Мне был известен случай, когда бойцы 104‑й дивизии удерживали позицию на крыше двухэтажного дома в тридцати пяти метрах от западного берега Рера, в самом Дюрене. На таких позициях обычно находилось двое снайперов, которые менялись по скользящему графику. Это значило, что каждый из них первую половину отведенного срока проводил с тем бойцом, который уже освоился на этой позиции, а вторую — с только что прибывшим на смену. Как-то раз, ближе к вечеру, на позицию прибыл новый боец. Его старший товарищ тут же поинтересовался, первый ли раз его напарник на передовой. Новичок объяснил, что его только что перевели из Коммзоны и он просто-таки горит желанием идти в бой. Старший пообещал, что тот понюхает пороху, и очень скоро. Он указал, где расположены немецкие позиции, и предупредил, что, хотя время от времени противник ведет беспокоящий огонь из пушек и минометов, в половине седьмого он выпустит несколько мин прямо по их позиции.

— Откуда ты знаешь, что в полседьмого? — спросил сбитый с толку новичок.

— А они всегда стреляют в полседьмого. Хоть часы по ним выставляй.

Ветеран показал новичку, куда прятаться при обстреле, и посоветовал, если припечет, просто следовать его примеру. Он объяснил, что по опыту знает, что немецкий 81‑мм миномет имеет низкую дульную скорость и большой угол возвышения. Звук взрыва движется по прямой быстрее, чем летит мина, так что солдат может услышать выстрел прежде, чем мина упадет ему на голову. В зоне поражения, и только в ней, хлопок выстрела напоминает звук, с каким пробка вылетает из бутылки шампанского. Если пехотинец слышит такой хлопок, значит, в него выстрелили из миномета и у него осталось две-три секунды на то, чтобы укрыться. А хороший солдат за это время может убежать весьма далеко!

Действительно, в половине седьмого вечера начался минометный обстрел. Первые несколько мин упали на баррикаду по правую руку от здания. А когда раздался такой звук, как будто из бутылки шампанского вылетела пробка, ветеран заорал «Пошли!» и помчался вниз по лестнице, ведущей в подвал; новичок последовал сразу за ним.

Мина ударила в высокий бруствер на краю крыши, и взрывная волна прошла над головами обоих. Но когда ветеран уже добежал до нижней ступеньки, сверху на него обрушилось что-то сокрушительно тяжелое. Он рухнул на пол, потеряв каску и выпустив из рук оружие, и не сразу сообразил, что на него свалился наступавший ему на пятки новичок.

— Ты как, живой? — гаркнул ветеран, пытаясь перевести дух.

— В этот раз ты меня обошел, — твердо ответил новичок после короткой паузы, — но теперь я знаю дорогу!

В ночь на 22 февраля, за день до начала наступления, Королевские ВВС провели массированный авианалет на Бердорф, Элсдорф и Нидерауссен — основные укрепленные населенные пункты на пути к Кельну. Обычно британские ночные налеты начинались с того, что бомбардировщики «Москито» сбрасывали с небольшой высоты сигнальные ракеты, обозначая цель. За ними следовали бомбардировщики с зажигательными бомбами. Поскольку цели бомбежек находились всего в 25—30 километрах от Ахена, мы вышли на крышу, чтобы посмотреть на налет. Хотя на каждую цель шла своя колонна самолетов, потребовалось более часа, чтобы тысяча бомбардировщиков сбросила свой груз. Идущие в голове колонн машины сбрасывали зажигательные бомбы, а следующие за ними сыпали на возникшие очаги пожаров уже фугасные бомбы.

Немцы существенно усилили свою противовоздушную оборону. Помимо окружающих плацдарм позиций 88‑мм зениток они располагали многочисленными батареями 40‑мм зенитных орудий «бофорс»[73] и 20‑мм «эрликон». Прожектора пробивали мутное небо слепящими лучами. Зрелище бушующих пожаров, тысяч алых трассеров, сходящимися в зените струями бьющих в небо, перекрестьев прожекторных лучей и грохочущих взрывов 88‑мм снарядов было потрясающим. Все это выглядело так, будто с какой-то чудовищной, сатанинской новогодней елки опадали игрушки смерти и погибели.

Когда авианалет завершился, мы двинулись обратно к лестнице рядом с лифтовой будкой.

