— Ты хотела бы меня разгадать? — проговорил он, приближая свои губы к моим.

Я показала взглядом в сторону Вовы, сидевшего на диване и гревшего руки о кружку с кофе. И кофе, и другие продукты в замке имелись, хоть и в небольшом количестве — для Карины, которая всё ещё оставалась человеком. Забота о пополнении этого запаса лежала на Алексе и его «волках». Никита с видимым сожалением обуздал легкомысленный порыв, пересел на диван, обнял брата за плечи и спросил:

— Ты как?

Вова чуть приметно съёжился под его рукой, но выдавил улыбку и ответил:

— Нормально.

Брови Никиты слегка сдвинулись.

— Чего ты?

— Ничего, — глухо ответил Вова, всасывая кофе неуклюже вытянутыми в трубочку губами. И, проглотив, спросил в свою очередь: — Зачем нас тут держат? Мы здесь… типа, пленники?

Никита опешил:

— Вов, ты что, не въехал? Вы ТАМ были пленники, вернее, заложники. Что они вам сказали вообще?

— Сказали, что нам угрожает опасность, и велели собираться.

— Что за опасность?

— Ну… вроде, нападение хищников. Эвакуация всего квартала…

— Так. А когда вы вышли на улицу, ты видел, чтобы кого-то ещё, кроме вас с мамой, выводили?

— Нет…

— Вывод?

Вова задумался. Хмурясь и разглядывая что-то в кружке, он молчал. Никита, взъерошив ему волосы, прижал его к себе крепче.

— Ну вот, то-то же. Здесь никто вас не обидит. Ни тебя, ни маму.

Глядя на брата исподлобья, Вова спросил:

— Зачем им было держать нас в заложниках?

Никита вздохнул.

— Теперь это уже неважно, Вован. Важно то, что у них ни фига не вышло.

Итак, вирус начал воздействовать и на нас, достойных. Мы долго сопротивлялись ему, но он таки добрался до нас. Был поздний вечер, мы с доком сидели в её кабинете, освещённом настольной лампой и монитором компьютера; её изящные руки с длинными ногтями лежали на столе, сцепленные замком, между бровей пролегла складка, а под глазами проступали голубоватые тени. Всегда красивая, энергичная и элегантная, сегодня док выглядела усталой.

— Как я уже говорила, этот вирус — «наш», видоспецифический, страдает от него раса хищников, а люди — доноры, через которых мы заразились, являются его переносчиками, сами при этом не болея. Я не могу сказать, почему достойные сопротивлялись воздействию вируса дольше, чем обычные хищники… Пока у меня нет ответа на вопрос, с чем это связано. Возможно, дело в жуках, но это — из области гипотез, тут предстоит ещё многое исследовать. Как бы то ни было, теперь вирус начал действовать и на достойных. Основной симптом тот же: резкое снижение скорости регенерации, правда, не до человеческого уровня, как у остальных, а до обычного уровня хищника.

Дело было не в паутине, а в нас, поняла я вдруг. На вопрос, связано ли это с действием вируса, Гермиона вряд ли могла ответить — изучение феномена достойных средствами и методами традиционной науки пока было в зачаточной стадии, но мне и не требовалось задавать этот вопрос. Я просто знала: да. Это вирус. Это не паутина барахлила, а сбилось наше её восприятие, наш контакт с ней.

— Но есть ещё один весьма важный момент, который вселяет надежду на лучшее, — сказала Гермиона. — Если у обычных хищников вирус очень быстро поборол иммунный ответ и затормозил образование специфических антител, то у нас, достойных, образование антител продолжается. Организм борется с вирусом, хоть и весьма медленно. Предсказать как сроки завершения этой борьбы, так и её результат я пока не берусь, но… — Док замялась.

— Это уже что-то, — сказала я. — Договаривай, у тебя ещё какая-то мысль, ведь так?

— Ну, это пока только гипотеза, — ответила док уклончиво.

— И тем не менее?

