Между двумя империями и их создателями, безусловно, имелось множество других различий. В последнее время специалисты указывают на разницу в психологии англичан и французов, проявившуюся в их подходах к колониальной экспансии. Как отметил Э. Таймит, если первые, подобно финикийцам, думали только о выгоде, то вторые, как древние греки, были воодушевлены «страстью к исследованиям», которая толкала их все дальше в глубь континента.[203]
При самом беглом взгляде на английскую и французскую экспансию в Северной Америке бросается в глаза то обстоятельство, что в то время, как первая была вызвана к жизни объективными социально-экономическими причинами, вторая представляла собой в значительной степени политическую и идеологическую акцию, обусловившую ее эфемерный или, по крайней мере, «неэкономический» характер (пушная торговля не очень интересовала французских королей). Не случайно отец франко-канадской национальной историографии Ф.-К. Гарно заметил: «Вот различие между двумя колониями: в то время как в Новой Англии строили торговые суда — мы [французы. — Ю. А.] возводили монастыри».[204]
Действительно, Английская Америка и Новая Франция представляли собой явления различной природы, что объясняется не только географическими, демографическими и психологическими причинами. Ни в коем случае не следует забывать, что первая была порождением не только английского государства, но и английского общества, переживавшего мучительный процесс становления и развития нового общественного строя, а кроме того, общества, часть которого (особенно после Славной революции) уже оказывала определенное влияние на принятие политических решений в своей стране. Это была колониальная империя раннекапиталистической страны. Мы не случайно выделили оба этих слова, так как возникновение этой империи было связано, во-первых, с зарождением и развитием в Англии новых капиталистических/рыночных отношений, во-вторых, не только и даже не столько с государством, сколько со всем английским обществом (или, по крайней мере, с его значительной частью), в то время уже имевшим возможность воздействовать на принятие политических решений.
Вторая колониальная империя была в большей степени детищем абсолютистского государства. Здесь также выделены два слова, поскольку создание колониальной империи Парижа, во-первых, произошло в рамках тогда еще блестящего, но все же Старого Порядка, т. е. феодального строя; во-вторых, основная масса французского общества относилась к освоению Северной Америки в целом достаточно равнодушно (в отличие, например, от колонизации Нового Света Испанией, которая, хотя и являлась феодальной колонизацией, но была не только государственным политическим предприятием); а в-третьих, действительно заинтересованные в развитии колониальной экспансии группы в условиях абсолютизма практически не имели возможности влиять на государственную политику.
Образно говоря, закономерность основания Новой Англии и других английских поселений сродни закономерности изобретения механической прялки или паровой машины, в то время как Новая Франция возникла по прихоти монарха, так же как какой-нибудь причудливый дворец или парк. Изучая, осваивая, завоевывая один и тот же континент, англичане и французы преследовали разные цели и не понимали друг друга. Однако, несмотря на то что одна колониальная империя возникла более закономерно, а другая — в большей степени случайно, и та и другая возникли, а значит стали явлениями одного порядка.
Военные силы англичан и французов в колониальной Северной Америке
Поскольку предмет нашего исследования тесно связан с войнами и вооруженными конфликтами, нам следует выяснить «пределы военной мощи» соперников, характер и сферу ее применения, а также рассмотреть вопрос о том, как создавалась и как менялась военная организация североамериканских владений Лондона и Парижа в XVII — начале XVIII в., какова была связь между колониальным и морским соперничеством двух держав.
Формирующийся в рассматриваемый нами период в Европе подход, когда государство присваивало себе исключительное право применения военной силы, гораздо слабее проявлялся в колониальных условиях.[205] Здесь государству приходилось делегировать свои функции колониальным администрациям, получавшим право самостоятельно принимать решения о применении военной силы (независимо от того, предоставлялась ли она им метрополией или нет). Так, согласно Хартии Массачусетса (1629) «Губернатор и Компания» получали право «для их собственной обороны и безопасности сталкиваться, изгонять, отражать и сопротивляться силой оружия на море и на суше <… > всякому лицу или всяким лицам, которые в какое бы то ни было время попытаются предпринять или предпримут разрушение, вторжение, нанесение вреда или побеспокоят колонию или [ее] жителей».[206] Аналогичные или близкие положения содержались в правоустанавливающих документах других английских и французских колоний в Северной Америке. Например, Компания Новой Франции (Ста участников) согласно своему уставу имела право «делать все необходимое для безопасности страны», включая как ведение боевых действий, так и производство оружия и пороха.[207]
Сухопутные силы англичан и французов в Северной Америке состояли из двух основных компонентов: ополчения и регулярных войск. В большинстве английских колоний практически с момента их основания существовала милиция — институт, унаследованный от метрополии. Но если в Англии в это время милиция рассматривалась населением как пережиток прошлого, а служба в ней — как обременительная и никчемная обязанность, которой стремились избежать, то в Новом Свете этот институт приобрел ряд новых черт, и его значение в целом было гораздо большим. Служба в милиции была обязанностью всех свободных взрослых белых мужчин в возрасте от 16 до 60 лет, которые должны были за свой счет приобретать оружие, амуницию и боеприпасы. Военная подготовка милиционеров проводилась в специальные «тренировочные дни» (training days), устанавливавшиеся администрацией колонии.
Служба в милиции считалась в Новой Англии религиозным долгом. Однако со свойственным им практицизмом пуритане прекрасно понимали, что для его успешного исполнения требуется не только соответствующий духовный настрой, но и определенные навыки и материальные ресурсы. Так, Э. Джонсон в своем «Чудотворном Провидении» посвятил целую главу вопросу о том «как Народу Христа следует соблюдать военную дисциплину». Обращаясь к колонистам, он напоминал: «Вам следует усердно предпринимать меры против зловредных противников истинной веры, чтобы чувствовать себя уверенными в то время, когда Антихрист поднимет все свои силы и начнет войну с Народом Господа, но это приведет к его полному поражению. Так позаботьтесь о том, чтобы запастись всевозможным оружием, необходимым для войны, наточите ваши шпаги и мечи <… > и не жалейте денег на порох, ядра, фитили… ».[208]
Изначально основной задачей милиции было обеспечение обороны поселений, где не было ни регулярных частей, ни каких-либо других вооруженных формирований, от индейцев, пиратов и т. п. Однако в специфических условиях колониального общества милиция почти сразу же после своего создания стала выполнять ряд функций не только военного, но и социального характера, которые постепенно (по мере того как индейская угроза становилась менее выраженной) выходили на первый план. В результате важнейшей задачей милиции стало поддержание внутреннего порядка и существующего политического устройства. По замечанию Л.Д. Кресс, милиция должна была обеспечивать спокойствие граждан и одновременно не допускать, чтобы требование порядка становилось «прикрытием для тирании».[209]
