Летописью название города впервые упомянуто под 859 г., и его возникновение действительно восходит к эпохе славянского заселения Приильменья, берегов реки Волхов. Но та точка, от которой начался рост города, окончательно не установлена. Много столетий историки бились над вопросом, где же именно «седоша около озера Илмеря» словене, пришедшие «с Дуная», но лишь археологическое изучение города и его округи медленно проясняет этот вопрос. Оказалось, что древнейших заселенных участков в Новгороде не один, а три, причем впоследствии они стали ядрами трех древнейших районных объединений горожан — «концов». Древнейшие отложения в районе Людина конца относятся к 940-м годам, Неревского — к 950-м годам, а Словенского — к 970-м годам. Два первых лежали на Софийской стороне Новгорода и частично захватывали участок нынешнего Детинца, но самого укрепления тогда еще не существовало, следовательно, раньше середины X в. «Новгорода» как такового могло еще не быть. Известия летописи о гораздо более раннем возникновении на Волхове славянских поселений, их борьбе с варягами, последующем призвании князей из-за моря и о том, что Рюрик, придя «ко Илмерю и сруби городокъ надъ Волховом», археологи связывают с лежащим в двух километрах от Новгорода древним укрепленным поселением — Городищем. На нем обнаружены слои IX в., среди находок масса свидетельств пребывания здесь, наряду с земледельцами-славянами, скандинавских воинов-торговцев. Именно этот городок, стоявший в центре развитой сельской округи и контролировавший исток Волхова, стал центром княжеской власти, вблизи которого, на другой стороне реки, поместилось в 980 г. святилище Перуна, культ которого установил князь Владимир Святославич. Однако уже в 989 г. по принятии христианства первый Софийский собор (деревянный) и владычный двор ставят не на княжеском Городище, а в появившемся тем временем новом центре, состоявшем из трех славянских поселков. Через полвека (1044) этот центр окружает каменная крепостная стена — так возникает первый Детинец, который летописи с XI в. и называют «Новгородом» (возможно, что до этого какие-то валы центральная часть города все же имела). Князья, по-видимому, пытались установить контроль над ним (об этом говорит, в частности, постройка его стен в 1044 и 1116 гг. именно князьями Ярославом и Мстиславом), но эти попытки закончились неудачей. Городище тем временем оставалось местом пребывания князя и центром княжеской администрации. В 1102 г. князь Мстислав Владимирович построил здесь церковь Благовещения (первый каменный храм после Софийского собора 1045–1050 гг.); здесь же хранился княжеский архив, первые акты в котором, судя по сохранившимся печатям, относятся к концу XI в. (архив погиб, видимо, при разгроме Новгорода Иваном Грозным). Правда, при Ярославе Мудром возникла и дополнительная городская резиденция князя на Торговой стороне (впоследствии ее место именовалось «Ярославово дворище») но после антикняжеского восстания 1136 г. князья вновь вынужденно возвращаются на Городище.
Новгород как таковой остается в нераздельном владении боярства, по-видимому и основавшего его первопоселения. Здесь постоянно жили практически все бояре Новгородской земли; сюда стекались, здесь хранились и здесь же перерабатывались огромные ценности, собираемые со всех концов страны на обширные боярские усадьбы. Эти усадьбы так хорошо изучены археологически, что можно составить представление о развитии некоторых из них от образования в X–XI вв. вплоть до XV столетия. Боярские усадьбы показали удивительную стабильность границ, — линии их частоколов почти не менялись с момента возникновения до конца новгородской независимости, причем усадьбы обычно находились в руках потомков одной и той же боярской фамилии. Более того, первые усадьбы обладали тем же набором жилых, ремесленных и хозяйственных построек, что и боярские дворы эпохи расцвета вотчинного хозяйства XII–XIV вв. Вероятно, в первые столетия существования на этих усадьбах перерабатывали сельскохозяйственную продукцию, собираемую в качестве государственных, то есть княжеских, доходов. Механизм обогащения боярства при этом представляется очень интересным. Новгородская знать самостоятельно собирала подати на своих территориях, не допуская к этому людей князя, и лишь затем выделяла в его казну положенную денежную часть. Однако подати собирались не деньгами — это были натуральные продукты сельского хозяйства и промыслов. Право их обработки и последующей продажи, бывшие в руках бояр, позволяло многократно увеличить стоимость продукта. Разница оставалась организатору процесса. С XII в. с распространением денежного обращения у бояр появилась необходимость обзавестись для получения сырья собственными вотчинами, но организация процесса обработки продукта при этом не изменилась. Дополнительным источником дохода было закрепление за конкретными боярскими семьями сбора дохода с определенных территорий, ростовщичество и другие денежные операции.
