— Вы сами воевали в Корее, полковник? — спросил Дэвид; в его голосе звучала такая же горечь, какую он ощущал во рту.

— Да нет, — промямлил полковник Бэгшоу, — Хромая нога, знаете ли! Старые раны не дают покоя! — Оп оглянулся, ища официанта, крикнул: — Гарсон, сюда! — и добавил: — Будь я там, возможно, многих ошибок удалось бы избежать!

Подошел официант, и Бэгшоу подмигнул Дэвиду:

— Ну как? Не передумали?

— Нет, благодарю. А каких, собственно, ошибок? — спросил Дэвид.

— Я бы не позволил этим проклятым политикам вмешиваться в военную стратегию! — проревел Бэгшоу. — Макартур слишком попустительствовал им. Если бы меня послушали, мы не остановились бы на реке Ялу, а бросили бы на Китай все свои силы и раздавили его. Живо покончили бы с этим делом и не стали бы кланяться большевикам и пацифистам.

— Рискнули бы начать еще одну мировую войну? — В душе Дэвида поднимался гнев.

— Война будет! — рявкнул полковник. — И чем раньше, тем лучше!

— Напрасно вы так думаете! — Дэвид больше не мог сдерживаться. — Соединенные Штаты, по словам одного из их ораторов, вели на корейском фронте артиллерийский огонь такой силы, какого еще не знала история. Их самолеты сбросили на Корею больше бомб, чем на Германию за всю вторую мировую войну или на Японию за три с лишним года войны в Тихом океане.

— Да уж, черт возьми, сделали все, чтобы стереть врага с лица земли, — согласился Бэгшоу, уже заметно опьяневший.

— И несмотря на это, — нанес ответный удар Дэвид, — «Нью-Йорк геральд трибюн» недавно сообщила: «Жестоким и неопровержимым фактом корейской кампании является тот факт, что прекрасно оснащенная американская армия, располагавшая мощной поддержкой со стороны воздушных сил и морского флота, была разбита противником, который (в начале войны) фактически не имел ни флота, ни авиации, ни настоящего вооружения, ни артиллерии».

Если бы Бэгшоу отхлестали по физиономии, он и то не выглядел бы таким оторопелым.

— Если это смогла сделать маленькая Корея — всего лишь несколько миллионов северных корейцев и китайцев, — горячо продолжал Дэвид, — то какие шансы на победу могут иметь Соединенные Штаты или мы, уценившиеся за фалды дяди Сэма, в большой войне с Россией и Китаем? Те же шансы, что у снега в аду!

Полковник был настолько ошеломлен, что потерял дар речи. Он никогда не слышал, чтобы подобные взгляды высказывались с такой откровенной дерзостью.

— Полнейшее безумие воображать, будто в наши дни оружие и армии что-то решают, — бросил ему Дэвид. — Проблемы века и сегодняшнего дня могут быть решены только благодаря здравому смыслу и мужеству людей. А люди не станут долго терпеть демагогическую болтовню и всякие трюки военных кретинов! Прощайте, сэр!

Он вышел из военно-морского клуба, оставив подполковника Альберта Бэгшоу вне себя от бессильной ярости, сбитого с толку этой неожиданной атакой на его персону, а также на честь и славу военной кампании в Корее!

Большими быстрыми шагами Дэвид спускался вниз к деловой части города. Он был недоволен собой, недоволен тем, как обошелся с этим напыщенным старым идиотом, напичканным опасными фантазиями. Разумеется, кругозор Бэгшоу ограничен предрассудками военной касты и он не может их преступить. Поэтому нелепо выходить из себя и обрушиваться на людей подобного рода, даже если они доводят до бешенства своей наглостью и готовностью принести в жертву жизнь сотен чужих сыновей, затеяв «небольшую войну, чтобы приучить их к крови».

«Впредь нельзя поддаваться искушению и бить направо и налево, давая волю насмешкам и резким словам, — говорил себе Дэвид. — Надо учиться сдержанности. Помнить, что главная задача — убеждать людей бороться за мир и разоружение, а вовсе не отталкивать их и вызывать их враждебность своей тактикой «битья обухом по голове» — как выразился Карлайл». Он обвинял себя в том, что нашел отдушину своему гневу в нападках на равнодушие и себялюбие других, тогда как сам лишь недавно пришел к пониманию необходимости действенного протеста.

