Чтобы понять это, надо рассказать о человеке, который тесно связал свою судьбу с Есениным, хотя родился после его смерти, в 1928 году. Это Иван Андреевич Синеокий. Есенина прочитал только в 17 лет, а было это в 1945 году, и заболел Есениным на всю жизнь. Недолго прожил Синеокий, всего 51 год, но сделал то, чего до него не удалось сделать ни Софье Андреевне, ни читателям, ни почитателям поэта. Синеокий создал музей Есенина. Сначала в Ялте, потом в Омске, куда переехал и перевез все экспонаты, и одну комнату выделил под музей.

Рассказывает Валентина Евгеньевна Кузнецова: «Коллекция Синеокого — в духе старой культурно-просветительской традиции русских собирателей. Это и музей, и архив, и библиотека, своего рода Есенинская Академия, с удивительной полнотой вместившая разнообразнейшие свидетельства о жизни и деятельности: почти все прижизненные издания книг Сергея Есенина, все сборники стихов, все собрания его сочинений, огромное количество фотографий поэта и тех, кто попадал в поле общения с ним. Письма, рукописи, воспоминания видевших или слышавших выступления поэта, переписка с сестрой Есенина Шурой, сыном Константином, дочерью Татьяной Есениной, с современниками…

158 адресатов находилось в постоянной многолетней переписке с Иваном Андреевичем Синеоким в 1978 году. А контакты в музее и тысячи писем… И все их хранил и считал важным как доказательство народной любви к поэту и его поэзии.

Коллекция не была достоянием одного хозяина. К Синеокому обращались в письмах ученые-литературоведы, собиратели-есениноведы, историки, учителя, студенты, школьники. В архивы в то время попасть было не так-то легко, как и в Ленинскую библиотеку, а Синеокий отвечал всем. Отвечал обстоятельно, доказательно, обосновывая свои доводы ссылками на подлинные источники.

Квартира превратилась в музей, о котором прекрасно знали в городе. Письма доходили и без указания точного адреса».

Но вот… случилось то, что должно было случиться рано или поздно: Есенинский музей «открыли» сотрудники (тайные или явные) известных органов.

8 апреля 1968 г. музей посетила Августа Миклашевская и оставила в дар Синеокому свои фотографии с подписью: «За любовь к Есенину». В мае 1969 г. музей в Ялте посетила Анна Борисовна Никритина. В книге отзывов написала: «Я просто поражена, удивлена и даже потрясена Вашей любовью, Вашей замечательной редкой коллекцией». Следом с такой же восторженностью пишет Всеволод Рождественский, что слух о ялтинской коллекции есенинских материалов по Руси идет… «Ваше собрание уже приобретает характер музейной ценности и тем самым становится явлением общественной значимости».

Потом музей посетили Илья Шнейдер и, конечно, Виктор Мануйлов. Он-то и объяснил, как появились его мемуары: «Считаю своей обязанностью и большой честью написать для Вашего собрания воспоминания о встречах с Есениным».

Свои воспоминания музею Синеокого написали В.А. Рождественский, А.Б. Никритина, Л.Миклашевская, А. Лаппа-Старженецкая, Е.Ардов.

И надо прямо сказать, что все эти мемуары «сомнительного происхождения». И потому все в большей или меньшей степени подходят под ту оценку, которую дала Александра Есенина. «Возвращаю Вам Вашу рукопись. Читала я ее с трудом и с чувством досады. Вы совершенно не знали и не поняли Есенина. Извините, что приходится давать такой отзыв, но такого Есенина, как описываете Вы, я не знаю» — так ответила Александра Есенина, возвращая рукопись Анне Алексеевне Лаппа-Старженецкой. Так можно ответить и другим.

Сын поэта Константин Есенин в 1977 г. оставил в книге такую запись: «Иван Андреевич! Ваша коллекция, поистине уникальна. Все, кто любит Есенина, а тем более носит эту фамилию, должны быть Вам «в пояс» благодарны за труд, который вложен в это собрание. Верю, что у «Есенианы» — хорошее будущее, что все, кто не «на постах», и те, кто «на постах», помогут Вам в Вашем благородном патриотическом деле».

