Я уже раньше видала этого человека у Сабашниковых в доме. Он приезжал якобы к Барановским, рассказывали мне сестры, но все знали, что бывал у них исключительно из-за Нины Васильевны. Он сидел молча, подперев рукой голову, у них на балах, на обедах и на елке. Он бывал только в тех домах, в тех концертах и театрах, где мог встречать Нину Васильевну. Он смотрел на нее, стараясь сам быть возможно незаметнее. Он ни на что не претендовал: ни на разговоры с ней, ни на ее внимание. Никогда не объяснялся в любви. Он посылал ко всем ее дням, ко всем праздникам корзины и букеты цветов, которые своей ценностью и роскошью превосходили все, что можно было достать в Москве. Екатерина Васильевна Барановская очень жалела Плотицына и не позволяла молодежи смеяться над бескорыстным чувством этого человека, которое находила очень трогательным.
Мы с Ниной Васильевной нашли для букета вазу, и я хотела ее понести на балкон. «Оставь ее здесь, в гостиной, — сказала Нина Васильевна, — чтобы не было лишних разговоров». «Теперь Федя скоро приедет, — прибавила она, взглянув на часы. — Как-то вы встретитесь? Ты очень похорошела, моя девочка». Я вспыхнула от удовольствия. «Да, это от нового платья», — сказала я. «Ты так думаешь?» — уж совсем весело рассмеялась Нина Васильевна. Она вынула две розы из букета, освободив их от проволоки, и, нагнув к себе мою голову, приколола цветы мне в волосы. Поднимая вверх руки, она коснулась своей обнаженной рукой моего лица, я прильнула к ней губами. Я в первый раз осмелилась поцеловать ее. И она не рассердилась. Какое счастье!
С того дня я всегда, когда мы были одни, целовала ее руки. Она шутливо отнимала их… «Как бабушке», — смеялась она. «О, нет, не как бабушке». И это «ты», которое она теперь просила меня ей говорить, создавало близость, интимность, о которой я еще так недавно не осмеливалась мечтать.
«Ну беги, танцуй, я так рада, что тебе весело». — «Не весело, а я счастлива», — лепетала я, пожирая ее влюбленными глазами.
На первую кадриль меня пригласил брат Евреинова, высокий, красивый лейб-казак. «Первую кадриль Катерина Алексеевна обещала мне», — раздался позади меня знакомый голос. Я обернулась и в первую минуту не узнала стройного юношу, смотревшего на меня в пенсне. Федя! «В таком случае прошу вторую кадриль», — сказал, улыбаясь, офицер и отошел. Федя предложил мне руку и повел меня к двум стульям, связанным его носовым платком. «Вы простите меня, — сказал Федя, усаживаясь со мной, — я давно уже ищу вас, я вас тоже не узнал, единственная возможность говорить сегодня с вами — это танцевать, потому я и позволил себе. Вы не сердитесь?» Федя так прежде никогда не говорил со мной. Он тоже обращается со мной, как с дамой. Мне это было очень приятно. «А вообще, — продолжал Федя, — я сегодня не хотел здесь быть, в этом пошлом обществе мне только вас хотелось видеть». — «А вы видели Нину, — перебила я его, — как вы ее нашли?» «Да, видел. Мне очень горько за нее. Какой пошляк ее избранник! Не правда ли?» Я не знала, что ответить. Избранник Нины Васильевны не может быть пошляк. И петербургское общество, которого я раньше никогда не видела, казалось мне изящным и интересным. Я промолчала.
«Почему вы так говорите о Нине? — спросила я. Сердце мое было переполнено любовью к ней. — Все, что она делает — хорошо, она лучше всех». — «Да, я недавно тоже так думал. Но этот брак!.. Я вперед вижу ее будущее: народит детей, уйдет в семейную жизнь, забросит музыку, отойдет от прежних идеалов, как все». — «Нет, не все», — сказала я убежденно, отыскивая глазами среди танцующих сестру Маргариту, и только хотела рассказать Феде, как она, несмотря на замужество и детей, осталась верна своим идеалам, как за мной, в кустах, раздался мужской голос: «Кто эта черноглазая девочка? Какая прелесть! Познакомь меня». Через секунду Евреинов подвел ко мне высокого рыжего человека, очень некрасивого, назвал его, и когда я приподнялась со стула, этот рыжий человек, поклонившись, взял меня за талию и сказал: «Милые юнцы, на балу танцуют, а не разговаривают, заметь себе это, Федя». И он, крепко прижав меня к себе, завертел меня в вальсе. Потом пригласил на котильон. «Я обещала его Феде». — «Ну ничего, Федя будет сидеть рядом с вами и разговаривать, а мы будем танцевать и ужинать вместе». Меня очень смущала его настойчивость. Он засмеялся и подозвал Федю. «Спеши на выручку, Федя, твоя дама сейчас заплачет». Но и Федя спасовал перед ним и согласился уступить меня. «Как Катерина Алексеевна хочет». Когда он отошел от нас, Федя сказал мне, что давно знает, «что это умнейший человек, земский деятель, хотя, к сожалению, дворянин, проникнутый всеми предрассудками своей касты, но сильный человек, знающий чего хочет среди всеобщей нашей расхлябанности». «Как Федя умен, как он все понимает, — думала я, — и при этом говорит со мной как с равной».
