Надо всем этим довлело вычитанное в хрестоматиях отрицательное отношение к ней великого пролетарского писателя Максима Горького. Дескать, Айседора Дункан была воплопдением безалаберной жизни западной богемы и того, что было чуждо Есенину, что роковым образом влияло на неустойчивую душу поэта. Эту мысль навязывали с той же старательностью, как и мысль о том, что с нее началась трагедия русского поэта. И подкрепляли цитатой:

Задумывался ли читатель над таким уникальным событием, как приезд в 1921 году в Советскую Россию на постоянное место жительства великой танцовщицы Айседоры Дункан? Она успела даже принять гражданство, но почему-то это уникальное в своем роде событие не нашло отражения в советской литературе. Только-то и попало в энциклопедию: «В 1921–1924 годах жила в СССР. Организовала собственную студию в Москве».

Кратковременный приезд именитых иностранцев активно приветствовался. А три года жизни Айседоры в Советской России так и остались белым пятном истории.

Айседора из сытой, благополучной Европы добровольно отправилась в преисподнюю, откуда бежали все, кто мог. Ей много страшного порассказали о России, умоляли не ездить, уговаривали те, кто чудом вырвался из этого ада.

Ей говорили: — Там голод!

Она отвечала: — Ну что ж, я буду голодать вместе со всеми.

Ей говорили: — Там едят детей!

Она отвечала: — Если все это правда, то я просто обязана ехать.

После подобных разговоров о большевистских ужасах Айседора сказала Ирме (своей приемной дочери и единственной ученице, согласившейся ехать с ней в Россию): «Не волнуйся, Ирма, Они начнут есть меня первой в любом случае. Меня ведь так много! А ты в это время попытаешься сбежать!» Юмор ей не изменял никогда. Убедить ее не ехать было невозможно.

Три года (да еще каких!) прожила Айседора в СССР. И что же осталось от ее пребывания? Конечно, школа танца, которой руководила Ирма. Сорок учениц. Остались анекдоты, издевательские реплики, циничные насмешки, грязные сплетни. Осталась эпиграмма, наверняка сочиненная друзьями-имажинистами: «Есенина повез аэроплан / В Афины древние, / К развалинам Дункан».

Осталось крепко прилипшее прозвище «Дунька-коммунистка» и, пожалуй, издевательская реплика, ставшая классикой советской драматургии: «Пустите Дуньку в Европу!» Вот и все, чего удостоилась Божественная Айседора в России!

За что же ей такое? Ей, единственной и неповторимой, чье искусство восхищало всех в мире? Художники почитали за честь запечатлеть ее образ, ей посвящали свои произведения музыканты, поэты. И только в Советской России могли нагло и бесстыдно бросить ей в лицо: «Мы знаем, зачем она приехала в Россию! За дармовой собольей шубой!»

И вот эта Айседора на вопрос, какой период вашей жизни вы могли бы назвать самым значительным, не задумываясь, ответила: «Россия, Россия и только Россия!»

В России ее обманывали, бесстыдно грабили, объедали и оскорбляли. В России она бедствовала, почти нищенствовала, жила в холоде, в номерах с клопами и крысами, часто в гастрольных поездках мечтала о чашечке кофе и недоступной булочке. В России она жила среди слежки и злословия, зависти и сплетен. И все ради того, чтобы отдать дикарям и их детям свой талант и свою жизнь? Ну, как было не злиться на странную Айседору?

Немаловажно понять, почему Айседора решилась на это рискованное предприятие. Есть свидетельство А.В. Луначарского. Довольно долго этот теоретик искусства и драматург беседовал с танцовщицей о ее жизни, творчестве и ее будущем в Советском государстве. Суть этого разговора он изложил в опубликованной вскоре статье «Наша гостья». Эта статья слишком большая, чтобы приводить ее целиком. Вот несколько отрывков из нее.

«Когда Дункан объявила о своем желании ехать в Россию, поднялся вопль недоумения и негодования. Сначала газеты отрицали этот слух, потом приписали его непростительному чудачеству Дункан, затем начали клеветать, стараясь доказать, что Дункан не нужна больше Европе и Америке и что в Россию ее гонит растущее равнодушие к ней публики.

