1 АНБ — Агентство национальной безопасности, самостоятельный разведывательный орган в системе Министерства обороны США.

Как только отрапортовали о завершении программы «Союз — Аполлон», лидеры Советского Союза сочли необходимым приобщить к космосу «братьев по социалистическому лагерю». Хотя основа для сотрудничества была выбрана не экономическая, а политическая, которая в ту пору играла на большой и великий Советский Союз и крепила дружбу, но в общую копилку развития космонавтики вклад был несоизмерим. Да, некая интеграция подразумевалась. Был расчет, что наши верные друзья, страны социалистического блока, подключат весь свой научный потенциал для исследования космического пространства... Но все же, повторю, политическая составляющая была главной.

Ну а дальше, как говорили в те времена: «Партия велела, комсомол ответил — есть!»

Первыми в 1976 году в Звездный городок прибыли представители ЧССР, ПНР и ГДР. Отбор шел по всей строгости, так что и наши коллеги из органов безопасности изо всех сил старались, чтобы их «первенцы» были кристально чисты и безупречны — как Гагарин.

Мы с ними встречались, обсуждали, давали рекомендации и советы о том, как без суеты и привлечения лишнего внимания спокойно и надежно делать свою работу, не мешая космонавтам готовиться к реальным полетам. И я считаю, что нам это удалось. Было много разных моментов, которые едва ли заслуживают оперативного внимания, зато могут быть использованы для придания юмористических оттенков скучным описаниям...

Вслед за первой тройкой прибыли венгры, румыны, кубинцы, болгары, монголы, вьетнамцы. Встал вопрос об организации работы этого интернационального коллектива. И здесь мы сделали серьезный толерантный и политкорректный шаг — или даже рывок.

Тогда мы знать не знали о будущем Президенте США Бараке Обаме и имели слабое представление о том, почему негра, извините — чернокожего, надо называть афроамериканцем. Однако при назначении командира интеротряда выбор пал на веселого темнокожего кубинца Тамайо Мендеса.

«Я почти белый, а по сравнению со своим черным, как кирзовый сапог, другом, оставшимся на Кубе, — такой же, как пшеничная мука!» — смеясь, утверждал он.

Тамайо был настолько по-кубински патриотичен и целеустремлен, что все сразу согласились с его лидерством. Да и по званию он был старше других — подполковник. Этот весельчак излучал оптимизм и сыпал вокруг себя радость. И дети его, которые, кстати, учились в одних классах с моими сыновьями, были такими же заводилами. Вместе с отцом они внесли изменения в наши представления о временах года. По их определению, в нашей стране две зимы: одна — белая, другая — зеленая, что, в принципе, вполне соответствовало не только кубинским меркам. Последние годы наше лето не баловало нас хорошей погодой.

Надо же было такому случиться, но почти сразу после своего неформального назначения Тамайо проявил себя как истинный командир и коммунист. Сейчас уже мало кто помнит, но был такой эпизод, когда китайские военные вошли на территорию Вьетнама. Тогда весь социалистический мир и международное коммунистическое движение быстро отреагировали на эту агрессию. Тамайо, услышав об этих событиях по радио, сразу созвал интернациональный космический отряд на собрание, где под его началом все космонавты соцстран приняли резолюцию, осуждающую китайскую агрессию.

Все бы ничего, но у Румынии всегда была особая позиция, которой строго следовали и ее космонавты — Дима Прунариу и Дедиу Митика. Они было кинулись к телефонам — звонить в посольство, но Тамайо буквально приказал им зайти в зал и поставить подписи под резолюцией. Румынам ничего не оставалось делать, но они тут же рванули в Москву, где доложили о происшедшем. Как потом они признались сами, им простили этот шаг, приказав все же избегать участия в таких мероприятиях. Однако критическая позиция кубинца и упреки в раскольничестве заставляли румын подкорректировать свою позицию и не противопоставлять себя другим...

