Брэдфорд раздраженно писал, что Массачусетс не только не помог Плимуту в его конфликте с французами, но, наоборот, некоторые бостонские торговцы снабжали их провизией, порохом и свинцом, «до тех пор пока они видели в этом возможность для получения выгоды». С точки зрения губернатора Плимута, англичане, прежде всего в лице жителей Массачусетса, сами оказывали наибольшую поддержку французам, не только поставляя им все необходимое, но сообщая им обо всем, что происходило в английских колониях. Брэдфорд также указывал на то, что французы «все больше и больше наседают на англичан», а также сбывают оружие и боеприпасы индейцам, что представляет «большую опасность для англичан, которые остаются открытыми и незащищенными».[426] Л.Ю. Слезкин, упоминающий в своей монографии об англо-французских столкновениях на Пенобскоте и связанных с ними событиях, полагает, что Брэдфорд «затаил на массачусетсев обиду» и поэтому «сгущал краски», обвиняя их в продаже французам оружия.[427] Однако последнее действительно имело место. Несколько торговцев из Бостона являлись постоянными коммерческими партнерами Ля Тура, а, кроме того, некоторые английские купцы и судовладельцы (и из Массачусетса и из самой Англии) торговали напрямую с индейцами Атлантического региона, сбывая им ружья и заряды в обмен на меха.[428] В последующие десятилетия продажа англичанами оружия индейцам будет неуклонно возрастать, что во время Войны короля Филиппа (1675) обернется для Новой Англии большими неприятностями.

Что касается позиции, занятой властями Массачусетса, то здесь можно согласиться с Л.Ю. Слезкиным, который полагает, что она объяснялась, во-первых, разногласиями и конкуренцией двух английских колоний, уже наметившейся в то время, а во-вторых, тем, что бостонцам было выгоднее иметь соседями не соотечественников, а иностранцев, которых впоследствии можно было бы «на законном основании» изгнать с занятой ими территории.[429]

Надо сказать, что бостонские власти с самого начала относились к французам весьма настороженно. Еще в 1633 г., когда в «Граде на холме» было получено известие о том, что французы водворились в Акадии, «губернатор <…> созвал в Бостоне своих помощников, проповедников, капитанов и некоторых других влиятельных людей, чтобы посоветоваться что следует сделать для <…> безопасности, учитывая, что французы, будучи папистами, вполне могут оказаться плохими соседями».[430]

Кроме того, следует помнить, что если официальный Лондон в тот период в целом не рассматривал колонизацию Новой Англии как внешнеполитическую акцию, имеющую четкую антифранцузскую направленность, то его подданные рассуждали несколько иначе. Среди знаменитых «Доводов в пользу колонизации Новой Англии» на первом месте стояло утверждение о необходимости создания в Северной Америке протестантского оплота «против Царства Антихриста, которое иезуиты стремятся возвести повсюду в мире».[431] Подобные заявления имели не только религиозный, но и политический смысл. Под определение «Царство Антихриста» вполне подходила Новая Франция — ближайшее к Новой Англии место, где господствовал католицизм (а также иезуиты).

Другое дело, что Бостон был еще недостаточно хорошо осведомлен о реальных силах и возможностях французов и не спешил вступать с ними в конфликт. Кроме того, и это, пожалуй, наиболее существенно, жители новорожденной колонии Массачусетской бухты еще как следует не разобрались в окружавшей их ситуации и не осознавали, какие выгоды сулит проникновение на север или, как в то время говорили в Новой Англии, в «Восточные края». Однако менее чем через десять лет изменившаяся обстановка заставила пуритан пересмотреть свое отношение к соседям.