Вдруг взгляд его упал на стенды для газет с вечерними новостями: «Перемирие в Корее!» Чувство досады на себя и возмущения полковником Бэгшоу тотчас исчезло. Его охватило радостное волнение. Неужто и впрямь нет дыма без огня и слухи, опровергнутые Бэгшоу, оказались правильными? С трудом допуская возможность прекращения военных действий, Дэвид купил номер «Диспетч» и углубился в чтение тесно набранных газетных столбцов под жирными заголовками.

Еще оставались некоторые трудности, предстояло установить условия перемирия, преодолеть известные препятствия, о которых Бэгшоу, без сомнения, было известно. Однако вопрос о переговорах в целом был решен. Фактически они уже начались. Вот что является существенно важным, думал Дэвид, и радостное настроение не покидало его. Перемирие открывает более широкие перспективы для движения за мир, куда более широкие, чем он предполагал последнее время. Кто знает, быть может, никогда больше не будет воин, и силы ООН перестанут использоваться для подавления малых стран в интересах чужеземных захватчиков.

Он зашел во фруктовую лавку, где оставил свой чемодан, купил яблок, бананов и сел в трамвай, идущий в сторону рынков.

Когда Дэвид вручил м-с Баннинг условленную сумму, она бросила на него, как он потом рассказывал Мифф, «подозрительный взгляд».

— Тут приходили двое каких-то, спрашивали вас.

— Меня?

— Ну да, вас, а то кого же? — От волнения у м-с Баннинг чуть не выпала изо рта вставная челюсть. — Все выпытывали у меня: откуда вы приехали? И что я о вас знаю? Я сказала, что ничего не знаю, кроме того, что вы искали комнату. Ясное дело — шпики. А я не хочу, чтобы полиция шныряла вокруг моего дома.

— И я не хочу, — заверил ее Дэвид, — Я убежден, что тут какая-то ошибка.

— Хорошо бы так, хорошо бы так, — проворчала м-с Баннинг. — А то взять человека прямо с улицы, как я вас взяла! Не так-то уж весело нажить неприятности с полицией из-за того, что скрываешь преступника или кого-нибудь в этом роде!

— Да вы не тревожьтесь! — засмеялся Дэвид. — Я не преступник и не «кто-нибудь в этом роде»! Я просто журналист, разве что одержимый одной навязчивой идеей.

— Мне не нужно никаких идей, — мрачно сказала м-с Баннинг.

— Моя идея не доставит вам никакого беспокойства, — уговаривал ее Дэвид. — Ни вам, ни Перси. Взгляните-ка лучше, что я ему принес!

Он вынул из бумажного пакета банан и начал счищать с него кожуру.

— Перси сам умеет чистить бананы, — сказала м-с Баннинг, немного смягчившись.

Выйдя во двор, где стояла клетка с Перси, Дэвид просунул банан сквозь прутья. Перси схватил его и, держа в одной лапке, принялся обдирать с него клювом кожуру; время от времени он прерывал свое занятие и пронзительно выкрикивал: «Грязный, вшивый, вонючий ублюдок!» — с таким видом, словно выговаривал слова благодарности.

Двое мужчин в рабочей одежде неуклюжей походкой прошли мимо и направились к флигельку, выходящему во двор.

— Как дела, синьора? — оглянувшись на м-с Баннинг, весело спросил старший из них, плотный смуглый итальянец с проседью. — Как-нибудь обязательно сверну шею вашему горластому Перси.

— Посмей только! Вылетишь в тот же миг да еще прокатишься по мостовой своим толстым задом! — прокудахтала м-с Баннинг. — Чезаре, это мистер Ивенс, наш новый жилец, — добавила она, — а вон того зовут Рыжий, — обратилась она к Дэвиду, — он его подручный.

— Чезаре Маттеро, — представился итальянец, — а это мой друг Рыжий, он же Отто Ланг.

Итальянец с любопытством оглядел Дэвида. Рыжий, молодой парнишка с конной густых, медного цвета волос и такими же бровями и ресницами, угрюмо уставился на Дэвида, когда тот поздоровался с ними.

— Вы долго здесь не проживете, — предостерег Чезаре, — чертов Перси горланит всю ночь. Из-за этой проклятой птицы никто спать не может.

— Ну, хватит, хватит, — зажурчала м-с Баннинг, видимо наслаждаясь этим обменом любезностей. — Перси любит мистера Ивенса, и мистер Ивенс любит Перси.