тони было куда больше оснований бояться шайки, чем полиции. Когда Янк пускал в ход угрозу выдать мальчика полиции, он отнюдь не собирался делать этого, а лишь стремился удержать его в полном подчинении. Совершенно очевидно, он не мог позволить себе роскоши привести свою угрозу в исполнение. В данный момент Тони угрожал арест по обвинению в контрабандном ввозе в страну наркотиков. Янк и его люди боялись, что под нажимом полиции Тони продаст их, раскроет всю их контрабандную сеть.

Дэвид понимал, что, пытаясь защитить Тони, он ставил себя в щекотливое положение — помогал торговцам наркотиками уйти от закона. Если бандиты доберутся до Тони, они изобьют его до смерти. Дэвид знал, они пойдут на все, лишь бы заставить его молчать.

Он пришел к выводу, что оставаться Тони в его комнате крайне опасно. Но как вывести его отсюда? Где найти надежное укрытие?

Чертыхаясь про себя, он вдруг вспомнил о лесном домике Мифф. Надо спросить Мифф, нельзя ли отвезти туда Тони, взяв на день ее машину. В окне уже брезжил тусклый рассвет, когда Дэвид решил обратиться за помощью к Чезаре: попросить его позаботиться о мальчике, пока он, Дэвид, съездит к Мифф и договорится с ней обо всем.

Дэвид услышал на заднем дворе тарахтенье тормозящего грузовика: это вернулся с ночной смены Чезаре. Его встретили возмущенные пронзительные крики Перси, который перебудил всех воробьев, гнездившихся под крышей старого дома.

Чезаре с готовностью согласился присмотреть за мальчиком. Отведя Тони со всей возможной поспешностью во флигелек Чезаре, Дэвид бросился на кровать, чтобы вздремнуть до утра.

Дэвид был доволен, что ему удалось предотвратить непосредственную опасность, угрожавшую Тони, — банде не обнаружить места, где он находится. Но ведь и полиция тоже разыскивает Тони, нельзя закрывать глаза и на то, что сам он помогает преступнику и укрывает его от закона; только сейчас не время об этом думать. Обо всем этом он подумает позже. А сейчас главное — не дать банде снова втянуть Тони в свой губительный водоворот.

Тони напоминал ему Роба, хотя они и были совсем непохожи. Тони и Роб, почему в мыслях он связывал их? Можно ли объяснить его непонятную симпатию к этому мальчику стремлением восполнить как-то утрату Роба — грубоватым, неотесанным Тони заменить обаятельного, беззаботно-веселого Роба? А может, помогая Тони вновь обрести самоуважение и независимость, он всего лишь заглушает голос совести, обвиняющий его в равнодушии к судьбе Роба? Но какой толк заниматься всеми этими скрытыми психологическими побуждениями?

Дэвида беспокоило, что Тони снова курит марихуану. Он припомнил, с каким плохо скрываемым раздражением обратился к нему нынешним утром Тони.

— Навряд ли у вас найдется сигаретка, мистер? — спросил он. Тон, каким был задан вопрос, выдал нервное напряжение — результат того, что он был лишен своею «зелья».

— Только те, которые ты выбросил вчера ночью, — ответил Дэвид.

— Так ведь те-то с начинкой. — Лицо Тони перекосила гримаса. — Я было совсем бросил курить их… могу и снова бросить… простые тоже помогают, когда совсем невтерпеж становится, ломать начинает.

— На вот, возьми мой трубочный табак, если он тебе подойдет.

Дэвид передал ему кисет, который лежал на столе возле пишущей машинки. Тони бросил взгляд на скомканный лист бумаги, валявшийся на полу.

— Я могу и сам скрутить сигарету, — возбужденно сказал он. — Вы как, не против, если я оторву клочок от того листка?

— Бери, сколько надо. — Дэвид был рад, что может уменьшить острую, грызущую боль, от которой, видимо, страдал Тони. — И оставь кисет у себя, — добавил он. — Как только откроется лавочка на углу, я куплю тебе нормальных сигарет и принесу к Чезаре.

Оторвав клочок бумаги и насыпав на него душистого, мелко нарезанного табака Дэвида, Топи стал скручивать неуклюжую сигарету.

Прикурив и жадно затянувшись, он сказал с усмешкой:

— Когда у пас в море кончались сигареты, ребята выпрашивали у боцмана горсть табака и сворачивали такие же самокрутки.

Дэвид почувствовал смертельную усталость и совсем не заметил, как к нему подкралась дремота. Он поддался ей и в следующий момент провалился в глубокий сон, уже не слыша ни фабричных гудков, ни звонков трамвая, ни грохота уличного движения на главной магистрали города.

Его разбудила м-с Баннинг, постучавшая в дверь.

— Уже половина десятого, — выкрикнула она. — Вставайте-ка, если хотите хоть как-нибудь позавтракать. Я не могу ждать вас целый день.