Смутное время охватывает очень короткий период, от 10 до 25 лет. По сравнению с предшествующей историей Московии, насчитывающей до 500 лет, — почти мгновение. Но по количеству и значимости событий эта четверть века стоит многих столетий. Времена Смуты стали решающими для дальнейшей истории, а само слово (его ввел дипломат Г. Котошихин, живший в XVII в.) стало нарицательным: впоследствии о всех гражданских войнах в России говорят как о «смутах». В то же время эпоха Смуты — самая трудная для понимания в истории допетровской Руси. События эти имели общеевропейское значение, но были глубоко связаны с судьбами отдельных личностей и семей, поэтому ученым-историкам приходится прибегать к подробному и дотошному изложению всего произошедшего в те далекие времена. Изучая время Смуты и разброда, невозможно что-либо понять, не вникая в мысли и дела людей, в мелочи конкретных дел и событий чуть не каждого дня. Войны, битвы и перевороты следуют один за другим, многочисленные персонажи выступают на сцену неоднократно и каждый раз в новом обличий — от их мелькания, от всей этой пестроты и «смуты» начинает рябить в глазах и звенеть в ушах. Кроме того, события времен Смуты имеют несколько центров, идут одновременно, на нескольких «площадках». Поэтому приходится все время забегать вперед, возвращаться назад и перескакивать с одного на другое. Самостоятельно разобраться в такой путанице нелегко, но наше изложение событий поможет читателю перемещаться в историческом времени и пространстве Смуты.

В XVI в. еще создавали большие летописные своды, но ведение постоянной летописи постепенно сходило на нет. Ей на смену пришли новые источники, в эпоху Смуты особенно многочисленные. Побывавшие в России иностранцы (правители, как Марина Мнишек и Сигизмунд III; послы, купцы, офицеры) вели дневники, писали письма, публиковали воспоминания. Русские писатели и мыслители по ходу событий создавали необычные пропагандистские и полемические сочинения, а позже пытались осмыслить итоги Смуты. Все эти сочинения обычно показывают историю недостоверно и пристрастно, но зато ярко и живо — следуя им, легко составить рассказ, изобилующий страшными и трогательными сценами, захватывающими приключениями и романтическими подробностями. Однако в него попадет много ошибок, преувеличений, а подчас и прямого вранья.

Фундамент исторического знания составляют не личные документы и художественные сочинения, а «скучные» и сухие документы («акты»). Внешнюю политику иллюстрируют договора и переписка между правителями, отчеты о посольствах. Положение в стране — переписка официальных лиц и выборных людей, описи земель и жителей (переписные книги). Военные действия и службу дворян — росписные книги Разрядного, то есть военного, приказа, в которые заносили сведения о выходе на службу, о размерах оклада земли, об участии в походах и многое другое. Жизнь двора, взаимоотношения придворных — росписи (так назывались особые документы, в которых фиксировали ход церемонии и конкретные задачи и права каждого участника, то есть кто с кем идет в процессии, кто что несет, кто что будет подавать и держать, чем помогать и т. п.) описания приемов, царских свадеб и пиров, выездов государей на богомолье, местнические дела. Социальную и экономическую жизнь освещают юридические документы (акты купли-продажи, прошения (челобитные), грамоты на пожалование земель) и бумаги разных приказов.

Основанный на документах исторический рассказ всегда более достоверен. А что касается драматизма — так в событиях Смуты его все равно больше, чем может выдержать написанная со вкусом книга.

Истоки Смуты лежат в тех изменениях, которые претерпела Россия в эпоху Ивана Грозного, в середине XVI в., а отчасти и ранее.

В XVI в. русское правительство добилось успехов в объединении страны, в подчинении ее единой центральной власти. Но этот процесс не был еще завершен и в границах Московского государства сохранялась большая разница между районами, из которых оно состояло. Центр страны, Замосковье, с северо-запада прикрывали земли (пятины) Новгорода Великого, а еще дальше на север Поморье. В середине XVI в. с востока и юго-востока добавились Низовые земли, или Низ, рубеж которых обозначала крепость Нижнего Новгорода — бывшие ханства Казанское и Астраханское на Волге. К югу простиралась зона совершенно незаселенных, богатых черноземом степей, Дикое поле, или просто Поле. Мало освоенным, но богатейшим новым районом были земли за Камнем, то есть на Урале и в Сибири.

