Став в XVI в. фактическим главой национальной церкви, московский государь уже систематически начал собирать национальную святыню (В. О. Ключевский), одновременно включая в список наиболее почитаемых русских святых местных угодников. Главной целью этого собирания было стремление сделать местные реликвии известными и создать таким образом общерусский пантеон.

Самой почитаемой святыней Москвы стал образ Владимирской Богоматери, впервые принесенный сюда из Владимира в конце XIV в. Считалось, что именно он избавил город от набегов Тимура (Темир-Аксака) в 1395 г., хана Ахмета в 1480 г., Мухаммед-Гирея в 1521 г. В 1541 г. иконе молились об избавлении от крымского хана, и с ней же в 1552 г. ждали царя из казанского похода. В конце 1550-х годов было написано «Сказание об иконе Владимирской Богоматери», в котором рассказывалось об особом покровительстве Богородицы «богоизбранной Русской земле», центр которой — Москва.

Подчинив город, оттуда не только выводили жителей и вывозили богатства, но и забирали самые почитаемые образа. После присоединения Смоленска Москва получила иконы Спаса и Богоматери. Ржева дала столице в 1531 г. образа великомученицы Параскевы Пятницы и преподобной Прасковьи. После пожара 1547 г. в Москву привезли иконы из Новгорода и Пскова, оттуда же призвали иконописцев. Годунов перенес в Москву «Троицу» Андрея Рублева, оправив ее новым драгоценным окладом с камнями.

Иконы торжественно встречали за посадами — это превращалось во всенародный праздник. Позже на месте встречи ставили памятные церкви, часовни и даже монастыри: Стретенский монастырь в память приноса иконы Владимирской Богоматери, храм Богородицы у Введенского митрополичья монастыря — ржевских икон Одигитрии, Николы и «Креста честного».

С середины XVI в. делается даже попытка оформить идею превращения Москвы в новый центр христианского мира. Для этого нужно было построить «копии» святынь настоящего, палестинского Иерусалима. Борис Годунов начал строительство храма Святая Святых в Кремле, за колокольней Ивана Великого. Для него уже запасли камень и сваи, сделали деревянный образец «по подлиннику» (вероятно, по модели иерусалимского храма Воскресения), отлили золотой «Гроб Господень», но сам храм так и не достроили. Зато на Красной площади, у Покровского собора, поставили «модель» горы Голгофы, на которой, по преданию, был распят Христос — Лобное место.

Обязанностью Церкви было также распространение образования, в том числе грамотности. Местный священник, как правило, выполнял и роль учителя «начальной школы», а первыми книгами детей, кроме «Азбуковника», были тексты из Священного Писания, катехизиса и других церковных книг. Писать, или по крайней мере читать, умели многие горожане и крестьяне, хотя и неграмотных встречалось немало. До XV в. бумага и пергамен (выделанная телячья кожа) были слишком дорогими. На них писали чернилами и красками важнейшие документы — духовные грамоты, договора между правителями, церковные книги и летописи.

Писать же учились на воске, которым покрывали складывавшиеся вместе, наподобие книжечки, дощечки (церы), а также на специально выделанной березовой коре — бересте. Буквы на них процарапывали, поэтому на бересте они оставались навсегда и не смывались водой. Во влажной почве многих городов, прежде всего Новгорода, береста сохраняется, благодаря чему мы можем заглянуть в «школьные тетради» маленьких новгородцев, а также познакомиться с образцами их личной и деловой переписки. В Новгороде количество найденных «берестяных грамот» скоро дойдет до тысячи, несколько их найдено и в других городах — Смоленске, Старой Русе, Твери, Пскове.

В Москве пока найдена только одна берестяная грамота, но зато в слоях XIII–XIV вв. археологам здесь часто удается обнаружить писала — заостренные палочки из кости или металла, которыми чертили по воску и бересте, — это свидетельство того, что и здесь грамотных было много. На рубеже XV–XVI вв. писала вдруг исчезают, зато начинают попадаться керамические чернильницы, пеналы для перьев, письменные приборы (в XVII в. часто бронзовые). К этому времени стала уже более доступной бумага, заменившая неудобную бересту и дорогой пергамен. Много надписей появляется на бытовых предметах — бочках, кувшинах и прочей утвари, на личных печатях, надгробных плитах. Постепенно владеющих навыками чтения явно стало гораздо больше.