— Осторожно, Купер! — внезапно рванул меня за рукав лейтенант Линкольн, мой приятель. — В дырку провалишься!

Глянув под ноги, я обнаружил в крыше дыру диаметром сантиметров в сорок. Мы отправились вниз посмотреть, откуда она взялась. На третьем этаже в полу зияла такая же дыра, на втором и первом — тоже. В подвале мы обнаружили в полу совершенно такое же округлое отверстие, по ровным, острым краям которого было очевидно, что падающий предмет пробил пол с огромной скоростью.

Припомнив, чему меня учили на саперных курсах, я рассудил, что это должна была быть неразорвавшаяся американская 227‑килограммовая авиабомба, и в землю она ушла не меньше чем на 5—10 метров. Несомненно, она пролежала под фундаментом дома со времен октябрьских бомбежек. Во дворе уже лежало несколько неразорвавшихся американских бомб. Находиться с ними рядом было чрезвычайно опасно; солдатам было приказано по возможности избегать их, оставив разминирование саперным командам. Но одно дело — работать рядом с неразорвавшейся бомбой, и другое — когда такая же бомба прячется в фундаменте дома, где вместе с тобой ночует еще две сотни человек. Как единственный в ремонтном батальоне офицер, посещавший саперные курсы (точнее, как раз курсы по разоружению бомб), я счел себя обязанным немедленно доложить о находке полковнику Маккарти. Выслушав меня, тот распорядился держать рот на замке — утром мы должны были покинуть здание, а до того времени полковник не желал создавать паники.

Мы с Линкольном рассудили, что он прав. В конце концов, бомба пролежала в доме пять месяцев и под ним же лежала, когда мы в первый раз заняли фабрику перед Битвой за Выступ. Из тысяч американских бомб, вываленных на Ахен в ходе наступления в сентябре-октябре, неразорвавшимися по городу валялось не меньше сотни. Если бы мы попытались ночью перебазировать батальон на другую позицию, неразбериха вышла бы немалая, а наткнуться на неразорвавшуюся бомбу (и хорошо, если одну) можно было и на новом месте.

На следующее утро мы без дальнейших сложностей съехали. Потом, когда война будет закончена, немецкие военнопленные под присмотром американских саперов займутся обезвреживанием неразорвавшихся бомб. Что ж, по крайней мере, им не приходилось волноваться, что под взрыватель окажется заложена мина-ловушка, как это делали сами немцы на бомбах, которые сбрасывали на Лондон.

Когда мы в сентябре впервые вступили на немецкую землю, то продвигались вперед так быстро, что у нас закончились карты. Следуя за танковой колонной, мне не раз приходилось набрасывать маршрут восковым карандашом на пластиковой папке для карт. Я очень старался не стереть ненароком пометки — только на них можно было положиться, когда мы возвращались ночью в тыл дивизии, за полсотни километров от передовой.

Захватив Льеж, мы обнаружили там немецкую картографическую фабрику, работавшую на полную мощность. Ее заняла группа военных топографов, относившихся к войскам связи, и фабрика начала производить карты уже для нашей армии. С этого момента мы получали свежие карты перед каждой серьезной операцией.

Перед началом наступления нам выдали набор карт, покрывающий всю долину Рейна до самого Кельна и дальше — через Центральную Германию до Берлина. После этого нам всем стало ясно, что предстоит крупная операция, окончательный штурм, призванный сокрушить немецкую армию и выйти на соединение с русскими где-то посреди Германии.

Картографическая группа войск связи в Льеже так здорово поработала, снабжая нас свежими картами, что скоро у них закончилась бумага. На военные карты идет лишь высококачественная, плотная бумага, и поскольку в наличии оставались десятки тысяч новеньких немецких карт, топографы принялись печатать наши карты на обороте вражеских. Это позволило справиться с дефицитом, и каждый курьер получил полный набор карт, стянутых в один тяжелый рулон. Развернув свой, я расстелил карты на капоте джипа и сперва начал раскладывать их по масштабу: отдельно 1:125 000, 1:62 500 и 1:10 000. Потом я принялся складывать каждую и сортировать карты по порядку указанных на них номеров. Цветные карты масштаба 1:125 000 использовались как ситуационные. Карты 1:62 500, тоже цветные, обычно применялись полевым командованием при подготовке наступлений. Черно-белые крупномасштабные карты, на которых указывались отдельные дома в деревнях, использовались как тактические.