Оргазм у нее наступил моментально. Он пробился сквозь туман наслаждения вспышкой молнии и ударом грома, которые потрясли ее душу. Ноги ее задрожали от мощи этого ощущения, рот открылся, и она выкрикнула его имя, сообщая ему, что произошло, выражая сожаление, что это произошло так быстро.

— О-о-о!

Ошеломляющие эмоции бурлили в Кристе, проникая до кончиков пальцев рук и ног. Кровь кипела в жилах, слезы страсти катились по щекам. Невероятное наслаждение било фонтаном вокруг сосредоточения ее удовольствия.

И едва это кончилось, как началось вновь. Раньше Питер почти не двигался. Одно могучее вторжение — и Криста провалилась в звенящий восторг. Но теперь она почувствовала, как он шевельнулся в ней, плавая в пенящемся море любовной влаги. Он двигался назад, вперед, все еще без ритма, но исследуя ее шелковистые глубины, скользя по волнам ее вожделения в поисках новых ощущений. Криста тоже попробовала двигаться, отступая, когда он вторгался глубоко, приподнимаясь навстречу, когда он отступал. Но, сладостным образом зажатая между его твердостью и жестким краем стола, она чувствовала себя рабыней. Она попыталась подать ему сигнал отчаянным взглядом: ей хотелось соскользнуть на пол, чтобы он взял ее там. Она жаждала стать участницей этой любовной битвы. Хотела отдавать столько же, сколько получала.

И Питер стал опускать ее на пол. Его сильные руки придерживали взмокшее тело Кристы, а сам он оставался в ней. Правой рукой Криста начала шарить по столу, стараясь сохранить равновесие, и задела стопку исписанной бумаги. Рукопись «Мечты, которая мне снилась» упала и с шорохом разлетелась по всему полу.

На мгновение Кристу охватила паника. Ничто не могло помешать их любви, кроме этого.

Но Питер не колебался. Он знал, что делает, и не собирался останавливаться. Медленно и нежно он опустил возлюбленную на пол, усеянный листами его драгоценного романа. Она чувствовала под собой эти листы, ощутила, как один из них, увлажнившийся от ее пота, прилип к ее ягодицам. О нет! О да! В его глазах сверкала решимость, сумасшедшее осознание того, что должно произойти. Он уложил Кристу на подстилку из своего произведения и уперся руками в покрытый слоем бумаги пол по обе стороны ее тела. Криста подняла ноги и обхватила его ими, еще шире открывая себя. Она попыталась понять смысл поведения Питера, и мгновенно ее осенило. Здесь, в данную минуту, она для него значила больше, чем его работа. Вчера, завтра этого не было и могло не быть. Но сейчас это было. Значение символического акта Питера было кристально ясным. Их любовь возлежала на страницах, которые раньше он любил больше всего на свете.

— О Питер! — простонала она.

В ответ он снова нежно проник в нее.

— Все в порядке, Криста, — прошептал он. — Все в порядке…

— Я не знаю.

Лунным вечером, сидя за столиком на тротуаре в кафе «Ньюз», этом средоточии светской жизни Саут-Бич, Роб Сэнд выглядел так, словно он действительно ничего не знал. Но это не имело значения. Знания не были его главным достоинством. Во всяком случае, именно так считала Лайза Родригес. Никогда еще Роб не выглядел таким красивым. Лайза перегнулась через стол так, чтобы он мог видеть соски ее загорелых грудей, и улыбнулась ему своей дьявольской улыбкой.

— Роб, поверь мне. Поверь Стиву Питтсу. Поверь, наконец, черт возьми, Кристе! Она действительно желает тебе добра. Ладно, ты нравишься Стиву. Мне ты тоже нравишься. Мы не обманываем тебя, но ты, конечно, можешь сомневаться в наших мотивах. Но Криста! Ты ведь доверяешь ее суждению, не так ли?

Лайзе было очень трудно выговорить имя другой женщины, особенно в сопровождении пары комплиментов. Но плетью обуха не перешибешь. Во всяком случае, Криста ей не соперница. Криста витала где-то в облаках своего честолюбия, у нее не было времени на развлечения, которые составляли смысл жизни Лайзы. Криста была второй по красоте девушкой во вселенной, но эмоционально она принадлежала к какой-то вымирающей породе. Лайзу это вполне устраивало.

— Да, я верю Кристе. Я хочу сказать, я верю и тебе, и мистеру Питтсу, но Криста… Она, как бы это сказать, она — сама честность.

— А я, значит, нечестная, — промурлыкала Лайза.

Роб выглядел удивленным; он не сразу осознал, что сказал.

