— Упаковка у нее. Рейс пятьсот пятнадцать «Америкэн эрлайнз». Мехико — Майами. Среда.

— О'кей. Дальше вот что. Пусть твоя девка сделает так, чтобы объект непременно встретил этот рейс. Как ты это обеспечишь, твоя забота.

— Я могу это устроить, — сказал Джонни.

— Хорошо. Это все, что от тебя требуется. Капкан установлен. Когда эти две девицы встретятся в Майами, с твоими проблемами будет покончено.

— Спасибо, спасибо вам…

Однако линия связи уже была мертва. Джонни откинулся в кресле, и на его лице страх смешался с возбуждением. Теперь пути назад не было. Наступил эндшпиль. Остались только месть и ужасная цена, которую он платит за нее.

Джонни встал и подошел к бару. Вытащил графин и налил в стакан на четыре пальца виски. Одним махом проглотил и выдохнул воздух, когда теплая волна алкоголя обожгла пустой желудок. Потом вернулся к своему письменному столу и набрал номер отеля «Хилтон» в Мехико. Посмотрел на часы. Было шесть часов. Есть надежда застать ее в номере.

— Мона? Это Джонни.

— Привет, Джонни, привет, детка. Как ты? Так приятно услышать твой голос!

— Да. Как идут дела, радость моя?

— Отвратительно, дорогой. Здесь нет никакой работы. Я думала, что со мной рвут контракт. Я виделась со многими людьми, но ничего не происходит.

— Все хорошо, не волнуйся. Тебе заплатят в любом случае. Это условие сделки. Послушай, Мона, мне тебя очень не хватает. Я хочу, чтобы ты вернулась.

— Правда, Джонни?

— Да. У тебя есть под рукой карандаш? Я хочу, чтобы ты вылетела в среду из Мехико в Майами рейсом пятьсот пятнадцать компании «Америкэн эрлайнз». Поняла? Я хочу, чтобы ты летела именно этим рейсом. Никаким другим, ни в какой другой день, ты меня поняла?

— Что за вопрос, детка! Это послезавтра. Ты меня встретишь?

— Нет, я не могу. Завяз тут надолго. Но есть другое дело. Ты должна сделать так, чтобы тебя встретила Криста. Пошли ей на факс сообщение: мол, жизненно важно, чтобы она встретила тебя с этого рейса. Мол, тебе надо срочно обсудить с ней нечто важное, о чем нельзя говорить по телефону.

— Что у тебя там происходит, Джонни?

Мона была туповата, но не совсем глупа. Сейчас она что-то заподозрила.

— Дорогая, ты должна доверять мне. Сейчас не могу объяснить тебе подробно, что к чему. Я хочу, чтобы ты сказала Кристе, когда встретишься с ней в аэропорту, что ты передумала и не хочешь работать с ней. Что ты решила вернуться ко мне, в «Элли». Скажешь, я позвонил тебе в Мехико и сделал такое предложение, от которого ты не могла отказаться. Поэтому-то ты и хочешь, чтобы она тебя встретила. Вот что ты ей скажешь.

— Джонни, это замечательно! Значит, я возвращаюсь в Нью-Йорк, и все будет, как раньше!

— Еще лучше, дорогая, в миллион раз лучше.

— Ты будешь рекламировать меня по всему городу?

— Я намерен заклеить весь город плакатами с твоим изображением, Мона. Вот увидишь. Твое хорошенькое личико надоест всему миру до смерти.

— О Джонни! — Мона захихикала в трубку, представив себе это потрясающее зрелище. — Выходит, я должна была повязать себя с агентством Кристы, а потом уйти от нее, чтобы помочь тебе в каком-то большом деле?

— Да, уж это точно, радость моя. Послушай, у тебя там что-нибудь происходит?

— В районе бассейна отеля «Хилтон» ничего.

— Ты кого-нибудь там видела, помимо деловых встреч?

— Нет. Впрочем, да, был парень, который закинул мне две камеры, принадлежащие Биллу Браддоку. Они были задержаны на таможне, и Криста прислала мне факс с просьбой, чтобы я привезла их. Билл собирается снимать меня для «Браво». А раз я теперь возвращаюсь к тебе, то ты получишь десять процентов!

— Лучше не сдавай эти камеры в багаж. Вдруг они затеряются? Браддок — очень модный фотограф, с ним лучше не портить отношения. И вообще, рентген может заподозрить, что это бомбы.

— Ладно, мне это не трудно. Я оставлю их при себе как ручную кладь.

— Да, и отдай их Кристе в Майами. Тебе незачем тратить время и отвозить их Браддоку. Черт с ним!

— Джонни, я так возбуждена!

— Ты возбудишься еще больше, когда попробуешь кое-что новенькое, что я храню для тебя в своем шкафу.

— А что ты хранишь для меня в постели, Джонни?

— Все то, чтобы было в последний раз.

Она засмеялась. Он тоже засмеялся. Но смеялись они по разным поводам.

— Я могу сразу же вылететь из Майами в Нью-Йорк?

— Как только увидишь Кристу и передашь ей камеры Браддока. Я буду сидеть здесь и поджидать тебя.

— Я люблю тебя, Джонни.

— Я тоже, — сказал он. Итак, со своей «подсадной уткой» он покончил.

Мона повесила трубку.

Джонни предстояло сделать еще два звонка.

Первый звонок труда не составлял. В «Америкэн эрлайнз» подтвердили, что на рейс пятьсот пятнадцать в среду из Мехико в Майами билетов полно. Свободных мест сколько угодно. Второй звонок был самую чуточку посложнее.

— Браддок?

— Да.

— Это Росетти.

