Водители грузовика были в ужасе — им впервые пришлось побывать под вражеским огнем. В «зоне коммуникаций» они привыкли работать в относительной безопасности, и им в голову не приходило, что они могут оказаться под обстрелом. Только в относительном укрытии деревенского погреба они почувствовали себя спокойно.

3‑я бронетанковая дивизия вышла в район сосредоточения под Кенигсвинтером, к юго-западу от Бонна. Хотя 1‑я армия пыталась расширить плацдарм, мост получил многочисленные попадания выставленных на прямую наводку немецких 88‑мм зениток и бьющих навесным огнем орудий более крупного калибра. Хотя зенитные батареи не позволяли немецким самолетам прицельно бомбить сам мост, авианалеты повторялись регулярно. Немцы запустили даже ракету «Фау‑2» с территории Нидерландов, поразив дом в соседней деревне. Хотя наши военные инженеры навели несколько понтонных мостов, они предпринимали героические попытки спасти и мост Людендорфа. Южный край моста оставался неповрежден, и связисты протянули вдоль моста многочисленные кабели. Но, невзирая на все усилия, 15 марта пострадавший мост рухнул, при этом погибло множество инженеров и связистов.

Утром 23 марта по понтонному мосту близ Хоннефа мы вступили на плацдарм. Огромные понтоны приходилось стягивать вместе прогонами, чтобы получившийся плот мог выдержать тяжелые танки М26. Наш «Супер-Першинг» перенес переправу без проблем. Теперь дивизия соединилась с остальными силами VII корпуса, сосредоточенными на северном фланге плацдарма.

Теперь, когда 9‑я армия заняла плацдарм севернее Рура, а 1‑я — южнее, при Ремагене, союзные силы готовы были приступить к массированному наступлению с целью двойного охвата противника. 2‑я бронетанковая дивизия (известная как «Ад на колесах») должна была возглавить наступление на севере, а на юге эта честь принадлежала VII корпусу 1‑й армии, и в первую очередь 3‑й бронетанковой, «Передовой», дивизии.

После того как реорганизация 1943 года преобразовала оставшиеся дивизии в легкие, 2‑я и 3‑я остались единственными тяжелыми бронетанковыми дивизиями в армии. Каждая из них имела в своем составе 232 средних танка, в то время как легкая дивизия — только 168. Большое число машин, а также сопутствующие ремонтные части и части снабжения придавали тяжелой бронетанковой дивизии существенно большую стойкость. Со времен высадки в Нормандии обе дивизии тесно сотрудничали во всех крупных операциях. Солдаты обеих дивизий знали, что они — первая линия наступления союзных армий, что им суждено нести основную нагрузку на Западном фронте до самого конца войны в Европе.

План создания Рурского котла был смело задуман и блистательно выполнен. В обычных условиях глубина флангового прорыва ограничивалась 15—20 километрами. Чтобы замкнуть котел Рура, мы собирались сыграть в совершенно другую игру. Танковые колонны должны были продвигаться в быстром темпе, прорываясь на невиданную глубину через относительно узкие прорывы. Воздушное прикрытие позволяло танкистам разведывать местность и предупреждало о любой серьезной угрозе с флангов.

25 марта 1‑я армия, возглавляемая VII корпусом, начала наступление с Ремагенского плацдарма. Атаке подвергся узкий участок фронта между реками Сеган и Ланд. Против нас немцы могли выставить части трех фольксгренадерских дивизий, одной воздушно-десантной и трех танковых плюс разрозненные бронетанковые и саперные части. Немецкие подразделения, однако, к этому времени были серьезно ослаблены, и лишь немногие хотя бы приблизительно достигали штатной численности.

3‑я бронетанковая дивизия двинулась с места на рассвете 25 марта, первой во всем корпусе. Танки шли четырьмя колоннами — Боевая группа Б составила две северные, БгА — две южные колонны. Позади двух центральных колонн шла Боевая группа Р, а позади крайней северной колонны — 83‑й разведбатальон. Число танков и боевой техники в дивизии было доведено практически до штатной численности. Солдаты, пережившие предыдущие бои, ощущали себя ветеранами и с гордостью рассказывали новичкам о достижениях «Передовой» дивизии. Боевой дух войск был на высоте, но мы понимали — нас ждет жестокий бой.

