Посетившими его в больнице девушкам, Софье Виноградской и Яне Козловской, Есенин читал свои новые стихи:
Как тогда я отважный и гордый
Только новью мой брызжет шаг…
Если раньше мне били в морду,
То теперь вся в крови душа.
И уже говорю я не маме,
А в чужой и хохочущий сброд:
«Ничего, я споткнулся о камень.
Это к завтраму все заживет».
«Он не стихи читал, он рассказывал жуткую правду своей жизни, он кричал о своих муках», — напишет потом С. Виноградская («Как жил Есенин»).
Наталья Сидорина записала со слов вдовы Ивана Приблудного имя одного из тех троих, что покушались на Есенина: Марцелл Рабинович, сотрудник ЧК ОГПУ; он тоже числился в есенинских приятелях. Именно Марцелл Рабинович вслед за Мариенгофом два месяца назад на «товарищеском суде» впервые указал на болезненное состояние Есенина:
«Поэты Мариенгоф и Рабинович отметили, что Есенин совершенно спился, что он опасно болен, что он близок к белой горячке и что его необходимо лечить».
В комментариях Н.И. Шубниковой-Гусевой говорится, что «это утверждение не соответствовало действительному утверждению дел», что это «пример дружеской «лжи во спасение». Но мы ведь теперь знаем, как аукнулась для Есенина эта дружеская ложь — и в его судьбе, и в «Романе без вранья».
Евгений Черносвитов пишет, что этот приговор «неизвестно на основании каких данных» будет записан в «Литературной энциклопедии» 1930 года: «Богема и принимавший все более острые формы наследственный алкоголизм привели Есенина к гибели: под влиянием тяжелых психических переживаний он окончил жизнь самоубийством». «Самоубийство бродяги» — эти слова употребил некий Б.Л. Розенфельд.
Отныне часто будут ссылаться на наследственный алкоголизм Есенина. В хронологии, приведенной Шубниковой-Гусевой, 4-я книга), записано:
«1923 г. 17 декабря. Помещен для лечения в профилакторий.
1924 г. февраль-март. Продолжение лечения в Шереметьевской и Кремлевской больницах».
Такая трактовка в корне неверна и искажает действительные события. 17 декабря 1923 года после «товарищеского суда», который чуть не стал последним глотком свободы, угодил в профилакторий после нервного потрясения. А 13 февраля 1924 года (через 10 дней после выхода из санатория) попал в больницу после покушения на него в «Стойле Пегаса». Поэтому не может идти речь о «продолжении лечения», речь идет о покушении, о попытке физической расправы.
Глава 3
Как Есенин «одарил любовью» Шагала
Один из механизмов рождения лжи о Есенине удается проследить на примере двух зарубежных исследователей его творчества.
Сначала профессор славянских языков и литературы Калифорнийского университета в Беркли Симон (Саймон) Карлинский пишет в письме Гордону Маквею:
«Идея о том, что Есенин и Мариенгоф могли быть любовниками, впервые пришла мне в голову, когда я читал воспоминания Никритиной… Она описывает жизнь обоих поэтов не слишком богемную: они вместе снимали комнату, имели общие деньги, вместе ели и пили… Меня поразило это описание их хозяйства как типичного для веселой мужской парочки».
и далее:
«Еще раз перечитав «Роман без вранья», я понял, что Мариенгоф отчетливо намекает на природу своих взаимоотношений с Есениным для тех читателей, кто способен это понять, хотя в то же время заметает следы для остальных».
Потом профессор прошелся по «заметенным следам» «Романа без вранья», далее по следам стихотворных посвящений, таких, как «Прощание с Мариенгофом» Есенина и, видно, основательно убедил английского слависта — исследователя, жизни и творчества Есенина Гордона Маквея — в своих предположениях.
Вдова Мариенгофа Анна Никритина «считала предположение Карлинского о гомосексуальных отношениях Мариенгофа и Есенина смехотворным, но не оскорбительным». Об этом свидетельствует Фр. Блэйер.
