Надо сказать, паутина — вовсе не безотказный, стабильно работающий инструмент, бывают у неё и «капризы», и «нелётная погода», и «помехи». Влияет на неё и общее состояние дел в мире. Чем напряжённее и агрессивнее общий фон, тем чаще сбои, искажение информации и молчание, и тем труднее получить от неё помощь. Именно сейчас я получала по ней только смутные ощущения, из которых было трудно сделать однозначные выводы.

— Ты считаешь, что они не могли перепрограммировать «демонов», госпожа? — спросил Оскар.

— Это маловероятно, — ответила я. — Скорее, либо программа ещё не успела полностью сломаться, либо у нас что-то не получилось с ударом «цветок лотоса». В общем, я пока не знаю, что и думать. И паутина ведёт себя странно…

Я вздохнула. Побаливала голова, чувствовалась усталость. Оскар сочувственно погладил меня по плечу.

— Что ж, значит, пока будем готовиться к штурму, — сказал он. — До него ещё почти целые сутки, успеем. А тебе не мешало бы выспаться, моя госпожа. У тебя уже тёмные круги под глазами.

Я покачала головой.

— Возможно, я ещё что-нибудь выловлю в паутине…

— В таком состоянии ты точно не выловишь ничего стоящего, — возразил Оскар. — Утро вечера мудренее. Давай-ка в душ — и спать.

Я поморщилась.

— Ладно… Может, на свежую голову и правда лучше получится прощупать паутину. Все тоже пусть отдыхают, набираются сил. Если всё это правда, и штурм будет, силы нам очень пригодятся.

Перед тем как лечь спать, я провела с достойными тренировку и сообщила им о том, что, возможно, будет новый штурм. Алекс не удержался от замечания:

— Аврора, а почему мы всё время только обороняемся? Мы явно сильнее их, почему бы нам не перейти в наступление? Чего мы ждём?

— Поддерживаю этот вопрос, — присоединился Каспар.

Я покачала головой.

— Нет, ребята… Мы не должны нападать. Да, мы сильнее, причём настолько, что можем вообще стереть их с лица Земли, но не будем делать этого. Когда агрессия порождает ответную агрессию — конец становится всё ближе… Так не должно быть. Именно от этого и погибли крылатые.

Сказав это, я подошла и обняла Каспара и Алекса, погладив их лысые головы и прислонив их к своей.

— Пожалуйста, поверьте мне. Признаюсь честно: я сама порой не до конца всё понимаю, и вы вправе не считать моё мнение истиной в последней инстанции. Я сама ещё учусь, познаю себя и этот мир, одновременно пытаясь передать познанное мной вам. Это как если бы второклассник взялся учить первоклашку. Ребята… Я люблю вас, очень люблю. И ИХ… тоже. Я не могу отдать приказ начать их уничтожение. Они не враги, поймите это. Нет правых и виноватых. Мы все — одно. И мы не должны убивать друг друга, но убиваем… Вот от этого мне больно. Каждую минуту больно.

Алекс вздохнул, следом за ним вздохнул Каспар.

— И вы тоже должны любить их, как любите меня, свои семьи, своих собратьев по Ордену, — продолжала я. — Хотя слово «должны» тут не совсем уместно… Любовь — она либо есть, либо её нет. Я чувствую, она в вас есть, просто не надо убивать её в себе, не надо глушить её. И не надо так вздыхать. Алекс, я знаю, ты думаешь о тех, кто отпустил топор гильотины над твоей головой, а ты, Каспар, — о тех, кто бросил тебя под завалом. Простите их. Если вы этого не сделаете, любовь, о которой я говорю, не войдёт в ваши сердца.

— Всё это трудно, Аврора, — проговорил Каспар. — Но я верю, что с тобой у нас всё получится.

Готова ли я была, пользуясь доверием ко мне «демонов», усыпить их спиртом, чтобы им, спящим, снесли головы? Чтобы они не присоединились к Ордену, Альварес был готов убить их. И ради того, чтобы я помогла ему в этом, он забрал моих детей.

Как я посмотрю в глаза моим детям и мужу, когда увижу их? (Или — если увижу). Как я посмотрю в глаза Иоширо, Францу, Максу? Как я буду жить дальше, зная, что я участвовала в убийстве стольких достойных? Как будут жить мои дети, зная, что ради них было принесено в жертву столько жизней?