— Мы считаем не лишённым смысла попытаться изготовить на основе крови достойных противовирусную сыворотку.

Я воскликнула:

— Вот это уже реальный разговор, док! Считай, что я дала добро.

— Полагаю, начать её изготовление будет целесообразно только тогда, когда в крови достойных образуется большое количество антител, — уточнила Гермиона. — Сейчас их концентрация ещё мала, но пока можно начать подготовку.

— Начинайте, — кивнула я.

Через Никиту я попыталась забросить людям идею о мирном сосуществовании с нами, но они либо не сочли эту информацию достойной доверия, либо всё ещё её обдумывали. Как бы то ни было, время шло, а военные действия продолжались, причём наша оборона осложнялась действием вируса на достойных, из-за которого пользоваться паутиной стало крайне затруднительно. Мы несли потери, и нужно было срочно что-то предпринимать. Я собрала совещание.

— Почему мы не переходим в наступление? — спросил Каспар. — Почему бегаем и прячемся по подвалам? Впрочем, переход в наступление имел больше смысла, когда достойные ещё не страдали от вируса… Теперь — не знаю. Я считаю, мы слишком долго медлили, и была упущена хорошая возможность.

— Ты хочешь сказать, что Аврора не права? — нахмурился Алекс.

— Я считаю лишь, что мы слишком долго бездействовали, — буркнул Каспар угрюмо. — И время было упущено.

— Хорошо, — сказала я, обводя взглядом присутствующих. — У кого какие соображения? Прошу, высказывайтесь.

Несколько секунд висело молчание, а потом Мигель Альварес, также явившийся по моему приглашению, сказал:

— Полагаю, что если мы изначально хотим мирного исхода, то переходить в наступление не должны — в этом я согласен с госпожой Великим Магистром. Нужно привлечь внимание людей к выгоде, которую они могут извлечь из нашего сотрудничества, реально доказать им, что она возможна. Нужна какая-то эффектная акция, типа массового исцеления больных — это по части достойных.

С этими словами он бросил взгляд на Гермиону. Она в это время подняла глаза, и их взгляды встретились. Не знаю, можно ли было назвать любовью то, что Альварес испытывал к ней — скорее, он тосковал и мучился, сгорая от страсти, не находившей взаимности. Он стал сам на себя не похож — заметно осунулся и высох, и в чёрной короткой растительности, густо покрывавшей его череп, блестела обильная проседь. Я даже не ожидала от него такого чувства — точнее, того, что оно так разрастётся и серьёзно захватит его. Он больше не домогался Гермионы и не преследовал её — страдал молча, стиснув зубы. По известной причине Гермиона не могла испытывать к нему симпатии и отвечала лишь холодным равнодушием, но сейчас, случайно поймав его взгляд, смутилась. Он смотрел на неё так, будто хотел запечатлеть в памяти её образ до мельчайшей чёрточки, будто ему завтра предстоял бой, в котором он непременно должен был погибнуть — вот и не мог налюбоваться ею напоследок.

— Неплохая идея, — сказала я. — Гермиона, ты не находишь?

— Гм, пожалуй… — Док немного замялась, не зная, куда девать глаза от трагически-страстного взгляда Альвареса. — Я бы сказала, в этом что-то есть.

Её неуверенное одобрение произвело на Альвареса действие, по силе равное признанию в любви. Его напряжённый взгляд заблестел, осунувшееся, как после болезни, лицо посветлело, он был уже готов вот-вот улыбнуться, но заметил, что я наблюдаю, и мгновенно посуровел.

— Я тоже думаю, что это неплохая идея, — высказался Оскар. — Но для пущего эффекта эта акция должна быть освещена в СМИ. Если Общество «Аврора» ещё не растеряло всех своих связей… — Он глянул на Альвареса.

Тот кивнул.

— Попробуем. Кое-что ещё осталось.

Тут подала голос Вика, скромно сидевшая на своём месте на дальнем конце стола (она была впервые приглашена на совещание):