Им сказали, что меня убили. Может быть, им и правда лучше думать, что я мёртв, чем знать, кем я стал.

Морозный рассвет розовел на снегу, когда я вышел во двор покурить. Машина стояла там же, куда я её поставил, а подобные мне существа погибли на том заводе. Может, было бы лучше, если бы я погиб с ними. Почему во мне горько вибрирует каждая клетка, когда я думаю о них?

— Вот ты где! А я уже хотела нажимать на кнопку.

А вот и моя кураторша. Она не обнаружила меня в комнате: я не стал сидеть там, как привязанная собачонка.

— Ну, и нажала бы. Избавила бы общество от одного кровососа.

— Я всегда успею это сделать.

На её ладони лежала моя двенадцатисантиметровая боль.

— Твоя девушка? Что, малолеток совращаешь?

— Это моя сестра. Дай сюда! — рыкнул я.

Фотография легла на место — в карман, а лейтенант посмотрела на меня с любопытством. Никак, человека во мне разглядела? Вот спасибо. А то я сам уже перестал в это верить…

— Едем дальше. Продолжаем выполнять задание, — сказала она.

Ну, что я могу сказать о нашей работе? Мы ещё два раза доложили об обнаружении хищников, точнее, я их выследил, а лейтенант доложила. Колеся по дорогам и ночуя в мотелях, мы не подозревали, что за нами тоже следят.

Они налетели на нас прямо посреди дороги — крылатые демоницы с красными глазами. Капот машины потряс тяжёлый удар, и к лобовому стеклу прильнула клыкасто улыбающаяся физиономия с глазами-угольками. Крылатое существо, клещом прицепившись к машине, ехало на нашем капоте и ухмылялось зубастой пастью — весёлая картинка! Следом обрушился удар и на крышу, и на багажник, а ещё несколько кружились над нами — эта напасть была всюду. Лейтенант выхватила пистолет и принялась палить по ним, но они, на пару секунд взлетев, возвращались на место снова. Под ударами их кулаков разлетелись стёкла, и они нагло полезли в салон, не обращая внимания на наше сопротивление. Раньше я никогда не бил женщин, но тут пришлось поработать кулаками, и кое-кто из них недосчитался зубов, а кое-кто обзавёлся синяками. А мне ведь ещё и машину надо было вести — виляя в разные стороны, я старался сбросить других, которые цеплялись к нам вслед за теми, кто уже залез внутрь. Это было весьма рискованно на зимней дороге. В один из моментов, когда я отвлёкся на удержание руля, одна из этих тварей вцепилась пастью в молочно-белое горлышко лейтенанта. Я двинул хищнице по черепу так, что кость треснула, и зубы её разжались, но в следующий миг меня ослепила чёрная боль с красными сполохами…

Лезвие ножа выдернулось из моего загривка, окровавленное по самую рукоятку. Всадившая его тварь, ухмыляясь, сделала им надрез на шее лейтенанта.

— Ты что делаешь, сука?! — зарычал я.

Чья-то нога ударила по тормозу, и в весьма неподходящий момент, так что машина чуть не слетела с дороги. Порхавшие снаружи хищницы всей гурьбой навалились на нас, вырвали дверцы и поволокли нас из машины. Хоть я и раздавал удары всем желающим направо и налево, без стеснения и без скидки на женский пол нападавших, но чувствовал, что они одерживают верх: их неистовая и остервенелая сила влекла меня из машины наружу. Что там с лейтенантом по другую сторону машины, мне и взглянуть было страшно, да и обзор загораживали крылья этих дряней. Они, видно, намеревались растерзать нас заживо.

— Девочки, ну что это за суд Линча? — раздался чей-то могучий звучный голос. — Отпустите их!

Голос этот, как северный ветер, изрядно остудил распалившихся крылатых стерв и как будто вернул на место их снесённые пылом расправы башни. Меня перестали рвать на куски, хлопающий курятник крыльев угомонился, и…

И тут башню снесло мне.

Это была она — голубоглазая, с проседью. Та, что сказала мне: «Жить будешь», и с чьим прикосновением закончилась моя человеческая жизнь. В форме «чёрных волков», с двумя мечами за спиной, она звонко проскрипела ботинками по снегу и остановилась по другую от меня сторону машины.

— Девушку-то вы зачем так? — сказала она. И добавила, обращаясь к одной из хищниц: — Привет, Пандора.