Понятно, что боярские усадьбы превратились в большие средневековые «предприятия» по переработке сырья и дальнейшей продаже полученного товара. На их огромных участках жили не только боярские семьи и их личные слуги, но также стояли жилища и мастерские многочисленных ремесленников, находившихся под патронатом владельца усадьбы, лично от него зависимые и составлявшие, вместе со своими семьями, обширную патронимию. Обычно боярский род, насчитывавший несколько семейств и ведший происхождение от общего предка, владел несколькими смежными дворами (например, потомки Несды владели в Словенском конце семью такими усадьбами). Такой «клановый поселок» внутри города был экономически самодостаточен и устойчив, а сумма производств на усадьбах создавала почти исчерпывающий набор ремесел. В таких условиях развитие городского ремесла по «европейскому» пути, то есть формирование свободных мастерских и объединение их в цеха или иные корпорации, становилось невозможным: боярская «патронимия» осталась единственной формой ремесленной организации Новгорода.
Мы говорим о внутренней жизни Новгорода так пространно не только потому, что она глубоко оригинальна, но и потому, что знаем о ней много подробностей, недоступных исследованию в других городах. Это потому, что Новгород — совершенно уникальный археологический объект. Отложения минувших веков («культурный слой») обладают здесь особым свойством сохранять все без исключения предметы, в них попавшие. «Новгород возник на плотных глинистых почвах, не впитывающих воды дождей, паводков и талого снега. Влага до предела насыщала его культурный слой, медленно сочась в Волхов и препятствуя проникновению в почву воздуха» (В. Л. Янин). В результате в почве не развивались микроорганизмы, уничтожающие органику, и не шли процессы коррозии металлов. Как нигде в ином месте, здесь можно изучить предметный мир средневекового русского человека, почти все в быту которого делалось из дерева (даже перечислить все виды посуды, инструментов, деталей построек и то затруднительно). Но этого мало. В Новгороде почти полностью сохранились уличные настилы из плах и бревен; остатки частоколов; нижние части домов (они заплывали грунтом, и не извлекались, новый дом ставили прямо на них). Поэтому можно восстановить историю планировки. Благодаря разработке методов дендрохронологии (датирования года спила дерева по годовым кольцам его ствола), многие из найденных в настилах и срубах бревен получают точную дату, поэтому история усадеб и улиц прослеживается поэтапно. Оказавшиеся между датированными деревянными ярусами вещи тоже получают весьма точные даты. Так из истории отдельных построек складывается история двора, затем усадьбы или «гнезда» усадеб, наконец, улиц, концов и всего города.
Но и это далеко не все. Благодаря сохранности органических остатков, в Новгороде еще в 1950-х годах было установлено, что древние новгородцы для каждодневной переписки, черновых записей и обучению письму пользовались не дорогой бумагой или пергаменом, но специально подготовленной корой березы — берестой. В такую «берестяную грамоту» буквы вдавливали специальным заостренным «писалом», без чернил, поэтому во влажной среде они сохранили формы и могут быть прочтены. Берестяные грамоты стали ошеломляющим открытием. Они не только показали, что очень многие, если не все, средневековые новгородцы были грамотны, но назвали также имена владельцев усадеб (которые обычно выбрасывали ненужные письма в мусор), их социальное положение, род занятий, рассказали о хозяйстве и о семейных, социальных и иных связях (например, среди писем есть любовные записки, молитвы-заклинания). Среди открытых усадеб оказались не только боярские — удалось определить в одном из владений усадьбу новгородского художника рубежа XII–XIII вв. Олисея Гречина.
