Должно быть, ремонтная бригада отнеслась к делу спустя рукава, потому что причина неполадок стала мне очевидна сразу же, стоило мне забраться в танк и осмотреть переднюю поверхность рамы. Оказалось, что боеукладка этого конкретного танка заключала тридцать снарядов калибра 76 мм и четыре бутылки французского коньяка. Экипаж машины решил, что лучшего места для хранения запасов выпивки им не найти. Поперечник коньячной бутылки чуть превосходил диаметр снаряда. В трубку она входила свободно, но защелки при этом раздвигались сверх предела. Пружина слабела и не могла больше удерживать унитарный патрон при торможении. При плановых проверках танкисты успевали вытаскивать коньяк и заменять бутылки 76‑мм снарядами, но при моем появлении они не ожидали новой инспекции. Мы заменили защелки, и проблема была исправлена.

В то же время, когда я начал внушение, танкисты нашли оправдание своему поступку: «Против немецких танков от наших снарядов все равно никакого проку. А так, если припечет, забьешься за дом, откупоришь коньячку — и хоть на душе полегчает».

Я не мог не согласиться с трагической иронией, содержащейся в словах танкистов. Конечно, экипаж получил взыскания от ротных офицеров, а майор Джонсон издал приказ о запрете подобной практики, но, невзирая на серьезную угрозу, которую она представляла жизням танкистов, эта практика едва ли прекратилась полностью.

Капитан Бен Уайт, офицер по ремонту 391‑го из состава дивизиона полевой артиллерии, который обыкновенно придавался Боевой группе Б, пожаловался мне, что у его 105‑мм гаубиц начались проблемы со снарядами. Хотя дивизия была снята с передовой, ее батареям приходилось время от времени вести огонь в поддержку 104‑й пехотной дивизии, которая удерживала позиции вдоль реки Рер под Дюреном.

Пороховая камора в казенной части 105‑мм гаубицы высверливается по нескольким диаметрам. Начальная часть каморы рассверлена на конус для удобства заряжания. Поперечник этой ее части должен быть достаточно велик, чтобы гильза свободно входила в камору, и в то же время достаточно мал, чтобы позволить стенкам гильзы разойтись при выстреле, обеспечивая обтюрацию (закупорку канала) и не давая выхода пороховым газам.

Перед гильзовой частью каморы находится свободное пространство — его поперечник меньше, чем диаметр гильзы, а размеры позволяют поместиться ведущему пояску снаряда. На следующих 5 сантиметрах камора опять рассверлена на конус так называемым снарядным входом: кпереди от ведущего пояска снаряд удерживают поля нарезки, а поперечник каморы уменьшается, пока не становится равен диаметру центрирующего утолщения (иначе говоря, калибру снаряда). Поля нарезки представляют собой, по сути, спирально закрученные выступы шириной приблизительно в 6 миллиметров, разделенные такой же ширины канавками и покрывающие всю внутреннюю окружность ствола. Глубина нарезки составляет приблизительно 3 миллиметра, а поперечник ствола в свободном пространстве изменяется на протяжении примерно 4 сантиметров. Нарезка ствола выполняется протяжкой через пушечный ствол специального дорна.

При подрыве порохового заряда сила взрыва толкает снаряд вперед, и мягкая кромка ведущего пояска врезается в снарядный вход. Этим создается обтюрация впереди гильзы и в то же время придается вращательное движение снаряду, увеличивая стабильность его траектории при выходе из ствола. Естественно, что снарядный вход, самая важная часть ствола, снашивается в наибольшей степени. Помимо расстрела, то есть механического износа под давлением ведущего пояска, снарядный вход подвергается и разгару, то есть коррозии под действием высокой температуры и давления пороховых газов. Кроме того, на него также оказывает химическое воздействие фульминат ртути, который используется в капсюлях. Точечная коррозия еще более ослабляет поля нарезки в снарядном входе — до такой степени, что они стираются в стволе на протяжении десятка сантиметров. В этом случае ведущий поясок проминался недостаточно, а это, в свою очередь, приводило к тому, что терялась обтюрация и снаряд вылетал из ствола по не вполне прямолинейной траектории. В некоторых случаях ведущий поясок был поврежден настолько сильно, что его при выстреле срывало, и снаряд начинал кувыркаться в полете, теряя высоту и скорость. Это могло привести к тому, что снаряд мог недолетом поразить наших же солдат.