В первой половине 1640-х годов жителям Массачусетса впервые пришлось сформулировать свое отношение к событиям, происходившим в расположенной по соседству колонии другой европейской державы. Во французской Акадии вспыхнул междоусобный конфликт. Власть в колонии оспаривали друг у друга уже упоминавшиеся нами Шарль д'Онэ и Шарль де Ля Тур. Первый считался преемником скончавшегося в конце 1635 г. командора Разийи и в дальнейшем был официально назначен королевским губернатором и наместником Акадии; второй утверждал, что он является наследником феодального собственника колонии Бьенкура, и также добивался признания своих прав со стороны французских властей. Штаб-квартирой д'Онэ был заново отстроенный им Пор-Руайяль; основная база Ля Тура находилась в форте Сен-Жан, расположенном в устье одноименной реки (сейчас Сент-Джон, провинция Нью-Брансуик). Стычки между двумя соперниками начались еще в конце 30-х годов XVII в., однако силы, имевшиеся в распоряжении каждого из них, поначалу были примерно равны, а для того чтобы одержать победу, им обоим надо было искать себе помощников и союзников. Д'Онэ сделал ставку на метрополию и в конце концов добился от правительства аннулирования всех полномочий Ля Тура, а затем и распоряжения о его аресте. В свою очередь, последний, будучи акадийским «старожилом» и хорошо представляя себе истинную степень заинтересованности французского правительства в коллизиях, происходящих в отдаленной колонии, решил опереться на поддержку своих торговых партнеров из числа как купцов и судовладельцев западно-французских портов (прежде всего Ля-Рошели, где у него имелся постоянный торговый представитель), так и предпринимателей Новой Англии.

Со своей стороны, жители стремительно развивающего Массачусетса и соседних с ним английских колоний со второй половины 1630-х годов резко активизировали свое проникновение на территории, формально входившие в состав французских владений. Больше всего их привлекали изобилующие рыбой отмели у восточного побережья полуострова Новая Шотландия, а также возможность приобретения крупных партий мехов у индейцев Атлантического региона (абенаки, микмаков, малеситов и др.).[432] Как раз в это время происходило становление новоанглийского рыболовного промысла, о значении которого мы уже упоминали (см. раздел I, глава 1). Рыбаки из Массачусетса быстро узнали о сезонных миграциях трески, перемещающейся каждую весну к берегам Новой Шотландии, и стали ежегодно проводить там по несколько месяцев.[433]

Тогда же некоторые купцы из Бостона установили торговые контакты с Ля Туром, который сам активно занимался пушным промыслом и был заинтересован в сбыте имевшихся у него мехов, а кроме того располагал хорошо налаженными связями с индейцами. Главными коммерческими партнерами Ля Тура в этот период были Эдвард Гиббоне и Томас Хокинс.

Однако находившийся в очень непростом положении Ля Тур стремился развивать не только торговые, но и политические контакты с Новой Англией. В ноябре 1641 г. в Бостон прибыл его помощник гугенот из Ля-Рошели Николя Гарго. У него не было никаких бумаг, подписанных Ля Туром, но он привез письмо командира пограничного английского форта Пемакид (на территории штата Мэн) Эйбрехэма Шёрта, который был лично знаком с Ля Туром и подтвердил, что Ля Рошетт действительно является его представителем.

В столице Новой Англии посланец Ля Тура, которому, кстати, был оказан весьма теплый прием, предложил заключить договор между Массачусетсом и Акадией (т. е. фактически владениями Ля Тура), который состоял бы из трех пунктов. Согласно первому, торговля между двумя колониями должна была вестись свободно, без пошлин и без каких-либо иных ограничений; второй предполагал оказание англичанами помощи Ля Туру в захвате фактории на Пенобскоте, контролировавшейся д'Онэ; третий касался возможности для Акадии получать необходимые ей английские товары от торговцев Массачусетса.[434] Однако бостонские власти отказались от заключения какого-либо договора военно-политического характера, формально сославшись на то, что у Ля Рошетта нет для этого официальных полномочий, хотя заявили о своей готовности заключить торговое соглашение с Ля Туром.[435] Такое соглашение было им, безусловно, выгодно, причем в гораздо большей степени, чем французам.