Дэвид перевел взгляд на огромный портрет, висевший на стене справа от входа. На нем был запечатлен один из первых председателей полицейского суда эпохи королевы Виктории. Сквозь патину десятилетий он смотрел вниз, на происходящее в зале, и Дэвид, казалось, задавал ему вопрос: многое ли изменилось в этом зале за минувшие годы?

Во время перекрестного допроса Мэджериссон спросил сержанта Холла:

— Когда вы в первый раз подошли к Дарра, оказал ли он вам сопротивление.

— Нет.

— Значит, он не предпринял никакой попытки избежать ареста?

— Да.

— Тогда-то вы и сделали замечание, прозвучавшее оскорбительно для обвиняемого Ивенса?

Сержант Холл уклонился от прямого ответа.

Мэджериссон настаивал:

— Правда ли, что вы, обращаясь к обвиняемому, сказали: «Не исключено, что он тоже замешан в торговле наркотиками вместе с этим негодяем»?

— Обстоятельства побуждали сделать такое замечание, — ответил сержант Холл.

— И Дарра был так возмущен вашим замечанием, что попытался вырваться от вас? И вам ничего не оставалось, как снова схватить его?

— Верно.

— Но не прибегая к методам, на которые жаловался мой подзащитный и которые могут рассматриваться как применение грубой силы и превышение власти?

В этом месте в допрос с подчеркнутой резкостью вмешался судья:

— Вопрос о том, было ли допущепо превышение власти, предоставьте решать мне.

Мэджериссон все же вынудил сержанта Холла признать, что комната обвиняемого была подвергнута обыску без наличия ордера, лишь на основе подозрения, что там могут быть спрятаны контрабандные наркотики. Пачка сигарет с марихуаной, найденная в шкафу, была сочтена достаточным доказательством того, что подозрение это обосновано.

Сыщик Болл подтвердил показания своего начальника. Белый пластырь, наклеенный на смуглую щеку под правым глазом, усиливал эффект от его показаний о зверском нападении со стороны обвиняемого. Накануне ночью доктор наложил пять швов на рану и рекомендовал освободить его на несколько дней от исполнения обязанностей.

Для допроса Болла поднялся Мэджериссон. После целого ряда безобидных и, по всей видимости, бесцельных вопросов, он мягко спросил:

— Сколько вы тянете на весах, констебль Болл?

— Восемьдесят килограммов.

— И я полагаю, вы достаточно натренированы в приемах самозащиты, столь необходимых на полицейской службе?

— Конечно.

Судья опять прервал Мэджериссона. Он снял очки, протер их и, вновь водрузив на нос, проговорил:

— Не вижу, какое это имеет отношение к делу, мистер Мэджериссон. — В голосе его звучало нетерпение.

— Прошу вас, ваша милость, взгляните на обвиняемого. Он не производит впечатления сильного человека и давно вышел из юношеского возраста.

— Да, да, в этом нет сомнений, — раздраженно ответил судья.

— Мой подзащитный явился свидетелем грубого обращения сержанта Холла с юным матросом Дарра и протестовал против этого. И когда констебль Болл применил насилие, арестовывая его самого, обвиняемый, опасаясь телесных повреждений, прибег к хорошо известному приему дзюдо для защиты от более тяжелого по весу и сильного противника.

— Это не оправдание для действий такого рода, мистер Мэджериссон, — язвительно перебил его Струтерс.

— Я и не оправдываю этих действий, — ответил Мэджериссон. — Но считаю необходимым объяснить, почему мой подзащитный был вынужден использовать прием дзюдо, которому он обучился в юности.

Шарн сжала руку Мифф в ожидании приговора судьи.

Мэджериссон предупредил их, какого приговора следует ожидать. И все же они никак не ожидали решения, которое сквозь стиснутые зубы с каменным лицом процедил судья.

И тотчас лицо Струтерса изменило выражение и просветлело. Казалось, вынесение приговора о шестимесячном тюремном заключении за сопротивление полиции и оскорбление действием констебля Болла доставило ему истинное удовольствие. Воспользовавшись случаем, он разразился целой проповедью о необходимости поддерживать авторитет полиции. Он предупредил нарушителей, что они не смогут безнаказанно применять против представителей власти подлый прием, которым воспользовался осужденный.