— Нет, Лайза, я уверен, что ты бескорыстный человек, но Криста — она все понимает. Когда она уговаривает меня стать фотомоделью, она искренне сочувствует всем моим проблемам. И мы с ней часами разговариваем обо всем на свете. О моем прошлом, о моих устремлениях, о Боге.

— Вот как?

Лайза пожалела о добрых словах, которые сказала о Кристе. «Никогда не говори хорошо ни об одной женщине» — таков был ее всегдашний девиз. Сейчас она нарушила свою главную заповедь, и это ей тут же аукнулось.

— О чем еще вы говорили? — быстро спросила она.

— Что ты имеешь в виду? — Роб посасывал свою кока-колу.

— А как по-твоему, что я имею в виду? — Губы Лайзы Родригес, которые минуту назад приглашали к развлечению, сейчас были не более приветливы, чем счет в ресторане.

— Не знаю, о чем ты, — рассмеялся Роб. — Я часто не понимаю, что ты имеешь в виду. Ты говоришь загадками.

— Я имею в виду, не хочешь ли ты залезть в трусики к Кристе?

Лайза старалась, чтобы в ее голосе прорвалось рычание, но вряд ли ей это удалось. Она не очень-то хорошо умела скрывать свои чувства.

— Какие ужасные вещи ты говоришь. — Роб был потрясен, это было написано на его лице.

— Я ничего не сказала. Это всего лишь вопрос, Роб. Ты хочешь трахнуть ее? Мечтаешь иметь возможность стянуть с нее трусики?

— Я не обязан сидеть здесь и слушать это, — ответил он и встал из-за стола. Он выглядел ошеломленным.

Люди, сидевшие за соседним столиком, застыли в изумлении. Они знали, кто такая Лайза Родригес. Этот парень, тоже фотомодель, явно собирается сбежать от нее, и она ревнует. Святый Боже! Это же материал для шестой страницы. Сколько заплатят за такую информацию? Может ли быть, что Криста, о которой они говорили, — это Криста Кенвуд?

Лайза взяла Роба за руку.

— Извини, Роб. Мне очень жаль. Не уходи. Прости меня.

Она мысленно прикинула в голове, не прибегнуть ли к какому-нибудь стандартному изречению обожателей Христа типа «будь милосерден», но решила оставить это про запас.

Роб позволил ей усадить себя снова за столик, но пребывал в смущении. Лайза оставалась Лайзой. Она была как бомба с сюрпризом и со взрывателем ускоренного действия. Все время говорит ужасные вещи и потом забывает, что она их произносила, или не придает им никакого значения, или и то и другое вместе. В глубине души Лайза неплохая девушка, она просто шалит, как скучающий, но полный энергии ребенок. Господь простит Лайзу, потому что она не желает никому зла. Во всяком случае, она занятная девушка, а с его гормонами она творит такое, о чем он никогда и не подозревал. Но насчет Кристы она его достала. Почему? Потому что частично Лайза была права. Криста — особенная. Она как ангел, живое воплощение той доброй и мягкой Америки, которую все напрасно жаждут обрести. Криста умна, блестяща, правда, быть может, чуточку безжалостна, но вы этого почему-то не замечаете. Но, самое главное, это не то, что она заставляет вас чувствовать. И оставь это «вы». Роб думал о самом себе. Да, ему нравилась Криста больше, чем он сам догадывался. Лайза открыла ящичек его личности ключиком своей грубости. Робу нравилось, как слушает его Криста, нравились ее спокойствие, ее умиротворенность. Ему нравилось, что она может говорить о Боге без всякого смущения, но и без насмешки. Мораль для нее понятие реальное, а не то, что изучают на занятиях этики в колледже. Криста существовала на его волне, и, когда она попросила его попробовать себя в качестве фотомодели, она его убедила. И, конечно, Роб все время чувствовал, как она красива. Он все знал про невозмутимость ее прекрасного лица, про улыбку, которой ее одарил Бог, единственную из всех, про ее русалочье тело, которое двигалось с изящной грацией зме́я-искусителя в садах Эдема. Нет, Роб не хотел трахать ее, срывать с нее трусики. Но, быть может, он хотел лежать рядом с ней на берегу журчащего ручья и разговаривать, греясь под солнцем, и чтобы их пальцы дотрагивались друг до друга, тела были бы рядом и чтобы он чувствовал ее дыхание на своем лице, а ее голос ласкал его слух. И он очень хотел привести ее в свою церковь. Он хотел стоять рядом с ней в Первой баптистской церкви у озера и смотреть, как солнце садится за Эверглейд, и видеть, как мерцают огни Палм- Бич, а яхты в сумерках медленно скользят по каналу. Он хотел молиться вместе с ней, о ней и быть с ней.