На следующий год (1897) Бальмонт ездил в Россию печатать свою книгу «Тишина», он часто видался с Брюсовым и в Москве, и в Петербурге.
Брюсов только что женился. Бальмонт нашел в нем большую перемену. «Брюсов остепенился, к сожалению, — писал он мне, — потускнел, но мил моей душе, как всегда».
Одновременно он писал Брюсову: «Я никогда не разлюблю Вас».
«Могу ли я ему ответить теми же словами?» — записывает Брюсов в своем дневнике. А через несколько месяцев (запись Брюсова 22 декабря в том же дневнике): «Бальмонт вернулся. Наши встречи снова были холодными. Что-то порвалось в нашей дружбе, что не будет восстановлено никогда…»
(У меня есть основание думать, что Брюсов ревновал свою жену, Иоанну Матвеевну, к Бальмонту, который, пленившись ею, не подумал, как всегда, скрывать свои восторги ни от жены, ни от мужа… Но утверждать я этого не могу.)
Бальмонт это охлаждение воспринимал совсем иначе, он считал его временным, случайным и верил, что связь между ними неразрывная.
Но Бальмонт ошибался. Брюсов отходил все больше и больше от Бальмонта и вскоре совсем перестал интересоваться им, считая и печатно высказывая, что Бальмонт сказал свое последнее слово, что «вряд ли он что-нибудь прибавит к тому вкладу, что сделал в сокровищницу русской поэзии».
И не это только было причиной охлаждения, думаю я. У Брюсова очень расширился круг знакомых. На его горизонте появились такие крупные поэты, как Блок, Вячеслав Иванов, он сблизился с Андреем Белым, его окружали новые поэты: Владимир Гиппиус, Добролюбов, Коневский, Сергей Соловьев, Эрлих, Эллис и другие, для которых Брюсов был мэтр.
И сам Брюсов выдвинулся в литературе и журналистике не только как поэт, но и как боец и победоносно вел борьбу со старой, отстающей литературой и ее устарелыми формами. В это же время он стал ответственным редактором («Диктатором» — прибавляли его враги) журнала «Весы»{73} и издательства «Скорпион» С. А. Полякова. Затем сделался директором Общества свободной эстетики в Литературно-художественном кружке{74}.
Этим организационным делам Брюсов отдался всецело, работая, как всегда, когда он за что-нибудь брался, упорно, с воодушевлением и успехом.
С годами его деятельность все расширялась. Но самая мысль об издании «Весов» и «Скорпиона» принадлежала Бальмонту вместе с С. А. Поляковым, дававшим средства для этих начинаний. Эта мысль об издательстве родилась на Баньках в имении моих родственников Поляковых (моя сестра Анна была замужем за Яковом Александровичем, старшим братом С. А. Полякова), где мы с Бальмонтом проводили лето 1898 года.
Бальмонт уже потом привлек Брюсова к обсуждению этого дела. Основателями его во всяком случае были Бальмонт и Поляков.
Я не отрицаю, конечно, что организатором и главным работником во все время существования «Весов» и «Скорпиона» оставался Брюсов. И оба начинания именно ему обязаны всем, что было сделано для внедрения нового искусства в области поэзии и литературы и его победы.
Те два года, что Бальмонт жил в России (1903–1904 годы), он с живейшим интересом и сочувствием относился к делу создания «Весов» и «Скорпиона», участвовал в составлении выпуска каждой книги. И думал он не об одном только идейном направлении издаваемых книг и привлечении тех или других авторов и поэтов, но вникал во все детали оформления книг, выбирал бумагу, печать, формат, рисунки для обложек так же тщательно, как при издании собственных книг.
Когда Бальмонт уехал за границу, он продолжал сотрудничать в «Весах», печататься в «Скорпионе». Возвращаясь наездами в Москву, он находил в обоих издательствах все более сплоченную группу сотрудников, возглавляемую главным редактором Брюсовым, который явно отстранял Бальмонта от редакции, где он царил. Да Бальмонт (так же, как и Макс Волошин) и не годился в журнальные работники и особенно не стремился играть там роль, как, например, Андрей Белый, которым Брюсов очень дорожил.
