По поводу всей истории с рейдами Арголла против Акадии Ф.-К. Гарно писал: «Это бедствие имело гибельные последствия и для отдаленной и слабой колонии Французской бухты [залива Фанди, т.е. Акадии. — Ю. А.], и для всего королевства. Интриги и насилие, которые при Марии Медичи и ее министре Кончини пришли на смену примирительной политике покойного короля, докатились даже до бедных хижин Пор-Руайяля и вторично разрушили их».[365] Можно понять чувства патриарха франко-канадской национальной историографии, однако нам следует отметить еще один момент. Позиция, занятая правительством Марии Медичи, напрямую вытекала из Доктрины двух сфер, которой оно руководствовалось.

В то же время такая пассивность французского правительства, без сомнения, не осталась не замеченной англичанами и в значительной степени способствовала росту их агрессивных намерений. Тем более, что уже на этом этапе жители английских колоний заявили о себе как об активной и самостоятельной силе.

В дальнейшем, во второй половине 10-х — первой половине 20-х годов XVII в. англичане и французы в Северной Америке практически не соприкасались друг с другом. В значительной степени это было связано со спадом французской колониальной активности в Северной Америке, в особенности, в Атлантическом регионе, т.е. в зоне, где пересекались интересы двух колониальных держав.

В эти годы североамериканские сюжеты попадали в орбиту англо-французских отношений лишь эпизодически. В 1623 г. у берегов Акадии побывала экспедиция, отправленная сэром Уильямом Александером, шотландским аристократом, который в 1621 г. стал феодальным собственником территорий, расположенных к северу от Новой Англии (между рекой Сент-Круа, океаном и заливом и рекой Св. Лаврентия, т.е., по сути, той же Акадии), пожалованных ему под названием Новая Шотландия. В связи с этим в 1624 г. французский посол в Лондоне граф де Тийер заявил о том, что англичане, таким образом, нарушают права собственника Акадии Бьенкура (последний унаследовал Пор-Руайяль и прилегающие к нему территории после гибели своего отца в 1615 г.), и потребовал, чтобы Яков I запретил своим подданным тревожить французских поселенцев.[366]

В ответ англичане выразили удивление и заметили, что все территории в Северной Америке, расположенные между 40° и 48° с.ш., принадлежат им в силу открытия Кабота, патентов Гилберта и Рэли и хартий Якова I, тогда как французы являются собственниками территорий, открытых Картье и Шампленом. Отрицая права Бьенкура, англичане в то же время заявили, что «были бы рады» провести с ним переговоры.[367] Сразу же отметим противоречие, содержавшееся в ответе английской стороны, где не учитывалось, что большая часть открытой Картье и осваиваемой французами долины реки Св. Лаврентия, расположена к югу от 48-й параллели.

Данные демарши не получили дальнейшего продолжения. Североамериканский континент на несколько лет выпал из поля зрения английских и французских политиков и 'дипломатов. Однако полемика по вопросу о правах двух держав на те или иные территории в Северной Америке была продолжена их подданными, более заинтересованными в данных сюжетах, чем их правители. Так, один из основателей Квебека «отец Новой Франции» С. де Шамплен (рис. 5), который в первой трети XVII в., несомненно, был самым сведущим в колониальных делах человеком во Франции, в своей «Третьей книге о путешествиях» писал, что англичане на основании хартий Вирджинии не могут претендовать на земли вплоть до 45° с.ш., так как там есть оговорка о том, что эти земли не должны находиться во владении какого-либо христианского государя, а «во время издания этих писем [т.е. хартий. — Ю. А.] король Франции на самом деле реально владел территорией по крайней мере до 40° с.ш. <…> и об этом знали все <…> Так почему же они [англичане. — Ю. А.], находясь на 36-й или на 37-й [параллели] должны продвигаться до 45-й, а не мы, будучи, как они признают, на 46-й, не спустимся до 37-й».[368]

Действительно земли, расположенные между 40° и 46° с.ш. с 1603 г., входили в состав владений де Мона, а в 1604-1605 гг. сам Шамплен подробно исследовал и нанес на карту все Атлантическое побережье США от границы с Канадой до мыса Код.[369] Однако, поскольку французы по разным причинам не закрепились к югу от Нью-Брансуика, все заявления Шамплена имели лишь историческое значение.

В 1627 г. между Англией и Францией началась война, которую часто называют «Гугенотской», так как она была связана с осадой Ля-Рошели и политикой, проводившейся кардиналом Ришелье по отношению к французским протестантам. Инициатива разрыва исходила от Англии, а, точнее, от герцога Бэкингема, влияние которого на Карла I в этот период достигло своего апогея. Наоборот, Ришелье (это признают и английские историки) стремился как можно дольше сохранять мир с Англией.[370]

В научной литературе можно встретить различные варианты ответа на вопрос, почему герцог стремился к этой войне. С одной стороны, отмечается его недовольство тем, что французское правительство не позволило армии Мансфельда высадиться в Кале и двинуться на выручку Палатината через свою территорию. Безусловно, важную роль играло и объективное стремление оказать поддержку своим единоверцам (хотя те и не просили его о помощи), а также опасение наметившегося в то время франко-испанского сближения. С другой стороны, ряд исследователей отмечает, что англо-французская война 1627-1629 гг. была вызвана не только объективными, но и субъективными причинами, включая историю с ухаживанием Бэкингема за Анной Австрийской во время его пребывания в Париже в 1625 г. и попытки герцога наладить контакты с противниками Ришелье.[371] При этом некоторые английские авторы честно признают, что с точки зрения здравого смысла «сложно объяснить, почему Бэкингем хотел вести войну с Францией».[372]

В то же время уже упоминавшийся нами американский историк М. Сейвелл обращает внимание на то, что одной из причин войны 1627-1629 гг. была амбициозная колониальная политика, которую как раз в это время провозгласил Ришелье и которая «вызвала тревогу и ревность в Англии». Исследователь полагает, что эта война была «коммерческой и колониальной, так же как и религиозной».[373]

Не вдаваясь в полемику по вопросу о соотношении субъективных и объективных причин в происхождении данной войны, посмотрим, как в конце 20-х годов XVII в. англичане и французы вели себя по отношению друг к другу в интересующем нас регионе, как это отражалось на отношениях Лондона и Парижа, и проверим, насколько был прав М. Сейвелл.

Объявив войну Франции, правительство Карла I сразу же начало активно раздавать своим подданным каперские патенты, дающие легальную возможность нападать на французские корабли в любых точках земного шара. Один из таких патентов получил лондонский судовладелец Джарвис Кёрк, решивший организовать экспедицию для захвата французских постов в Акадии и на реке Св. Лаврентия. Кёрк, который долго жил в Дьеппе и поддерживал контакты со многими французскими коммерсантами, был хорошо осведомлен о положении дел в североамериканских владениях Франции и надеялся легко достичь своих целей.