В одной из комнат нижнего подвального этажа мы обнаружили гору немецких коробок с бумагами; некоторые были помечены, как мы решили, немецким аналогом штампа «совершенно секретно». Это естественным образом подогрело наше любопытство. Мы немедленно распаковали документы и принялись за чтение: нас, как офицеров материально-технического обеспечения, инструктировали в отношении сбора данных о вражеских промышленных технологиях.

Содержимое коробок меня шокировало. Судя по корреспонденции и деловым бумагам, сотрудничество между «Энглебуртом» и несколькими английскими фирмами между 1940 и 1943 годами шло самым обычным образом! Все бумаги были оформлены на английском и немецком языках и подшиты вместе. Становилось очевидно, что немцы и англичане размещали друг у друга заказы и производили оплату — судя по всему, через швейцарские банки. Я был потрясен, узнав, что в Англии нашлись бизнесмены, которые польстились на кровавые деньги, когда их соотечественники вместе с американскими союзниками сражались изо всех сил, сражались насмерть! Мы доложили о находке полковнику Маккарти. Осмотрев бумаги, тот доложил в отдел G5 (военную администрацию оккупированных территорий). Оттуда в ответ пришел приказ конфисковать документы и сохранять их до дальнейшего распоряжения. Через несколько дней в штаб явился какой-то штатский немец и потребовал провести его к командующему. Хотя незнакомец был одет бедно, как большинство гражданских в то время, его манеры и выправка давали понять, что немец хорошо образован. Незнакомец заявил полковнику Маккарти, что получил от военной администрации распоряжение вывезти документы из подвала.

Полковник почуял неладное. Он немедленно задержал немца и доложил в G5. Вскоре оттуда прислали пару военных полицейских, и немца увезли. Мы предположили, что он мог быть одним из бывших служащих компании и пытался вынести и уничтожить документы, прежде чем те попадут в комиссию по военным преступлениям. Чем закончилась эта история, я так и не узнал: покидая территорию фабрики Энглебурта, мы передали бумаги представителям военной администрации.

К этому дню союзные силы находились практически на тех же позициях, что и 16 декабря, до начала Битвы за Выступ. Плотины в верхнем течении Рера были наконец захвачены, и вызванный поломками на шлюзах потоп схлынул. Теперь мы готовились к решительному наступлению на Германию.

В офицерских кругах множились слухи о планах грядущей кампании, и чем ниже были чины, тем больше летало слухов. Генеральный план предусматривал наступление по всему фронту, но основной удар должна была нанести 21‑я группа армий севернее Рура, форсировав Рейн. 1‑я армия должна была прикрыть южный фланг входившей в 21‑ю группу 9‑й армии, а 3‑я армия — наш. 6‑й группе армий оставалось закрепиться в Сааре и верховьях Рейна.

Все мы понимали, что в ходе Битвы за Выступ немцы потерпели катастрофическое поражение, хотя и ценой чудовищных потерь с нашей стороны. Также нам было известно, что до сих пор основные тяготы войны ложились на плечи русских. И хотя в последние месяцы на Восточном фронте наблюдалось некоторое затишье, было похоже, что сейчас русские вновь набирали темп наступления.

Многое из того, что происходило в то время, для младших офицеров не имело никакого явного смысла. По большей части командный дух прославленных подразделений основывается на доверии молодых солдат к командирам. В 3‑й бронетанковой дивизии это доверие было обоснованным — за редкими исключениями нам очень везло с офицерским составом. Но хотя в тот момент мы не знали об этом, между генералом Эйзенхауэром и фельдмаршалом Монтгомери существовало явственное соперничество. В Генеральном штабе было заранее решено, что основной удар на севере нанесет Монтгомери и его 21‑я группа армий. Эйзенхауэр согласился с этим планом неохотно. В то же время генерал Брэдли и его офицеры были попросту возмущены самонадеянностью британца, полагая, что со времени высадки в Нормандии большей частью успехов армия была обязана им.