В XVI–XVII вв. писать, во всяком случае, подписываться, мог практически каждый мало-мальски состоятельный москвич. Почти все завещания, данные, купчие, акты земских соборов (съездов бояр, дворян, духовенства и купцов) завершаются формулой «руку приложил» и подписями, хотя среди членов земского собора были и неграмотные. Текст обычно готовили профессионалы-подъячии, но заказчик часто делал к нему приписки и, видимо, мог прочесть документ.

Детей знати учили греческому языку, а с середины XVII в. латыни, немецкому и польскому; кое-кто умел говорить по-турецки и даже по-итальянски. Это оказало влияние на развитие русского языка: в текстах встречается много тюркизмов и полонизмов.

Произнести несколько слов на языке гостя было признаком хорошего тона: в 1536 г. великая княгиня Елена Васильевна по-тюркски «карашевалась» (здоровалась) с женой хана Шигалея, Фатьмой-салтан, и даже шестилетний Иван IV умел сказать по-тюркски короткое приветствие.

Дети простых людей обходились навыками чтения только по-русски, умением написать простой текст и простейшими приемами счета. Они получали и некоторое церковное образование (учили обязательные молитвы, пункты катехизиса, начала Священного Писания).

В стране, которая считалась отчиной московских князей, где все зависело от их воли, рождение и воспитание наследника было делом государственной важности. Отсутствие наследника грозило прервать династическую линию. Власть, которая прежде переходила от отца к сыну, могла уйти в другие руки. Это неминуемо плохо сказалось бы на развитии событий, что и случилось в Москве при сыне Ивана III, великом князе Василии III Ивановиче.

У его жены Соломонии Сабуровой не было детей, а вступать в повторный брак разрешалось лишь после смерти супруги. Но пожилой великий князь не мог ждать — отсутствие наследника сулило бесчисленные усобицы. После долгих размышлений и споров Василий III решил, с согласия Думы и Церкви, совершить необычный шаг: постричь супругу в монахини и венчаться «от живой жены». Соломонию сослали в Суздаль, в Покровский монастырь. Это событие чуть не довело Русь до междоусобной войны.

Новая жена Василия III, молодая красавица литовского княжеского рода Елена Глинская, родила двух сыновей, Ивана и Юрия. Но когда Василий умер, простудившись на охоте, его наследнику Ивану IV Васильевичу (1533–1584), исполнилось всего три года. Москве предстояло испытать несчастия усобицы и боярского правления. Власть перешла к Елене Глинской и ее приближенным. Против них выступили два брата Василия III, то есть дяди Ивана IV, князья Юрий и Андрей. Первого немедля схватили и уморили в заточении. Андрей бежал в Новгород, где призвал горожан поддержать его. Проиграв битву, он оказался в тюрьме, где и погиб. Елена Глинская недолго праздновала победу: вскоре она внезапно умерла, а ее приближенные были схвачены.

Противники Глинской захватили власть в стране, которая переходила от одной группировки бояр к другой. Бояре мало заботились о государстве, вели себя во дворце как хозяева и не упускали случая опустошить казну или «отписать на себя» новые села.

Они пренебрегали даже воспитанием наследника: Иван IV всю жизнь помнил о лишениях и унижениях, которые с братом Юрием претерпел в детстве. К счастью, возле него были люди и другого склада, например митрополит Макарий, реформатор Церкви и покровитель искусства. Великий князь унаследовал от предков несомненный талант правителя: он рос нервным и восприимчивым, очень решительным и жестоким, что вскоре почувствовало на себе его окружение. Достигнув совершеннолетия (оно наступало в 13 лет), Иван IV взял власть в свои руки, приказав схватить правившего страной боярина Андрея Шуйского. За арестом последовали первые допросы, обвинения в заговоре против государя и казни.