В то же время уже со второй половины 1680-х годов в войсках морского министерства начали служить канадцы, так как для молодых представителей колониальной верхушки это был практически единственный способ сделать военную карьеру. В дальнейшем дислоцированные в Новой Франции «отдельные роты» превратились в своего рода «колониальные войска», так как подавляющее большинство офицерских должностей там было занято уроженцами колоний. Среди них эта служба была столь популярной, что губернаторы не раз обращались в Версаль с просьбой увеличить штат командиров, чтобы дать возможность всем желающим получить офицерский патент.

«Отдельные роты» составляли основу регулярных войск в Канаде вплоть до середины 1750-х годов (лишь в годы Семилетней войны в Америку были переброшены линейные части французских сухопутных сил). Постепенно они «канадизировались» и приспособились к местным условиям и способам ведения войны. Этому, безусловно, способствовало отмеченное выше преобладание уроженцев колонии среди офицерского корпуса, а также тот факт, что общее командование (опять-таки вплоть до Семилетней войны) осуществляли колониальные губернаторы или их помощники, т.е. люди, также хорошо знакомые с североамериканскими реалиями.

Вне всякого сомнения, наличие в Канаде относительно крупного (по колониальным меркам) и постоянного контингента регулярных войск, а также боеспособной милиции давало французам определенные преимущества в ходе борьбы с англичанами. Очень важным было и то, что французы всегда действовали в тесном взаимодействии со своими многочисленными индейскими союзниками, используя их тактику ведения войны (английские поселенцы даже не всегда отличали канадских ополченцев от индейцев).

Конечно, это преимущество не следует переоценивать (что часто делают англосаксонские авторы). Оно являлось тактическим, а не стратегическим, и обеспечивало успех в пограничных стычках и на периферийных театрах боевых действий, но его было недостаточно для того, чтобы нанести сколько-нибудь серьезный удар по основным жизненно важным центрам противника. Ядро английских колоний было слишком крепким и мощным, чтобы его можно было поколебать с помощью отрядов в несколько сотен пусть даже и первоклассных бойцов. Вместе с тем военная машина Новой Франции, конечно, сыграла огромную роль в том, что французам удавалось удерживать свои позиции на Североамериканском континенте в течение столь долгого времени.

Говоря о военно-морских силах англичан и французов в Северной Америке, следует подчеркнуть, что на всем протяжении рассматриваемого нами периода военные флоты двух держав действовали преимущественно в европейских водах. Ни Лондон, ни Париж постоянно не держали в колониях боевых кораблей. Да и в целом вплоть до вступления Англии в Войну Аугсбургской лиги (1689) суда, входившие в состав военных флотов обеих держав, направлялись в колонии лишь эпизодически. Единственным более или менее значительным исключением был так называемый Ньюфаундлендский конвой — эскадра, с 1651 г. ежегодно отправлявшаяся к берегам острова для защиты английских рыбаков во время рыболовного сезона.

В ходе войн конца XVII — начала XVIII в. ситуация несколько изменилась. Англичане, а отчасти и французы несколько раз направляли к берегам Североамериканского континента более или менее крупные соединения. Однако даже самое мощное из них — английская эскадра контр-адмирала X. Уолкера, отправленная в 1711 г. на завоевание Квебека, состояла всего из 15 боевых кораблей всех классов, тогда как в водах Старого Света в отдельных сражениях в то время уже сталкивались флоты, насчитывавшие до ста кораблей.

Что касается самих колоний, то своими собственными военно-морскими силами в полном смысле этого слова обладал лишь Массачусетс, где существовала так называемая провинциальная галера (Province Galley). В то же время и в английских, и во французских колониях имелось определенное количество вооруженных частных судов, которые в военное время выступали как каперы.

С флотом напрямую связана проблема обеспечения, защиты и контроля над морскими коммуникациями, являющаяся ключевой для любой заморской империи того времени. На всем протяжении рассматриваемого нами периода в Северной Атлантике сохранялось более или менее устойчивое равновесие сил. Каким бы ни было соотношение морской мощи Англии и Франции в XVII — начале XVIII в. в целом (на этот счет среди историков продолжаются ожесточенные споры), в любом случае ни одна ни другая (ни какая-либо третья) держава вплоть до 1713 г. не была столь сильна, чтобы в военное время полностью перерезать связь метрополий с их Североамериканскими колониями (собственно говоря, такая задача тогда даже никогда и не ставилась). В то же время наметившееся на рубеже XVII-XVIII вв. определенное превосходство англичан (выступавших в то время в союзе с голландцами) на море над французами, позволяло первым перебрасывать в колонии, в том числе и в Северную Америку, пусть в целом и небольшие, но все же более крупные морские силы, чем их соперникам.

Английская и французская колонизация Северной Америки представляли собой сложный многоплановый процесс с чрезвычайно пестрым и широким составом участников, процесс, на который оказывало влияние множество факторов самого различного свойства. Различия в подходах общества и государства к колониальной экспансии, отличия во внутренней структуре колониальных владений, неодинаковые отношения с коренными жителями Нового Света, разная военная организация и другие отмеченные нами факты — все это влияло на взаимоотношения и соперничество двух держав и их подданных.

Современники рассматриваемых нами событий представляли себе ситуацию, сложившуюся в Северной Америке в XVII — начале XVIII в., несколько иначе, чем мы. Причиной этого были как искренние и/или невольные заблуждения, так и сознательное искажение истины, а также политические концепции, стереотипы мышления и т.п.

Вместе с первыми шагами англичан и французов на колониальном поприще встал вопрос о «законности» их действий с точки зрения международного права того времени. Поскольку Англия и Франция заинтересовались заморскими сюжетами позднее держав Пиренейского полуострова, им пришлось столкнуться с теми правилами и нормами, которые уже были установлены лидерами — испанцами и португальцами, желавшими юридически закрепить за собой монополию на эксплуатацию заморских земель и «закрыть» их для всех потенциальных конкурентов. Свою позицию и свои притязания Мадрид и Лиссабон основывали на трех аргументах: папских пожалованиях, международных соглашениях, праве первого открытия.[225]

Первые буллы, касающиеся политического статуса территорий, расположенных за пределами Европы, увидели свет еще в середине — второй половине XV в. Они были адресованы португальцам и закрепляли за ними исключительное право на экспансию в Атлантическом океане в южном и западном направлении «вплоть до Индий».[226] В 1493 г. сразу же после возвращения первой экспедиции Колумба Католические Короли добились от папы Александра VI издания четырех так называемых Александрийских булл («Inter Caetera №1», «Inter Caetera №2», «Eximae Devotionis», «Dudum Sequidem»), где речь шла о правах кастильцев на «земли и острова», открытые Великим Генуэзцем.[227] Согласно булле «Inter Caetera №2» все земли, расположенные к западу от меридиональной линии, проведенной в «Океанском море» в 100 лигах к западу от Азорских островов и островов Зелёного мыса, также должны были стать владением Фердинанда и Изабеллы. Прежние права португальцев при этом были существенно урезаны.[228]