Главнокомандующие войсками союзников отличались друг от друга настолько, насколько возможно. Монтгомери был осторожен и опасался переходить в наступление, если на его стороне не было подавляющего превосходства. Вместе с этим он был заносчив и беспрестанно пытался выпятить важность действий своей 21‑й группы армий. Полной противоположностью ему был Паттон — нахрапистый, привычный наступать в любых обстоятельствах. Этот генерал чувствовал себя в своей среде, когда его танковые колонны рвались вперед, развивая массированный прорыв. Однако для пехотных операций у Паттона не хватало терпения, и когда он оказывался не в силах добиться успеха немедленно, он бывал разочарован.

На Сицилии генералу Брэдли довелось служить под началом Паттона; однако тактический гений и неизменная трезвость суждений Брэдли побудили Эйзенхауэра назначить его командующим 12‑й группой армий. Из подчиненных Брэдли командующий 1‑й армией генерал Кортни Ходжес в годы Первой мировой служил рядовым пехотинцем, а затем поступил в Вест-Пойнт. Несгибаемое упорство помогло ему подняться с низов до поста командующего армией. Лишенный паттоновского блеска, он завоевал беспредельную преданность и уважение подчиненных спокойной рассудительностью. Более чем любой другой командующий армией, Ходжес владел максимально эффективными способами совместного боевого применения бронетанковых и усиленных танковыми батальонами резерва ГШ[68] пехотных дивизий. Боевые достижения всегда скромного, никогда не стремившегося к лишней известности Ходжеса были несравненны, хотя и мало известны широкой публике.

Один из ключевых принципов военного ремесла заключается в том, что наибольшие потери несет та часть, которая столкнулась с самыми мощными подразделениями противника, но в то же время именно она имеет возможность в случае успеха нанести врагу наибольший урон. 1‑я армия понесла больше потерь, чем любая другая армия в американских войсках, и причинила немцам наибольший урон. Она же захватила в плен и наибольшее число вражеских солдат.

В сентябре 1944 года на основе закаленных в боях дивизий 1‑й армии была развернута 9‑я армия генерала Симпсона. До сражения в Арденнах она составляла часть 12‑й группы армий, а затем ее приписали к 21‑й группе армий фельдмаршала Монтгомери. 6‑я группа армий генерала Деверса, включавшая 7‑ю американскую и 1‑ю французскую армии, высадилась на южном побережье Франции и оттуда наступала на север, в направлении Вогезов и Саара. 1‑я французская армия неплохо проявила себя непосредственно в боях с немцами, однако ее командиры настолько были озабочены местом Франции в истории, что постоянно ввязывались в политические диспуты как с Деверсом, так и с Эйзенхауэром.

В эти дни шло поспешное накопление сил к завершающему штурму. Я тратил немало времени, мотаясь между фабрикой Энглебурта в Ахене и расположением ремроты 33‑го бронетанкового полка в Маусбахе. Как-то раз майор Джонсон из Маусбаха пожаловался мне, что в одном из танков 2‑го батальона 76‑мм снаряды к пушке плохо держатся в расположенной под башней укладке для боеприпасов главного калибра. По его словам, от этой проблемы страдали и другие танки, но обнаружить ее причин еще никому не удалось.

Боеприпасы хранились на раме, снарядом внутрь, так что гильза выступала наружу, и ее было удобно вытаскивать. Закраину гильзы удерживали на месте небольшие пружинные защелки, не позволяющие унитарному выстрелу сдвинуться с места. Но по какой-то причине, стоило танку затормозить, как снаряды высыпались из креплений. В результате стоило только капсюлю наткнуться на острый предмет, как мог последовать взрыв.

Рама для боеприпасов главного калибра представляла собой сборный алюминиевый ящик размерами приблизительно 75 × 75 × 60 сантиметров. Внутри его в несколько рядов располагались трубки сечением 76 миллиметров, в которых помещалось 34 выстрела к танковой пушке. Хотя спереди коробку для боеприпасов закрывали откидные дверцы из 6‑миллиметрового бронелиста, при открытых дверцах закраины гильз должны были удерживаться защелками.