Позже, когда «Весы» резко переменили свой характер и в них стала преобладать полемика, острословие и насмешки над враждебной или старой литературой перешли в издевательства, задевались личности. Поляков, Бальмонт, Балтрушайтис и другие были против этого нового тона, но высказывал это откровенно и резче всех Бальмонт. Это не нравилось Брюсову. Бальмонт тогда отошел. Не в его характере было спорить, бороться, настаивать.
И вообще Бальмонту был чужд организаторский талант, внешние деловые сношения с людьми. Он просто тяготился ими. Но в устроении новых издательств, самых разнообразных (как, например, «Гриф»{75}, «Знание»{76}, «Шиповник»{77}, «Путь»{78}), он всегда принимал участие и отдавал им время и внимание.
М. В. Сабашников, когда основал свое издательство, привлек Бальмонта к «Памятникам мировой литературы»{79}. В своей ответной речи, произнесенной Михаилом Васильевичем{80} на его юбилее в ответ на приветствия, Михаил Васильевич сказал, что успехом своего издательства он больше всего обязан тому кружку друзей, в содружестве с которыми он работал. Среди других он выдвинул Бальмонта, горячо сочувствовавшего и участвовавшего в обсуждении «Памятников мировой литературы», высказавшего ряд значительных мыслей и давшего ценные указания.
Окончательный разрыв Брюсова с Бальмонтом произошел постепенно и безболезненно, так как Бальмонт остался жить за границей.
Но до конца своей жизни Бальмонт оставался верен своему чувству к Брюсову.
Раз как-то в 1908 году я писала Бальмонту за границу о какой-то некрасивой выходке Брюсова в печати относительно Бальмонта и предлагала разоблачить клевету. «Стоит ли? — ответил мне Бальмонт. — Когда же волки разумели пожираемых ими? И когда же тупая ограниченность поймет высокую полетность? Я к Валерию ничего не чувствую, кроме любви за его юный лик времен „Безбрежности“ и „Горящих зданий“ и кроме человеческой жалости к загубленной жизни, все время шедшей по ложным путям».
С Андреем Белым он не был близок, хотя ставил его очень высоко как поэта и мыслителя. Бальмонт познакомился с ним у Брюсова в 1904 году, когда Андрей Белый впервые появился в кружке поэтов. Мне Андрей Белый был всегда чужд. «Как он может не нравиться? — восклицал Бальмонт с негодованием. — Его стихи и мысли гениальны, а сам он такой красивый и изящный». И правда, этот элегантный юноша в нарядном студенческом мундире, с горящими глазами, с мягким, вкрадчивым голосом, слушавший стихи старших мэтров: Бальмонта, Брюсова, Балтрушайтиса, Волошина с одинаковым и как будто несколько преувеличенным восторгом, пленял всех.
Он часто приходил к нам, и не только на журфиксы, но забегал и запросто, читал свои стихи и не уставал слушать Бальмонта, много и интимно беседовал с ним. Ко мне он был преисполнен почтения и внимания. И так и остался до конца своей жизни. При наших встречах в последние годы своей жизни он очень внимательно расспрашивал меня о Бальмонте: что пишет, чем увлекается, что изучает?
Когда вышла его злополучная книга «Начало века», меня очень неприятно удивил неприязненный тон, которым он писал о Бальмонте. Я привыкла думать, что Андрей Белый симпатизирует Бальмонту. «Неужели же до такой степени он был с нами неискренен?» — спрашиваю я себя до сих пор.
Андрей Белый владел в совершенстве даром портретирования людей. В его описаниях лица даже второстепенные, которым он уделял страничку-две (Дягилев, Минцлова), встают перед читателем как живые, в немного шаржированных, карикатурных обликах, но такими Андрей Белый вообще видел всех людей, особенно тех, кого не любил. Но Бальмонт — одна из самых слабых его карикатур. Ни внешнего, ни внутреннего сходства. Все неверно, сбивчиво, противоречиво. Начиная с наружности Бальмонта.