Связи этих земель друг с другом были противоречивыми и даже конфликтными. Первые три были основными районами, которые составили Московское царство. В Замосковье и Новгороде наиболее полно сложилась система «службы с земли»: здесь крестьянские земли были розданы помещикам, и крестьяне попали в зависимость от них. Здесь же свирепствовала опричнина, после которой они пришли в запустение. Прежнее благоденствие Новгорода было подорвано подчинением Москве, но еще худшие последствия имела утрата свободы торговли на Балтике: союз Ганзейских городов распался, и Ливония, после Ливонской войны смененная Швецией, оттеснила Россию прочь от моря. Окончательно поставил крест на Новгороде Великом расцвет Поморья: в середине XVI в. Англия открыла путь в Россию вокруг Скандинавии и стала торговать через порты Мурмана и устья Северной Двины. Это вызвало мощный подъем экономики и в северных городах (Вологда) и в Поволжье (Ярославль, Кострома). Кроме того, в XVI в. крестьянство Поморья сохранило свободу и самоуправление, оно несло только государственные повинности и быстро богатело.

Новые земли Среднего и Нижнего Поволжья, Низ, были плодородными и населены не очень многочисленными инородцами (татарами, черемисами, мордвинами, вотяками, башкирами). Здесь легко было ввести те же порядки, что и на старых московских землях: испомещать помещиков, жаловать вотчины боярам и монастырям. Низ следовало не только заселить, но и защитить, поэтому здесь строили крепости и селили в них служилых людей. Население умножалось за счет «называния» (термин тех времен — заманивание, приманивание, уговаривание) крестьян из «замосковных» мест, которые шли сюда, недовольные порядками в Центре: прикреплением их к земле во все умножавшихся поместьях. Шли они, собственно, в нарушение указов о запрете «выхода», о заповедных годах, но зато в согласии с общей потребностью освоения Низа и со старым, традиционным правом искать себе новой земли, рассчитавшись с миром к Юрьеву дню.

Многие, особенно холопы без «отпускных», то есть беглые, уходили дальше, в степи или в Дикое Поле, чаще называвшееся просто Поле, на Дон и даже на Терек. Там уже не было ни пашни, ни царской власти, и жило русское казачество. К середине XVI в. оно постепенно вытеснило («сбило») с Поля татар, поставило на реках небольшие «городки» и «Волги оба берега отняло». Казаки быстро умножались; уже в 1546 г. воевода из Путивля мог писать: «Ныне, государь, казаков на поле много, и черкасцев (т. е. запорожцев), и киян, и твоих государевых. Вышли, государь, на поле изо всех украин». Поле не входило официально в Московское (да и ни в какое) государство, но быстро заселялось выходцами из центральных и северных районов. Поэтому правительство с последней трети XVII в. хотело провести границу южнее, тем более что этого требовали и интересы обороны от набегов крымских татар. Границу, проходившую раньше по Берегу (по Оке и Угре), затем закрепили засечной чертой по линии Тулы, а позже передвинули южнее, на реку Быструю Сосну и Оскол. В узлах новых укрепленных линий ставили крепости — так возникли десятки будущих городов черноземной полосы, так называемых «украинских» и «польских» (от слов «окраина» и «поле»). В крепостях селились присланные из центра пушкари, стрельцы и другие военные люди, для которых вокруг города нарезалась пашня. Эти районы были населены и до этого, но только казаками, теперь отчасти терявшими независимость: они становились теми же служилыми людьми; получали названия «детей боярских», «служилых атаманов», в качестве своеобразных «поместий» за ними закреплялись их же места обитания. Они не хотели быть крестьянами, но им приходилось пахать пашню: ведь других работников на Поле не было, здесь неоткуда было взяться ни крепостным, ни холопам. Вооруженным и свободолюбивым людям приходилось не только нести подневольную теперь военную службу, но и вести собственное хозяйство, даже пахать «государеву», или «десятинную» пашню. Это нужно было для того, чтобы восполнить недостаток хлеба: раньше он целиком поступал с севера, но умножившемуся населению требовалось больше, а опустевшие старые районы давали его все меньше. Эту пашню пахали в виде повинности: зерно не доставалось пахарю, оно хранилось как военный запас, посылалось дальше на юг, в те крепости, которые не успели еще обзавестись своим хозяйством. Вместо крепостной зависимости беглецы угодили в «военную» и «пахотную».