Это, однако, сущий вздор, и писавшие сами знали об этом. Как раз перед своим решением выехать в Россию Дункан получила чрезвычайно выгодное предложение в Америку и Голландию, от которого, однако, со свойственной ей прямотой сразу отказалась. Леонид Борисович Красин рассказывал мне, что Дункан несколько боялась своего прощального концерта в Лондоне. Газеты уже подняли враждебный шум по поводу ее большевизма. Между тем на прощальный концерт собралось видимо-невидимо народа. Дункан была устроена огромная овация, которая косвенно относилась к России и явилась шумным одобрением публикой ее мужественного жеста.

Каковы же цели Дункан здесь, в России? Главная ее цель лежит в области педагогической. Она приехала в Россию с согласия Наркомпроса и Наркоминдела ввиду сделанного ею предложения об организации в России большой школы нового типа… Дункан всеми силами своей души поверила, что здесь, несмотря на голод, о котором она хорошо знает, несмотря на отсутствие необходимейшего, несмотря на отсталость народных масс, несмотря на страшную серьезность момента и поэтому озабоченность государственных людей другими сторонами жизни, — все же возможно заложить начало тому высвобождению детской жизни к красоте и счастью, о котором мечтала Дункан всегда, которое стало величавой идеей.

Мечты Дункан идут далеко, она думает о большой государственной школе в пятьсот или тысячу учеников, но пока она согласна начать с небольшим количеством детей, которые будут получать образование через наших учителей, но в физическом и эстетическом отношении развиваться под ее руководством.

Сама же Дункан пока что проникнута весьма воинственным коммунизмом, который иной раз вызывает невольную, конечно, чрезвычайно добрую и даже, если хотите, умиленную улыбку… Так, Дункан, приглашенная нашими товарищами коммунистами на одно маленькое, так ска зать, семейное торжество, нашла возможным отчитать их за недостаточно коммунистические вкусы, за буржуазную обстановку и вообще за несоответствие всего их поведения тому огненному идеалу, который она рисовала в своем воображении, Дело приняло бы даже размеры маленького скандала, если бы наши товарищи не поняли, сколько своеобразной прелести было в наивном, может быть, но, в сущности, довольно верном замечании…

Дункан назвали царицей жеста, но из всех ее жестов этот последний — поездка в революционную Россию, вопреки навеянным на нее страхам, самый красивый и заслуживает наиболее громких аплодисментов».

Летом 1920 года в Париже, прощаясь с Францией и французами, Айседора обратилась к публике с небольшой речью.

«Я танцевала сегодня «Марсельезу», потому что я люблю Францию. Я много путешествовала по странам цивилизованного мира, и я могу сказать от всего сердца: Франция — это единственная страна, которая понимает Свободу, Жизнь, Искусство и Красоту; Франция — единственная. У меня большие надежды на Россию. В этот момент она проходит через болезненный период роста, но я верю, что она является будущим для Художников и Духа…

Когда я говорю о моей школе, люди не понимают, почему я не желаю платных учеников. Я не продаю свою душу за деньги. Я не хочу богатых учеников. У них есть деньги, но они не нуждаются в искусстве. Дети, о которых я мечтаю, это сироты войны, которые потеряли все, у которых больше нет отцов и матерей.

Многие не понимают, почему я желаю содержать детей при школе; почему я не хочу, чтобы они приходили ко мне каждый день из своих домов и возвращались в них каждый вечер. Это потому, что, когда они возвращаются в эти дома, они не получают надлежащей пищи — ни духовной, ни физической. Я хочу видеть моих учеников знающими Шекспира и Данте, Эсхила и Мольера. Я хочу, чтобы они читали и знали творения выдающихся умов мира. Танцевать — это жить. И то, чего я хочу, — это игкола Жизни, так как наибольшее богатство человека — это его душа и воображение. Дайте мне, попросите вашего президента предоставить мне сто детей, осиротевших во время войны, и через пять лет я верну их вам — это я обещаю — красивыми и богатыми, насколько это можно вообразить.