— Не хочешь — не надо, — заключила я.

Что касается дока Гермионы, то её ответ меня удивил. Она отказалась испробовать жука даже после того, как всё услышала и увидела. Поначалу она скептически отнеслась к истории крылатых, но наглядная демонстрация способностей, которые дают жуки, поколебала её недоверие. Впрочем, она немало удивила меня, всё равно сказав «нет».

— Для чего мне эти способности? Я не воин, а лечить я и так умею.

— Гермиона, ты сможешь лечить ещё лучше и быстрее, — убеждала я. — Просто приложив руки! Представляешь? Сколько усилий это экономит!

— И тем не менее, это мой выбор, и вы должны его уважать, — сказала она. — Я не считаю себя избранной, это не моя стезя.

— Это решают жуки, — возразила я.

— А я предпочитаю решать сама, — отпарировала она. — Мы обладаем свободой воли, не так ли? Или нет?

— Гермиона, твоё упрямство просто непостижимо для меня, — призналась я. — Многие просто мечтают о том, чтобы жук их выбрал, а ты отказываешься.

— Я — не многие, — ответила она с улыбкой.

— Я надеюсь, что ты передумаешь, — сказала я. — Будем считать, что ты не дала окончательного ответа.

Мне всегда было известно, что нрав у дока не из лёгких, но мотивов этого отказа, сколько ни старалась, я не могла объяснить.

"Каспар, я больше не могу так…

…ты изменился

я больше не узнаю тебя…

…не тот, за кого я выходила

женат на «Авроре»…

…устала от ваших интриг

война — безумие президента…

…наши дети не видят отца

закрытая дверь вместо души…"

«Регина, ты должна понять…

…сейчас не время

возрождение Ордена не входило в планы…

…если любишь, принимаешь таким, как есть

глупо возлагать на меня всю ответственность…

…моё положение обязывает

это моя работа…

…не руби сгоряча

поставить подписи мы всегда успеем, но сделанного не вернёшь…

…я люблю наших детей независимо от того, как часто я бываю дома

ты тоже, знаешь ли, теперь не совсем та, на которой я женился, и что с того…

…любил и люблю, но если тебе на это плевать

как хочешь».

Женат на «Авроре».

«Согласен ли ты, Каспар…» — «Да».

«Согласна ли ты, Аврора…» — «Да».

Обручальное кольцо скользит ей на палец, под белой дымкой фаты — две серебристые пряди, рот приоткрыт, кроваво-алая помада, глаза-льдинки. Податливая мягкость губ, жадно впиваюсь в неё, глубоко проникаю, завладеваю, терзаю, кусаю, щекочу языком клыки, привкус крови. Ты моя.

Ткань платья рвётся, белая кожа, шершавые круги сосков. Распластана на простыне, голубой лёд глаз, презрительный белоснежный оскал, преодолеваю сопротивление колен, ты моя. Врываюсь, укрощаю, бешеное родео, подчиняю, успокаиваю… тише, девочка, тише. Моя.

«Кас, ну ты же не прикажешь в меня стрелять?»

Багровое пламя, жар, слепящий свет, конец света в огненном зареве… сквозь приоткрытые жалюзи.

Это всего лишь рассвет за окном, луч солнца бьёт мне в глаза. Спина приняла форму кресла, ноги сбросили папки со стола. Мучительное напряжение в брюках, ткань предательским бугром. Так, пора завязывать с этим бредом.

Уже неделя (если быть точным, восемь дней), как я ночую в кабинете, и три недели со дня разговора о разводе. Не слишком удобно спать в кресле, закинув ноги на стол, но в остальном — жить можно. Точнее, выживать. Что мне нужно, чтобы быть в более или менее приемлемом физическом состоянии? Принять душ, побриться и поесть. Всё это можно делать здесь: душевая кабинка и хранилище всегда к моим услугам. Джентльменский набор — бритва, трусы, носки — в чемодане под столом.

Нет, меня не выгнали из дома. Я сам так решил. Временно. Там посмотрим.

Часы тоже при мне: шесть ноль три. Сколько я спал? Два часа.

Вода прохладно струится по бритой голове. Этой причёске — семь дней.

Гель из баллона, треск срезаемой щетины. Война — не война, развод — не развод, а лицо должно быть в порядке.

Это последняя свежая рубашка. Дальше — вопрос.