Та — коротко стриженная, вся какая-то серая, будто отлитая из стали — ответила мальчишеским хриплым голосом, ещё подрагивавшим после потасовки:

— Здравствуй, Аврора. Ты знаешь, чем занимались эти двое? Выслеживали наших и науськивали на них ликвидаторов! А вот эта мразь недодавленная, — она ткнула в меня пальцем, — предатель! Он хищник, а работает на людей!

— Сейчас посмотрим, что он за предатель, — сказала Аврора.

Она на секунду исчезла за машиной и снова появилась — с лейтенантом на руках. От молочно-шоколадной красоты моей кураторши ничего не осталось — она была вся сплошная кровавая ссадина. Бережно усадив лейтенанта в машину, Аврора озабоченно осматривала её.

— Издеваться-то зачем? И заражать?

— А мы хотели её отпустить, — ответила стальная Пандора. — Метаморфозу на снегу, под открытым небом и в одиночестве она вряд ли переживёт. А если переживёт… Не завидую я ей. Свои же найдут и прихлопнут.

Аврора покачала головой.

— Садистки вы… Поймите вы раз и навсегда: чем больше мы отвечаем злом на зло, чем больше взвинчиваем жестокость — тем ближе наш конец. Я уже устала вбивать это всем в головы. Не понимаете…

— А как прикажешь с ними поступить? — изумилась Пандора. — В ножки им поклониться? Может, ещё выйти им навстречу и сказать: «Вот они мы, вызывайте ваших ликвидаторов»?!

Аврора снова покачала головой. Слушая её речь, я тихо охреневал. Если не ошибаюсь, она и была самая главная хищница — та самая Аврора, собственной персоной… И чего это она тут разводила душеспасительные разговоры? Типа, подставить левую щёку и всё такое? Но больше всего я хотел её спросить: что она сделала со мной?

— Ну-ка, предатель, дай-ка глянуть… — Она подошла ко мне и взялась за воротник моей водолазки.

Я дёрнулся, и она надавила ладонью мне на плечо. Под тяжестью её руки у меня чуть ноги не подкосились: будто на плечо мне опустилась не рука, а шестидесятитонный вагон.

— Тихо, тихо, — сказала она.

Стянув вниз горловину, Аврора открыла для всеобщего обозрения мой ошейник.

— Вот, полюбуйтесь, чем его держат.

— Это что за хреновина? — озадачилась Пандора.

— Полагаю, эта хреновина может взорваться и оставить нашего предателя без головы, — сказала Аврора. — Пульт, видимо, у девушки. Дэн, — вдруг обратилась она ко мне (я даже вздрогнул), — у тебя ко мне какие-то вопросы?

Я провалился в глубину её глаз — даже земля из-под ног поплыла. Она держала меня за воротник, а казалось — за сердце.

— Только один, — сипло пробормотал я. — Что ты тогда со мной сделала? Там, в доме? Это ты… сделала меня таким?

— Нет, Дэн, — ответила она. — Тебе в рану попала кровь хищника, а я только залечила тебе перерезанное горло. Уже после того, как случилось заражение.

— Залечила? Как?

— Долго объяснять. — Аврора улыбнулась. — Этой истории много тысяч лет. Боюсь, в двух словах не рассказать.

Её дышащий северным ветром голос и голубая прохлада глаз уносили меня куда-то в неведомые головокружительные дали, куда-то поверх туч, за небо, сквозь время. Она положила руку на мой раненый загривок, и из её ладони заструилось блаженное облегчение — как холодная вода на ожог.

— Вот так я это сделала.

Я схватился рукой за загривок. Забрался под водолазку, щупал, щупал… Раны не было, хоть кровь и осталась. Всё цело и невредимо, и никакой боли. Видимо, мои глаза выражали крайнюю степень обалдения, потому что Аврора негромко засмеялась — будто перекатывались кусочки льда в чистой родниковой воде.

— Так, ты здоров, — сказала она. — Теперь займёмся девушкой.

Она склонилась над лейтенантом, которая полулежала в машине, безжизненно запрокинув голову на спинку сиденья.

— Изменения уже начались… Медленно, но неуклонно, — вздохнула она и окинула хищниц таким взглядом, что они все потупили глаза в землю. Взяв лейтенанта за запястье, Аврора осмотрела браслет. — А вот и пульт.