Гордон Маквей пишет: «В «Сорокоусте» вспышки самоуничижения поэта переходят в шокирующие образы сексуальных отношений с животными и предметами».
Анекдотично? Да. Но по размышлении можно себя спросить: а ведь действительно, кто, какой иностранец может перевести русский мат на свой язык без сексуальных вывертов? Вот и есенинские «загибы» в «Сорокоусте» истолкованы в точном соответствии со значением слов в русском толковом словаре.
Все это так, и было бы понятно, если б оба профессора с завидным фанатическим упорством не начали изучать и перевертывать всю лирику Есенина под гомосексуальным углом зрения. О раннем есенинском стихотворении 1916 г. «День ушел, убавилась черта» С. Карлинский пишет: «Поэт посылает свою тень заниматься любовью с другим мужчиной вместо себя». И даже широко известное посмертное стихотворение поэта «До свиданья, друг мой. До свиданья!», по его мнению, «является любовным посланием к молодому человеку, с которым он провел ночь за несколько дней до этого».
Словом, идея, рожденная профессором Карлинским, понравилась профессору Гордону Маквею. Он развил и дополнил ее «некоторыми фактами», которые до сих пор замалчивались: например, письмом от мужчины, который написал Маквею: «Сказать по правде, он (Есенин) подарил мне свою любовь».
Такое письмо действительно существует. Вот оно с незначительными сокращениями:
«22 мая 1964 года. Уважаемый господин! Я отвечаю Вам на французском языке, хотя Вы удивительно хорошо пишете по-русски. Я понимаю, что Вы должны любить поэзию Есенина. Он из характернейших поэтов России. Я хорошо знал его, и тогда он был чрезвычайно красив. Я думаю, что мы были примерно одного возраста, но все же тогда я был гораздо моложе! По правде говоря, мне повезло. Он одарил меня своей любовью.
(…) Со временем для меня становится все более и более ясно, что из всех русских поэтов он мне ближе других.
Марк Шагал».
Вот так неожиданность! Имя Марка Шагала рядом с именем Есенина не упоминает ни один есениновед. Откуда же оно? Каким ветром его занесло — витебским или парижским? На самом деле все было так.
15 марта 1964 года, будучи студентом Оксфордского университета, Гордон Маквей написал К.Л. Зелинскому в Советский Союз письмо: «Я очень надеюсь, что Вы в качестве редактора и исследователя произведений Есенина поможете мне в моей работе! (Я изучаю жизнь и творчество Есенина)». Чего же спрашивать с иностранца! Иностранный студент заметил массу противоречий в сборниках разных лет, неточностей и ошибок. Вот это-то и просит разъяснить.
Сергей Есенин и Леонид Леонов. 1925 г.
Видно, из-за большой загруженности Корнелий Люцианович передоверил ответ своим помощникам. Леонид Леонов 14 апреля 1964 года пишет Гордону Маквею, что не располагает достаточным материалом о Есенине, поскольку познакомился с ним лишь в последний период его жизни. Встреч с Есениным было немного. «Фотоснимок, на котором мы изображены с ним вместе, сделан случайно в редакции журнала «Прожектор» весной 1925 года».
Вот, пожалуй, и все, что мог рассказать Леонов. Зато Марк Шагал 22 мая 1964 г. в письме поведал нечто такое, что два профессора расшифровывают до сих пор. Их эстафету в России подхватил Александр Шаталов. А Александр Лукьянов, врач-психотерапевт, «научно доказал», что Есенин и не мог быть нормальным и психически здоровым, ибо еще в утробе матери был с отклонениями. Вон аж куда заглянул ученый человек!
Как Шагал, родившийся восемью годами раньше Есенина, оказался в его признании «гораздо моложе» Есенина, мы теперь не узнаем. Старость ли подвела Марка Шагала, и он даты «перепутал», французский ли язык с нижегородским спутали переводчики. Кто теперь поймет?