Услышав следующий пункт обвинения, Мифф с Шаря дружно ахнули. Оно было выдвинуто таможенным ведомством и инкриминировало Дэвиду хранение запрещенных к импорту товаров, а именно пачки сигарет с марихуаной. Что касается этого обвинения, он признал себя виновным.

Дэвид заранее предупредил Мэджериссона, что в случае присуждения к штрафу за хранение этой пачки сигарет с марихуаной, он откажется платить его.

Мэджериссон попросил суд принять во внимание смягчающие вину обстоятельства в отношении указанных сигарет. Оп объяснил, что его подзащитный в течение ряда лет оказывал покровительство молодому матросу Антонио Дарра. Он приложил немало усилий, чтобы отучить его от наркотиков; когда же Дарра за несколько дней до ареста навестил мистера Ивенса, то последний с огорчением обнаружил, что молодой человек вновь курит марихуану.

— Мой подзащитный, — сказал он, — стал увещевать Дарра, который в конце концов швырнул пачку сигарет на пол. Мой подзащитный поднял эту пачку и вместе с разными бумагами бросил в шкаф, тут же забыв о ней. Он заверил меня, что никогда в жизни не курил марихуану и никак не был связан с распространением и продажей контрабандных наркотиков.

Судья потребовал доказательств относительно того, что обвиняемый действительно оказывал покровительство матросу Дарра и что хранение сигарет с марихуаной явилось целиком результатом несчастливого стечения обстоятельств. Но было видно, что у него сложилось на этот счет свое собственное мнение, основанное на данных под присягой показаниях сержанта Холла и констебля Болла, игнорировать которые он не имел ни малейшего желания.

— Я мог бы представить исчерпывающие доказательства в подтверждение высоких нравственных качеств моего подзащитного и его склонности оказывать помощь нуждающимся, если б того пожелала ваша милость. Но поскольку мой подзащитный признал себя виновным в хранении пачки сигарет с марихуаной, я счел нецелесообразным задерживать суд подробностями, не относящимися к существу обвинения.

Дэвид был оштрафован на десять фунтов, а в случае отказа от уплаты штраф заменялся месяцем тюремного заключения.

Обсуждая с Мифф вынесенные приговоры, Мэджериссон согласился с ней, что обстоятельства дела никак не соответствуют суровости наказания. Однако Дэвид, когда Мэджериссон встретился с ним позднее, наотрез отказался подавать апелляцию или добиваться пересмотра.

Мифф с Шарн очень расстроились, узнав, что Дэвид согласился с вынесенными приговорами и настоятельно просил Мэджериссона не заниматься больше его делом. Более важным, на его взгляд, являлась предстоящая защита Тонн и возможность ликвидировать шайку, занимающуюся контрабандой наркотиков.

Мэджериссон устроил Мифф свидание с отцом на несколько минут, перед тем как его отправили в Пентридж, мрачную тюрьму на окраине города.

Несмотря на то что Мифф кипела от возмущения, слез сдержать опа все же не смогла.

— О папа, — всхлипывала она, — как все плохо получилось! Как несправедливо, что тебе пришлось так дорого заплатить за желание помочь этому несчастному мальчишке.

— Не расстраивайся, дорогая, — успокаивал ее Дэвид. — Все это входит в науку, как лучше служить людям. В данном случае я стал жертвой собственных эмоций, которые оказались сильнее меня. Но я не жалею об этом. Быть может, я этим доказал, что не являюсь пацифистом в общепринятом значении слова. Во всяком случае, я но захотел отнестись пассивно к оскорблениям, которым полиция подвергла нас с Тони.

— Мне-то это понятно, но что подумают люди?

— А мне безразлично, что они подумают, — сказал Дэвид. — Для меня важно лишь, чтобы ты, Шарн и еще несколько друзей, которые понимают мои побуждения, не поверили, что я мог поступить бесчестно.

При виде серых каменных стен и зубчатых башен Пентриджа, Дэвида охватило отчаяние, охватывавшее душу каждого, кто входил в это мрачное тюремное здание, намеренно построенное в подражание средневековой крепости.