Слегка взбодрившийся, с освежёнными холодным умыванием глазами, возвращаюсь в кабинет. Кнопка внутренней связи.

— Келли, принеси мне литровый пакет из хранилища.

— Сию минуту, сэр.

Голова всё-таки чуть тяжёлая, несмотря на бодрящие водные процедуры. Недосып уже становится хроническим.

Келли входит с пакетом, кладёт на стол. Глаза — встревоженные. По одному его виду можно сразу определить, случилось что-то или нет.

— Так, что там ещё?

— Сэр, только что доложили: «волки» устроили забастовку. Отказываются покидать территорию базы и выполнять какие-либо приказы.

— Что требуют?

— Пока неясно. Но у них было обнаружено вот это.

На стол ложится телефон. Ловкие пальцы Келли нажимают кнопки, отыскивая нужный файл. Так и есть, то самое обращение Авроры.

— Чей телефон?

— Командира «волков», сэр.

Так, не будем пороть горячку, сначала выясним, в чём причина. Хотя, скорее всего, из-за Алекса. Бедная Карина… Не начались ли у неё роды после нашего разговора по телефону? Только Бог свидетель, что я хотел сказать девочке совсем другие слова, но нельзя было иначе… Не исключено, что и за мной следят. Я даже подозреваю, кто.

Я дал Авроре десять минут, чтобы вытащить Алекса из-под топора гильотины. Возможно, и меня вычислят, но это произойдёт не так скоро.

Я прибываю на базу. Да, тут и впрямь забастовка — сидячая. Но не грозит ли она перерасти в вооружённый мятеж?

— В чём дело, бойцы?

Тяжёлое молчание, угрюмые лица. Враждебность зашкаливает, бочка пороха вот-вот рванёт.

— В чём дело? Что за неповиновение? — повторяю вопрос.

Блондин с дерзкими зелёными глазами, сделав шаг вперёд, спрашивает с вызовом:

— Где наш командир?

— Я ваш командир, — отвечаю я. — Вы разве не в курсе?

— Нашим командиром всегда был Алекс, а не вы, — дерзит он. — Куда вы его дели?

— Ваше имя, боец? — требую я.

— Дьюк Новак, — бесстрашно отвечает он.

— Так вот, боец Новак, Александр Дилайла оказался предателем, — говорю я. — В срыве диверсионной операции в пунктах питания Ордена виновен он. Он предупредил Орден, и они смогли предотвратить диверсию.

— Значит, у него были причины так поступить, — говорит Новак.

— Вы его оправдываете?! — Приходится повысить голос. Играть, но не переигрывать.

— Мы его понимаем, — подаёт голос другой «волк», скуластый, с тёмным ёжиком волос и угрюмыми чёрными бровями, похожий на мексиканца. — Вся эта затея с войной — дерьмо собачье. Та история в клубе — подстава.

— Вы что, верите Великому Магистру Ордена больше, чем президенту «Авроры»?

— Мы верим Авроре, — отвечает угрюмобровый. — А у президента крыша поехала.

— Вы знаете, что вам светит за оскорбление президента? — цежу я сквозь зубы.

— А не пошёл бы ты? — И с усмешкой угрюмобровый добавляет: — Если что — меня зовут Хименес.

— Как ты разговариваешь со мной, «волчонок»? — Храбрые парни, жаль, не удастся их подчинить.

— А что ты нам сделаешь? Прикажешь нас всех перестрелять? Давай, только тебе это дорого будет стоить. Половину своих серых уложишь. А тебе мы никогда не будем подчиняться. Или верни Алекса, или мы пополним собой ряды Ордена, потому что «Аврора» превратилась в хрен знает что! Не в такую «Аврору» мы вступали!

Надо тянуть время. Атмосфера слишком взрывоопасная, любое резкое движение — и бабах. Может, что-нибудь и удастся придумать, а пока…

— Хорошо, мы подумаем, как быть. Пока я бы попросил вас не делать резких движений.

— Алекс будет возвращён? — спросил угрюмый Хименес.

— Я сказал, подумаем!! — рявкнул я.

Поганая ситуация. Так, в кабинет, подумать. Говорил же я Юлии, что не следует с ним так жёстко, потому что тогда мы потеряем «волков». Нет же, завизжала с пеной у рта: казнить, нельзя помиловать. И правда, совсем крышу снесло у бабы. Климакс, недотрах, или просто шиза? «Авроре» конец с таким президентом.