Хотя немецкие войска были обескровлены, за родную землю противник сражался отчаянно. Пересеченная местность предоставляла великолепные возможности для обороны. Дивизия уже не раз несла тяжелые потери, что заставило выживших несколько присмиреть. Совместный опыт эвакуации, ремонта, технического обслуживания и повторного введения в строй танков закалил и укрепил взаимное уважение между солдатами боевых и ремонтных частей. Жизнь первых находилась в руках вторых, и наоборот.

Новой целью наступления стал Альтенкирхен, где размещался штаб немецкой 15‑й армии. На южном фланге Боевая группа А немедленно столкнулась с плотным танковым и противотанковым огнем. На севере же Боевая группа Б встретила еще более сильное сопротивление со стороны кампфгруппы «Пантер» и «Тигров», превосходивших наши «Шерманы» мощью своего огня. Хотя на две колонны БгБ приходилось три новых «Першинга», против двух или трех десятков «Тигров» и «Пантер» им было не выстоять.

В этой же группе находился и наш единственный «Супер-Першинг», но ремонтной бригаде приходилось возиться с ним поминутно — перегревался мотор. Тяжесть усиленной брони и крайне пересеченная местность, вместе взятые, создавали непосильную нагрузку на его двигатель. Механикам приходилось постоянно регулировать клиновые ремни на крыльчатках охладителя, чтобы справиться с проблемой. Это немного помогало, но с уверенностью положиться на новый танк мы смогли, только выбравшись на равнину.

К вечеру 25 марта я выехал из расположения БгБ в Альтенкирхенском лесу, северней города, и направился обратно в рембат под Хоннефом. Наши потери в тот день были велики, и я хотел скорее подать «рапорт о боевых потерях», чтобы как можно раньше получить пополнение.

Вместе с БгБ я двигался по северной дороге, по берегу реки Зиг, где располагались позиции 78‑й пехотной дивизии. В то время как я пытался пробраться на запад, навстречу мне двигалась колонна посаженной на грузовики полковой боевой группы из состава 1‑й пехотной дивизии. В одном месте дорога переваливала через холм, и колонна оказывалась на виду у немецких наблюдателей с другой стороны реки. Немцы открыли заградительный огонь.

В обычной ситуации машины тормозили бы на укрытом участке дороги и быстро проскакивали бы открытое пространство по одной. Но из-за пробки на дороге машины выстроились на холме бампер к бамперу. Пехотинцы выскакивали из машин, укрываясь на южном склоне. Один из грузовиков уже был подбит — ему снесло кузов.

Я сообразил, что рано или поздно одна из машин получит прямое попадание и загорится, и тогда я уже точно не смогу проехать дальше. По размеру воронок и промежуткам между выстрелами в 20—25 секунд я рассудил, что немцы стреляют из одиночной 155‑мм гаубицы. За это время я мог бы преодолеть 350—400 метров опасной зоны. Я не сводил взгляда с секундной стрелки на часах, вел для Рэйфорда отсчет, и действительно — следующий выстрел прозвучал точно вовремя.

Рэйфорд уже переключил джип на полный привод на низкой передаче. Мы сорвались с места и в облаке пыли с воем промчались по склону, вжавшись в сиденья так глубоко, что едва видели дорогу. Колеса проскальзывали на мягкой, сырой земле, и до вершины мы добрались за 18 секунд. Было слышно, как с воем падает следующий снаряд. Мы скорчились в три погибели, и, когда машина ухнула в выбоину и наши макушки оказались ниже гребня склона, снаряд разорвался в пяти метрах по ту сторону вершины. Взрывная волна прошла над головами. Рэйфорд гнал джип, точно скаковую лошадь, ни на миг не свернув с курса. Земля дрогнула, машину толкнуло в сторону ударной волной, но все же мы прорвались сквозь облако опадающих обломков и комьев вздыбленной земли, перевалили через холм — и помчались дальше.

К этому времени VII корпус сокрушил северный фланг немецкой 15‑й армии, и наступление набрало темп. Ситуация на поле боя менялась, как и после прорыва в Нормандии, ежеминутно, но условия оказались совершенно иными. Местность по-прежнему оставалась пересеченной, поддерживать контакт между колоннами было непросто. Коммуникации противника частично уцелели, и немцы продолжали вести арьергардные бои и контратаковать нас с флангов.