Каждая из стран — участниц программы «Интеркосмос» подбирала и отправляла в Звездный городок двух своих представителей, понимая, что в полет пойдет один, основной. Второй будет дублером. И в этом была своя интрига. Если советские космонавты, готовясь к полету и дублируя основной экипаж, понимали, что в следующий раз они будут первыми и дублировать их будут другие, то программой «Интеркосмос» такого не предусматривалось. Поэтому дублеры были обречены. Они понимали, что первый космонавт их страны станет известен и в стране, и в мире, он будет обласкан властью и получит многие блага, о которых не мог и мечтать... Дублера же через некоторое время забудут совсем, ему не искупаться в лучах славы.

Руководители некоторых стран сразу определили первого. Это сделали ГДР, Польша, Куба, Вьетнам. Остальные ждали до старта, хотя в общем-то по многим признакам все равно все было понятно... Надо себе представить состояние каждого дублера, втайне надеющегося на какие-то сверхъестественные силы, на чудо и даже — не хотелось бы так думать — на невезение товарища. Вот где был простор для работы наших психологов, с которыми мы, естественно, взаимодействовали, дабы не упустить чего-то малого, из которого может возникнуть большая проблема. Ведь возникла же у одного дублера идея подсыпать сопернику перед самым полетом сильное слабительное! А что, размышлял он, ведь не отравление же это? Но зато пока товарищ будет «сидеть на унитазе», слетает он. И мы весьма корректно сделали все, чтобы и скандал не устраивать, и человека уберечь от греха.

Примером поведения и взаимоотношений между собой были немцы. Дублер, Кельнер Эберхард, знал, что он будет вторым, а Зигмунд Иен — первым, и гордо нес свой крест, помогая и поддерживая товарища. Они и через 30 лет остались друзьями, и Зигмунд всю жизнь буквально тащил за собой дублера. Даже когда ГДР не стало, а в объединенной Германии Зигмунда Йена лишили всех званий, орденов и заставили выкупать свое же жилище, они были рядом. Унизив первого немецкого космонавта из ГДР, западные политики тем не менее решили продолжать сотрудничество в космосе в рамках Европейского космического агентства. На первых же встречах с представителями ФРГ генерал-лейтенант В. А. Шаталов, когда речь пошла о немецком представительстве в Центре подготовки, настойчиво и аргументировано убедил немцев, что лучше Зигмунда Иена с этой работой не справится никто. Немецкие прагматики не стали сопротивляться и грамотно использовали опыт этого уникального человека. Вернув его к любимой работе, немецкие власти, в конце концов, согласились и с тем, что первый космонавт Германии — это Зигмунд Йен. На праздновании 30-летия советско-германского полета, проходившего на родине Зигмунда, все немецкие космонавты воздали должное этому прекрасному 70-летнему человеку.

У чехов быстро определился в основные Володя Ремек, ныне работающий в Европарламенте. У них с дублером не было ни проблем, ни каких-либо особых симпатий. Отработали и уехали.

Поляки также прошли все этапы достойно. Проблемы возникли только у Мирослава Гермашевского. Дело в том, что в правильном переводе на русский его фамилия пишется Хер- машевский. Однако нашим товарищам в ЦК показалось, что звучит она как-то некрасиво. Поляки, недолго думая, согласились с русским вариантом написания. В результате острословы тут же придумали частушку, в которой говорилось о метаморфозах в жизни Мирослава: «А приехал в СССР — поменял он хер на Гер!»

Интересно смотрелся их экипаж. Маленький, шустрый командир экипажа Петр Климук и высокий, медлительный Мирослав Гермашевский. Причем командир Петр родился под Брестом, на бывшей территории панской Польши, а Мирек — на бывшей территории Белоруссии.

Интересная ситуация возникла и с нашими «братушками » из Болгарии. Там тоже сразу определили в первый экипаж Георгия Какалова, но опять «какофония» с фамилией. По-болгарски она звучит вполне нормально, а вот по-русски — нет. Но ведь ясно, кто тогда заказывал музыку. Болгарам пришлось буквально «ломать» Георгия, и вплоть до самого старта его убеждали, что фамилия его бабушки — Иванова — звучит лучше, а он упирался. Тогда в ход пошел главный козырь: либо полет, либо фамилия. В общем, выбора не было. Так Георгий стал Ивановым, хотя по-прежнему расписывался «Какалов».