— Привет.

— Хочу сказать тебе только одно, Билл. В среду тебе будут звонить из Майами из Отдела по борьбе с наркотиками, или от адвоката, или от нашей общей подруги — фотомодели. А может, от всех трех. Ты должен сказать…

— Что я не разговаривал с Кристой года два.

— И не оставлял никаких фотокамер в Мехико. И никогда никого не просил привозить их.

— Все правильно, Джонни. Я знаю дело. Мы уже все обсудили. У меня хорошая память.

— Вот и хорошо, значит, ты не забудешь и то, сколько ты получишь за помощь.

— Я никогда не забываю цифры, особенно большие.

— Не ошибись, Билл. В этом деле замешаны разные люди, если ты понимаешь, что я имею в виду. Люди, которые могу оказаться сильными врагами. Если ты испортишь дело, мы все конченые люди.

— Успокойся, Джонни, я взрослый парень.

— Я это знаю, Билл. Пока.

Джонни положил трубку и прокрутил все в мозгу, как уже делал это миллион раз до того. Не упустил ли он чего-нибудь? Все ли предусмотрел? Всегда что-то может пойти не так. Такое всегда бывает. Рейс может запоздать. Шины могут лопнуть. Люди могут напутать. Но все шансы за то, что все сработает.

И в среду утром в аэропорту Майами около двенадцати дня Кристу Кенвуд арестуют в тот момент, когда она будет держать в руках сумку с адресованным ей героином, рыночная цена которого примерно полтора миллиона долларов.

Факс на туалетном столике Кристы заработал, когда она причесывалась. Как и всегда, послание Моны означало какое-то дополнительное беспокойство.

«Я возвращаюсь раньше, чем предполагала. Мне необходимо срочно переговорить с тобой. Очень важно, чтобы ты встретила меня завтра, в среду, в аэропорту Майами, рейс 515 «Америкэн эрлайнз» из Мехико, прибывает в двенадцать дня. Это очень важно. Пожалуйста, будь там. Мона».

Криста позвонила Моне, как только получила факс, но Моны в номере не оказалось. Ничего не поделаешь. Как бы это ни было неудобно, но придется Кристе мчаться в аэропорт, несмотря на разворачивающуюся драму столь важных для нее съемок по контракту с Мэри Уитни. Мона — классная фотомодель. А агентство Кристы еще маленькое. Выбора у нее нет. Что понадобилось Моне? Почему она прервала работу в Мехико? Раздумывать на эти темы было бессмысленно. Днем она все выяснит. Кристе пришло в голову, что Мона, возможно, хочет отказаться от контракта, который они совсем недавно подписали. Если она этого хочет — прекрасно, Криста не будет держать ее или предъявлять ей претензии по суду. Можно поставить такую девушку, как Мона, перед камерой, но нельзя заставить ее думать. Если она чем-то недовольна, лучше пусть уходит.

Криста вздохнула и пригубила чашку кофе. На самом деле Мона не была самой большой ее проблемой. А вот Питер Стайн был. Он начинал серьезно угрожать ее существованию. Он снова продемонстрировал свою уникальную способность одновременно очаровывать ее и злить до белого каления, и Криста была достаточно реалистически мыслящей женщиной, чтобы понимать, что примерно так же она действует и на него. Выяснить причину было не так уж сложно. Во всех вопросах, кроме одного, они были полными противоположностями. Каждый из них был твердо уверен в своей правоте. Беда заключалась в том, что они по-разному представляли себе, в чем же заключается истина. Криста была крепкой, как сталь. Питер был тверд, как бриллиант. И оба были несокрушимы и неподвижны, как горы. Но если характерами они были похожи, то убеждения их были диаметрально противоположными. Когда он считал — черное, то она считала — белое. Он имел дело с фантазиями. Она твердо стояла на почве реальности. Он был идеалистом, витал в облаках. Она же могла бы написать учебник о прагматизме. Последняя их стычка представляла собой микрокосмос всех схваток, которые между ними были и будут, если их вообще ожидает общее будущее. Питера совершенно не интересовали ни деньги, ни заключение выгодных сделок, ни рост продажи его книг. Его ни на йоту не интересовали слава, успех, материальное вознаграждение. Его волновали только музыка его слов, стремление передать ими самые тонкие ощущения, ежедневная война ради спасения произведения, способного выдержать его собственную безжалостную критику. Криста понимала, что это важнейшая часть его жизни. Но она никак не могла понять, как это может быть единственной частью жизни. Конечно, он должен делать свою работу. И связанные с ней кровь, тяжкий труд, пот и слезы — это для него нечто постоянное. Но почему, Боже правый, когда тяжкий труд закончен, не позаботиться о том, чтобы этот труд был соответствующим образом оплачен? Поступать иначе — это халатность. Халатность по отношению к самому себе. А человек, ты сам — это самое важное на свете. Снова и снова Криста пыталась понять возмущение Питера. Каждая ее попытка кончалась тем, что она объясняла его поведение высокомерием, снобизмом художника и неумением признавать свое поражение. Питер, она была уверена, разозлился так потому, что она оказалась столь удачливой в области, где он проявлял полное бессилие. В этом плане он выказывал слабость. Нежелание признавать ошибку. Но одновременно у Кристы хватало ума сознавать, что все ее объяснения пропущены сквозь призму ее представления о действительности. Может ли быть такое, что Питеру действительно безразличны материальные блага: что ему искренне неинтересны и даже неприятны такие вещи, как денежный успех, список бестселлеров, слава, деньги и люди, которые добиваются всего этого? Предполагается, что подобные особи существуют на земле, хотя Кристе они никогда не встречались.