«Ну и где же теперь этот музей?» — спросит читатель. Нет этого музея. «Иван Андреевич Синеокий скоропостижно скончался в 1979 году, а его редчайшее собрание ушло на сторону», — объясняет Валентина Евгеньевна Кузнецова. «Иван Андреевич словно предчувствовал, что жизнь его будет коротка: пытался пристроить свою коллекцию и стучался в двери администрации Москвыу предлагал свою коллекцию для будущего литературного музея Есенина в столице (его и до сих пор нет в Москве), и в Константиново стучался. Не успел пристроить… Такая была коллекция. Была. Уникальная коллекция. Первый музей Есенина. Не сберегли. Не сохранили. Не помогли…»

Не помогать и сберегать бросились эти люди. Их неожиданное вторжение вызвало панику. Музей такого диапазона и без документов спецхрана мог все рассказать и объяснить: и трагедию Есенина, и трагедию России. Должно быть, с тех пор начались все беды первого Есенинского музея и его создателя.

Музей посетили не только рядовые граждане. Здесь побывали и те деятели, от которых многое зависело, они искренне восторгались уникальным собранием и взывали о сохранении. В книге отзывов оставили запись спецкор «Известий» Берников и заведующий сектором литературных музеев НИИ культуры Н.П. Лощинин:

«Разные бывают квартиры-музеи, но эта — уникальная… Этот дом — не коллекция, не хобби. Это — наука. И человек, в совершенстве овладевший ею, вправе называться ученым, достойным самых высоких научных степеней».

«Вызывает восхищение и преклонение деятельность И.А. Синеокого, страстного энтузиаста, влюбленного в Есенина, сумевшего установить тесные контакты со многими лицами, знавшими Сергея Александровича». Но, видно, такие вопросы не они решали. В судьбе Ивана Андреевича Синеокого и его музея сконцентрированы ответы на все есенинские проблемы: почему погибли все есенинские музеи (Софье Андреевне Толстой тоже не дали открыть музей), почему многотысячными тиражами издается макулатура о Есенине, почему энтузиасты типа Синеокого пополняют список жертв. Нынче в Москве сотрудница есенинского музея сказала мне:

— Это все равно, как погиб Есенин, важно только знать его поэзию. Он тем и интересен для нас. Вот такой музей будет жить. Зачем его уничтожать?

Работая над систематизированным сводом воспоминаний современников «Есенин в жизни» (Калининград, Янтарный сказ, 2000), авторы книги Евгений Гусляров и Олег Карпухин на себе ощутили ту непомерную ношу, которую нес поэт Есенин.

«Трагический исход этой жизни объясняли по-разному. Но, в основном, не понимая его. Даже крупные проницательные умы не могли постичь этой трагедии, поскольку судили поспешно и лишь по самым ярким внешним проявлениям. Внешнее в Есенине всегда затмевало то, что скрыто было в тайниках души.

Эти поспешные суждения исказили на долгие годы и посмертную историю русского гения, принизив и опошлив драму его жизни.

У Есенина не было великой любви к женщине. Прежде, до поездки по свету, им руководили три любви: к России, поэзии и славе. Теперь осталась только любовь к России. И не любовь это была, а болезнь — безысходная и неизлечимая. И все, что касалось России, теперь входило в его сознание и душу отравой и новой мукой.

Он видел, что с Россией происходит не то. Первоначальные восторги исчезли, и он увидел, что Россию в нечистой игре выиграли шулера и проходимцы. Стала она на веки вечные страной негодяев. И ничего уже не поправить. Оставалось только кричать, пока свинцовый кляп не прервал этого крика.

И пил, и скандалил, и плакал он только об одном. Он чуял уже гибель России. И вел себя так, как должен был вести себя последний в этом мире русский. Метаться и кричать, чтобы упасть потом кровавым комком на землю и затихнуть. Возможно, и был он этим последним, поскольку один ясно ощущал те великие, непоправимые утраты, о которых мы стали подозревать только теперь. Нам, у которых нет такого отточенного талантом звериного чутья на собственную погибель, может быть, и в самом деле надо пропустить столетия, чтобы осознать, наконец, что русских после того, что с ними произошло, и в самом деле уже нет, как нужны были столетия, чтобы итальянцам догадаться, что они уже не римляне, грекам, — что они не эллины. Слеза Есенина, пополам с хмелем и кровью, не она ли была предвестием и пророчеством нашего нынешнего окончательного разора и падения, преодолеть которое, пожалуй, нет надежды.