При осмотре выяснилось, что стволы всех до единого орудий 391‑го дивизиона полевой артиллерии находились в ужасном состоянии. В некоторых случаях нарезка была изношена на глубину 30, а то и 45 сантиметров! Я немедленно доложил об этом майору Аррингтону. Лейтенанты Ниббелинк и Линкольн отчитались, что сходная ситуация сложилась и в 67‑м и 54‑м дивизионах полевой артиллерии. При тщательном осмотре во всех случаях выяснилось, что стволы пушек крайне изношены и требуют замены. Майор вызвал капитана Семберу и потребовал немедленно запросить 54 ствола к пушкам калибра 105 мм. Но в отделе снабжения армии решительно отказались поверить нашим сообщениям, что стволы орудий действительно настолько изношены. Капитану Сембере заявили, что в дивизию направят «специалиста» по орудийным стволам из арсенала Рок-Айленд, в чине первого лейтенанта. Когда Сембера представил инспектора курьерской группе, я сразу его узнал, хотя и не был в то время уверен, что он узнал меня тоже. Вскоре мы отлично сработались. Прибывшим к нам лейтенантом оказался Джо Дортман, с которым мы на Абердинском полигоне вместе проходили курсы СПОР на летних сборах в 1939 году. Он был немного чудной, погруженный в учебу, страшно наивный парень и послужил нам мишенью для многих розыгрышей. По нынешним меркам, его бы назвали «ботаном». Я пересказал Линкольну и Ниббелинку историю, которая случилась со мной и Дортманом в Абердине, но попросил не болтать об этом — очень уж мы хотели выбить для дивизии сменные орудийные стволы.

Тем летом на Абердинском полигоне собралось полторы сотни кадетов артиллерийско-технической службы с девяти разных курсов СПОР. Нас перетасовали, чтобы мы успели перезнакомиться с товарищами из других университетов. Трое моих соседей по палатке приехали из Университета штата Калифорния в Беркли, из Университета Цинциннати и из Корнелльского; мой приятель Барнетт из соседней палатки прибыл из Технологического университета Джорджии. Дортман тогда учился в Мичиганском технологическом институте и жил через несколько палаток от нас. На всякий вопрос инструктора во время занятий у него первого находился верный ответ. Кроме того, он был весьма самонадеян и скоро начал здорово действовать на нервы всем нам.

В столовой нас разместили за столами по восемь мест каждый, и так вышло, что Дортман оказался за одним столом со мной и Барнеттом. Днем график занятий у нас был очень плотный: утром мы слушали лекции, а после ланча, разбившись на небольшие группы, посещали различные участки полигона. События учебного дня служили хорошей пищей для вечерних бесед.

Как-то вечером Барнетт полюбопытствовал, чем я занимался в тот день.

— А, — ответил я, чуть усмехнувшись, — нас водили в крысиный питомник на южном краю полигона.

Барнетт подмигнул мне в ответ:

— Ого! И чем они там занимаются?

— Кто-то сумел вывести породу особо башковитых крыс, — отозвался я, — и теперь их сурово натаскивают.

— Да на что же, — возмутился Дортман, — можно натаскивать крыс?

Я поднял ставки:

— Крыс используют для чистки стволов противотанковых пушек перед стрельбами.

— Что значит — используют для чистки? — переспросил Дортман.

Было похоже, что он готов клюнуть, поэтому я немедленно продолжил:

— В общем, вывели специальную породу белых крыс — их разводили специально под определенный вес, размер, цвет и особенно качество шерсти. Взрослых крыс тренируют в разных лабиринтах, чтобы те научились выполнять команды. А уже натасканных окунают в чистящий раствор и засовывают в казенник 37‑миллиметровки. К дулу пушки солдат подносит кусок сыра. Крыса пытается добраться до сыра и по пути тщательно чистит изнутри ствол, оттирая его от нагара и космолиновой смазки. Прежде чем крыса добежит до дула, солдат убирает сыр, и крыса плюхается в свежую ванночку с раствором, а потом ее снова загоняют в казенник. Иной раз требуется два-три прохода, чтобы отмыть ствол, — если, конечно, крыса не успеет ухватить кусок сыра. Если солдат не успеет отдернуть приманку от дула, животное застрянет и, покуда не сгрызет свою добычу, уже никаких пушек чистить не станет! А вот если крыса выполнит задание до конца, то она получит сыр уже как награду.