1 ноября 1613 г. их корабли вошли в гавань Пор-Руайяля. В форте никого не было: возглавлявший в тот момент колонию Жан де Бьенкур (сын феодального собственника Пор-Руайяля Жана де Путренкура) с несколькими спутниками отправился к индейцам, а остальные колонисты ушли работать на поля, расположенные за фортом на берегах небольшой речки Экий. Не встретив никакого сопротивления, англичане высадились на берег, проникли в поселение, забрали там все, что представляло хоть какую-нибудь ценность, включая дверные петли и засовы, после чего подожгли его. Они скололи со стоящего рядом с фортом большого камня выбитый на нем французский герб и имена основателей колонии. После этого люди Арголла на лодках поднялись до того места, где французы собирали урожай. При виде англичан безоружные колонисты разбежались и спрятались в окрестных холмах. Захватчики уничтожили их посевы и перестреляли весь скот. Когда через несколько дней в форт вернулся Бьенкур, англичане уже собирались покидать Пор-Руайяль. Бьенкур попытался организовать сопротивление и устроить Арголлу засаду, однако тот действовал крайне осторожно. Через парламентера Бьенкур и Арголл договорились о встрече один на один, которая, однако, ни к чему не привела. Во время беседы, протекавшей весьма бурно, к ним неожиданно подошли несколько индейцев и на ломанном французском языке сказали им, что они как представители «одного бледнолицего племени» не должны враждовать, и предложили им помириться.[354]
Известие о нападении на Сенсовёр и Пор-Руайяль вызвало поток жалоб в Лондон. По просьбе маркизы де Гершевиль адмирал Франции герцог де Монморанси 18/28 октября 1613 г. обратился к Якову I с официальным протестом по поводу действий Арголла. В этом документе говорилось, что он напал на подданных французского короля, которые совершенно законно находились «в стране Канада, называемой Новой Францией». Монморанси требовал отпустить всех французов, еще остававшихся в английском плену, а также выплатить компенсацию маркизе де Гершевиль, потерявшей на этом деле более 100 000 ливров. Кроме того, в письме упоминалось о том, что Новая Франция существует уже более 40 лет, и в связи с этим французское правительство настоятельно просило английского короля, чтобы его совет или Вирджинская компания «соблаговолили объявить и объяснить, докуда распространяются границы и пределы упомянутой страны Вирджинии».[355]
Через некоторое время английское правительство передало послу Франции Бюиссо официальный ответ, где говорилось, что Арголл действовал «по приказу губернатора нашей колонии», будучи облечен всеми необходимыми полномочиями и имея соответствующие документы. В ответе также было указано, что захваченный им корабль и поселения находились к югу от 45° с.ш., т. е. на территории английской колонии. В компенсации мадам де Гершевиль было отказано.[356] Правда, позднее английская сторона согласилась отправить на родину всех французов, которые еще оставались в Вирджинии.[357] Аналогичную позицию занял и сэр Томас Эдмондс, посол Якова I при французском дворе. Он прямо заявил французам, что они претендуют на страны, которые были открыты англичанами ценой «большого труда и затрат», и что таким образом их требования противоречат «обычаям и практике всех наций».[358] Недовольная таким поворотом событий мадам де Гершевиль отправила в Лондон Ля Соссэ в качестве своего личного представителя, но ему удалось добиться только возвращения «Жонаса».[359]
Позднее Арголл и его помощник Тёрнелл составили пространную записку, где доказывали справедливость своих действий по «защите нашей собственности, наших границ и территории, данной нам <… > Его Величеством за много лет до того, как французы ступили на территорию Канады».[360]
Ряд авторов полностью оправдывает действия Арголла и администрации Вирджинии. В частности, Ч.М. Эндрюс пишет, что они «были справедливы с точки зрения этики того времени и практики, принятой среди колониальных держав». С точки зрения американского историка, задача вирджинцев состояла в том, чтобы не допустить продвижения французов на территорию, пожалованную Вирджинской компании, и избавиться от всякого неприятельского присутствия поблизости. По мнению Эндрюса, «в результате его [Арголла. — Ю. А.] действий английские поселения в Америке были избавлены от французской угрозы более чем на полвека. После 1616 г. Вирджиния была в безопасности от агрессии со стороны как Испании, так и Франции».[361]
Эндрюс прав в том смысле, что действительно после этого в течение долгого времени Вирджиния не участвовала в межколониальных конфликтах. Однако с остальными его утверждениями нельзя полностью согласиться в силу ряда обстоятельств.
Во-первых, хотя еще с конца XVI в. побережье Мэна посещалось английскими моряками, никаких поселений англичанами там создано не было. В 1607 г. Плимутской Вирджинской компанией была предпринята попытка основать колонию в устье реки Сагадахок (колония Пофэма); однако уже в 1608 г. ее поселенцы вернулись назад. Таким образом, пользуясь излюбленным оборотом составителей английских колониальных хартий, можно сказать, что ни в каком «реальном владении» со стороны англичан эти территории не находились.
Во-вторых, можно отметить еще один любопытный момент. В конце 1600-х — начале 1610-х годов английские рыбаки и торговцы продолжали появляться у берегов Мэна. В 1611 г. два английских корабля напали на французское судно капитана Плястрие. Возмущенный этим инцидентом Бьенкур отправился к устью Сагадахока, полагая, что он там встретит англичан и заявит им официальный протест (Бьенкур не являлся губернатором, но имел звание «вице-адмирала Западного моря и его берегов», что давало ему право выступать в качестве представителя французских властей). Однако он обнаружил лишь покинутый форт. 28 октября 1611 г. неподалеку от него на берегу реки Бьенкур установил крест с геральдическими лилиями в знак подтверждения французских прав на эти земли.[362]
В-третьих, действия Арголла были небезупречны даже с точки зрения английских законов. Подчеркнем еще раз, что в тот момент Лондон и Париж не воевали друг с другом. Золотые времена елизаветинских «морских псов» миновали, и принцип «никакого мира за линией» начинал отходить в прошлое. Нападение на подданных дружественной державы в мирное время могло быть расценено как пиратство. Не случайно вышеупомянутый капитан Тёрнелл, который вел захваченный французский корабль в Англию, всерьез опасался, что его могут обвинить в пиратстве его же соотечественники.[363] Этого не произошло в значительной степени из-за слабости французских протестов.
В-четвертых, ни Франция, ни тем более жители ее колоний не имели никаких агрессивных намерений в отношении Вирджинии, которых следовало бы опасаться.
Поэтому, оценивая это событие, с которого собственно и начинается полоса англо-французских конфликтов в Северной Америке, мы можем отметить следующее. Конфликт произошел в районе, где пересекались направления английской и французской колониальной экспансии, и был вызван стремлением английских колонистов закрепить за собой как можно большую территорию в Северной Америке. Реакция обеих метрополий на это событие была весьма слабой. Однако Лондон в целом одобрил действия своих поселенцев, тогда как в Париже не приняли никаких практических мер для защиты французских интересов в Северной Америке. Даже протест по поводу нападения на подданных французской короны в мирное время был заявлен не по инициативе властей, а по инициативе маркизы де Гершевиль. Однако это было обусловлено вовсе не тем, что, как выразился британский историк XIX в. Дж. Дойл, «Франция была не в состоянии отомстить за зло, причиненное ее колонистам».[364] Сил и средств у Парижа было вполне достаточно. Просто погрязшему в интригах двору Марии Медичи была в общем безразлична судьба крошечной французской миссии в далекой стране, которая с его точки зрения явно не стоила того, чтобы из-за нее осложнять отношения с Англией.