Я старалась не смотреть в сторону рыжего человека, взгляд которого меня невольно притягивал. «Что он вам сказал, почему вы так смутились?» — допрашивал меня Федя, заглядывая мне в лицо. Но под деревьями было темно, и он не заметил, как я покраснела. «Знаете что, — вдруг сказал он, — пойдемте в парк и не будем танцевать, хотите?» — «Конечно, хочу». «Это будет неприлично, — подумала я, — но Федя не кавалер, он мальчик, и другие гуляли в парке, и, может быть, нас не увидят». Мы сошли с площадки и, очутившись в неосвещенной стороне парка, не сговариваясь, побежали вниз по горке к реке. Там мы сели на лавку у пристани для лодок. Темное небо было усыпано звездами, совсем рядом с нами в кустах щелкал соловей, вода в реке тихо плескалась об качающиеся лодки. «Поедем на лодке?» — предложил Федя. Но я отказалась, мне не хотелось двигаться, хотелось сидеть так без конца. «Правда, как хорошо?» — вполголоса спросил Федя. Я, тоже шепотом, ответила: «Да». И мы продолжали сидеть молча. Это место, над рекой Сетунью, было очень похоже на то место нашего неудачного свидания у нас на даче. Но как не похоже было все, что я сейчас чувствовала. Мне тогда недоставало именно того, что сейчас было: Федя сидит тут для меня, он молчит, но чувствует то же, что и я. «Если сейчас звезда упадет, что вы пожелаете?» — спросил он шепотом. «Чтобы всегда так было», — ответила я ему также тихо. «И я тоже». И мы опять замолчали. Сверху из сада доносилась бальная музыка. Между деревьями мелькали пары гуляющих. Некоторые спускались до реки, но когда они проходили около нас, мы прятались, притаившись на нашей скамейке. «А вдруг сестры соберутся уезжать, — не без страха подумала я, — и будут меня искать». — «До ужина вас все равно не отпустят», — успокаивал меня Федя. Но мы все же направились к дому по моему настоянию. Федя повел меня самой длинной и темной дорожкой. Я спотыкалась и царапалась о кусты. Он взял меня за руку и повел, как ведут ребенка. Как похоже было прикосновение его мягкой, теплой руки на Нинино. «Какой счастливый день», — думала я, но не могла заставить себя сказать что-нибудь вслух. Молчал и Федя. Когда мы приблизились к дому, он сказал, выпуская мою руку: «Идите через сад, а я пойду через дом».
На балконе, в зале и в гостиной накрывали столы. На площадке собирались к котильону. Толстый полковник Марченко, безнадежно вздыхающий по Нине Васильевне, дирижировавший всегда на балах у Сабашниковых, открыл котильон с ней. Заиграли мазурку. Марченко держал Нину Васильевну за кончики пальцев, выдвигал ее перед собой, отставая немножко, как будто не смея идти рядом с ней. И она, как всегда, танцевала так, как будто была одна, она выступала в мазурке, как в полонезе, плавно, не подпрыгивая, как другие, не повертывая голову к кавалеру. Она смотрела перед собой, опустив неподвижно руку с веером. Я не сводила с нее глаз. Позади нее развевалась кружевная отделка ее длинного белого платья. «Крылья ангела», — сказала я, видя, что Федя тоже смотрит на нее с восхищением. «Да, — ответил Федя, — как вы ее любите», — теперь он смотрел не на сестру, а на меня. «Да, больше всех на свете». — «Да», — опять повторил Федя. Мы ни о чем не могли говорить, меня постоянно приглашали танцевать. Нина Васильевна раз подвела ко мне Сергея Ивановича, так звали рыжего господина, и Федю и спросила: «Начало или конец?» — «Конец», — нерешительно выговорила я. «Верно», — сказала, улыбнувшись мне, Нина Васильевна и пошла вальсировать с Сергеем Ивановичем, а Федя сел ко мне. «Почему вы угадали?» — спросил Федя. Я не знала, что сказать, я как раз думала, что «конец» — Сергей Иванович и хотела танцевать с ним.