Нет, я не была готова. Но я сказала:

— Да.

— Вот и отлично, — кивнул Альварес и подал мне пальто.

Всунув руки в рукава, я спросила:

— Что президент? Она вам что-то сказала?

Он поморщился:

— Как обычно… Несла всякий вздор. Бред сумасшедшей. — И добавил с досадой: — Я-то думал, она пришла в себя… И ради этого пришлось прервать столь приятный вечер! Надеюсь, мы ещё вернёмся к этому, а, док?

Его рука стиснула мой локоть. Как бы я хотела подвесить его за одно место, а потом это место медленно отпилить! А вместо этого я разговаривала с ним о президенте. Глаза, не смыкавшиеся всю ночь, горели, болела голова, в руках и ногах была трясучка.

— Вы не забыли о своём обещании? — спросила я.

— Ну разумеется, нет. Ваших детей никто и пальцем не тронет.

— Уберите руку, пожалуйста.

Если ты не уберёшь руку, подонок, я размажу твои внутренности по этим красным обоям и золотым занавескам, но платить гостинице за это, как истинный джентльмен, всё равно будешь ты!..

Мы прибыли на базу. Мне было достаточно одного взгляда на «демонов», чтобы определить: программа сломана, но они ещё по инерции повиновались приказам, не связанным с ведением боя. Хотя они ещё не решили, как себя вести и куда податься, но машинами для убийства они определённо больше не желали быть. У меня хорошая память на лица… Среди них были те, кого я знала ещё в мирной жизни, до превращения их в «демонов». У многих из них были семьи. Их родные и пикнуть не посмели — особого отдела боятся все. Больно видеть, во что превратилась «Аврора»… Уже давно нет того духа «свободы, равенства и братства», которым всё было пропитано в первые дни её существования. Теперь — жизнь под надзором. Паранойя президента породила этого монстра — особый отдел, который теперь заправляет всем, держа всех за горло холодной железной рукой. Это спрут, опутавший своими цепкими щупальцами всю жизнь «Авроры».

Сумерки, небо в гнетущей пелене туч. «Демоны» были построены на главном плацу базы, блестящем от затянувшегося моросящего дождя. Прячась под капюшоном пальто, я слушала, как Альварес говорил:

— Доктор Гермиона прибыла, чтобы провести осмотр и сделать вам инъекцию, которая повысит ваш тонус и увеличит силу.

Нет, не увеличит силу, а отнимет её. Ком в горле. Не заплакать. Только бы не заплакать. Тогда — конец. С каким лицом я сейчас подойду к ним? Аврора, Герман и Генрих. Надеюсь, они хотя бы вовремя их накормили. Если выяснится, что мои дети сидели голодные, я их всех… Я им всем мозжечок удалю.

Аккуратно застеленные серыми одеялами кровати в два яруса. За окнами — осенний дождливый сумрак, на потолке — лампы-трубки. «Демонам» приказали лечь. Глядя, как они разуваются и снимают куртки, чтобы заснуть вечным сном, я не заметила, как ко мне кто-то подошёл с коробкой.

— Возьмите, доктор.

Я вздрогнула. Коробка со шприц-ампулами легла мне в руки. Упаковки по пять штук. Альварес подошёл, открыл коробку и глянул на верхнюю — точнее, на её маркировку.

— Так, всё верно. Ну-ка, а следующая? — Он достал верхнюю упаковку и посмотрел на ту, что лежала под ней. — Гм… Всё верно. Хорошо, доктор, приступайте.

Он отошёл. Какая-то струнка зазвенела во мне и заставила достать две верхние упаковки шприц-ампул. «Спирт этиловый, 96 %». А под ними… Колени задрожали и начали подкашиваться.

«Витаминный комплекс № 3».

Потом скажут, что у нас был сговор. «Заговор врачей». Не было никакого плана, никакого сговора: доктор Гермиона безвылазно сидела в гостиничном номере президентского класса под охраной сотрудников особого отдела, а её заместитель Иоширо Такаги то ли по ошибке, то ли каким-то чудом что-то почувствовав, положил в коробку шприц-ампулы не со спиртом, а с витаминами. О чём он думал? Предполагал ли, что сделают с доктором Гермионой, если «демоны» не заснут? Как она должна всё это осуществить? Импровизировать на месте? И что ей сейчас делать под тяжёлым взглядом Мигеля Альвареса?