Питер улыбнулся. Да, он одинок. И это не потому, что он выбрал эту участь. Просто так сложилось. Действительно, у него было мало друзей, потому что друзья требовали отдачи, они были ненадежны и большей частью глупы, а глупость он переносил с трудом. Друзья отнимали время и хотели от тебя многого, но почти ничего, по его мнению, не могли дать взамен. А самое главное, они были частью реальности, которая враг фантазии, и поэтому оказывались врагами творчества. Друзья радовались, стараясь удушить мечты, которые вам снятся.

Питер действовал быстро, как хирург, спасающий жизнь пациенту. Оливковое масло, уксус, дижонская горчица, перец, каменная соль, аккуратно порезанный лук для винегрета. Листья салата, редиска, тонкие ломтики помидоров, придающие совершенную красоту блюду с креветками. Куски меч-рыбы, слегка подмасленные и подсоленные, лежали рядышком в печке-гриль. Салат выглядел необыкновенно зеленым. Французский хлеб, купленный только сегодня утром на рынке, подогретый в печке. Картофелины, тверденькие, но не влажные, натертые маслом и мятой с огорода. В холодильнике стояла баночка майонеза его собственного приготовления, в морозилке бутылка «Монтраше». Под конец он сделал для Камиллы ее любимый напиток «Ширли Темпл».

В кухню заглянула Луиза, глаза ее покраснели от «мыльных» терзаний и страстей, которые она переживала вместе с героями сериалов.

— Вы готовите ужин для Камиллы?

— Нет, я готовлю завтрак для Папы Римского.

— Я же не знала, что вы делаете.

Разве не ясно, чем именно он занимается? Но, учитывая умственный уровень Луизы, ни в чем никогда нельзя было быть уверенным.

— Папа, — хихикнула Камилла, — ты же действительно готовишь ужин!

— Я пытался пошутить с Луизой, но, видимо, она все еще не вернулась из «Санты-Барбары», — язвительно заметил Питер. Он с трудом переносил эту гору плоти, которая присматривала за Камиллой, но грубить няне не рекомендовалось, не то она могла увести ребенка на прогулку.

— Послушайте, Луиза, поскольку самую тяжелую работу я уже сделал, то, может, вы пойдете и соберете все к завтрашнему дню? Я сам уложу Камиллу в постель после ужина.

— Папа, я не хочу завтра уезжать. Можно мне остаться с тобой в Ки-Уэсте? — Она подбежала к нему и обвилась вокруг его ноги.

Питер почувствовал, как у него защемило сердце. Дочка была единственным существом на свете, которое трогало или когда-нибудь затронет его сердце. До нее он никого не любил. Все очень просто. Женился он с энтузиазмом социолога, который проверял на практике теоретические выкладки, а когда пришло время разводиться, то они расстались так же дружески, как расстаются студенты, жившие в одной комнате общежития, когда после окончания учебы они разъезжаются в разные стороны. Питер Стайн не держал зла на свою жену за то, что она изменяла ему. Поскольку все силы его души были устремлены на работу, а жизнь дана нам только раз, то эта ситуация казалась ему естественной. Боль ему причинило только то, что жена бросила его ради психиатра. Ему это показалось оскорбительным, особенно потому, что человек этот занимался психоанализом, иначе говоря, наживался на несчастных, которые обращались к нему в напрасной надежде обрести более глубокое понимание своих несчастий. Слава Богу, Камилла пока слишком мала, чтобы посвящать ее в тайны зависти к фаллосу и «комплекса Электры». Но если когда-нибудь Питер услышит от дочери подобную тарабарщину, ему придется серьезно поговорить с этим торговцем словами из Пасадены, с которым теперь живет его жена.

— Пойдем, дорогая, не забывай о нашем ужине. Ты теперь уже такая большая девочка. Давай зажигать свечи.

Во время ужина Камилла изо всех сил пыталась сидеть смирно, но это ей слабо удавалось. Она мало ела, однако попробовала все блюда и старалась быть серьезной, как отец. То и дело она залезала к нему на колени, чтобы он кормил ее, и шептала ему на ухо, что любит его, и удивлялась, почему от этих ее слов у него затуманивались глаза.

— Ты в порядке, папа? — неожиданно спросила она.

Питер рассмеялся, хотя в глазах у него стояли слезы. Как может такое юное существо задавать такие вопросы?!

— Конечно, в порядке. Я просто счастлив, вот и все.

— Что ты будешь делать, когда я уеду?

— Поеду в Палм-Бич повидать одну свою приятельницу. У меня все-таки есть несколько друзей.

— Кто это?

Камилла с подозрением глянула на отца. Она хотела, чтобы он принадлежал только ей.

— Очень давняя моя приятельница, зовут ее Мэри Уитни. Она устраивает вечеринку, и я собираюсь отправиться туда на моей яхте.

— Ты ее любишь?

— Нет, конечно, нет. Она просто моя приятельница, какие есть и у тебя в школе. Она очень забавная и умеет меня рассмешить.

— Наверное, на этой вечеринке будут красивые леди в красивых платьях.

— Наверное, пришло время мне рассказать тебе на сон грядущий сказку о прекрасной маленькой девочке, которая нашла волшебную палочку и могла с ее помощью оживлять хорошенькие игрушки.

Это сработало. Папа был крепким орешком. Он знал, как переключить внимание дочери. Постель и прекрасная длинная сказка — это звучало восхитительно. Отец отвел Камиллу наверх, подоткнул ей одеяло и, поглаживая спинку дочери, принялся вслух сочинять сказку. В отличие от романа это получалось у него легко, потому что никто не судил — ни он сам, ни весь мир. Наверное, и писать нужно вот так, ради забавы; не ради славы и денег, а только для того, чтобы люди засыпали счастливыми и им снились хорошие сны.

Дочь заснула. Не стала дожидаться конца сказки с хитро придуманной развязкой. Бесстрашные герои и прекрасная героиня остались парить в воздухе, Камилла покинула их, погрузившись в сон. Ее маленькая грудь тихо вздымалась и опадала, и сладкое дыхание вырывалось из ее чуть раскрытых губ.

Питер Стайн нагнулся и поцеловал дочку в лоб.

— Я люблю тебя, Камилла, — прошептал он. — Если бы не ты, я так и не узнал бы, что такое любовь.

Криста торопливо шла по холлу отеля «Интерконтиненталь», все время стараясь не забывать, что это Майами, а не какой-то город в тропиках. Вокруг лениво слонялась и бездельничала настоящая Южная Америка. Мужчины с отливающим блеском волосами нежно склонялись над наманикюренными пальцами похожих на танцовщиц фламенко дам, одетых в туалеты от Нины Риччи. Шаловливые дети благовоспитанно резвились у материнских ног. Отовсюду слышалась испанская речь, музыка звучала тоже испанская, и озадаченные официантки-американки разносили шерри, которое обычно вливают в суп. Однако Кристу мало интересовало это смешение культур. Она думала только об одном — о решающем свидании, которое должно сейчас состояться. Она думала только о Лайзе Родригес.

Только по неудачному стечению обстоятельств Криста отсутствовала в Майами, когда произошла драма, которая приковала к себе внимание всей Америки на рекордные тридцать шесть часов. Она намеревалась пробыть в Майами до дня после вечеринки у Мэри Уитни, но Норин Роуз, давняя подруга, уговорила ее отправиться вместе поплавать на риф Мемори-Рок в Абакосе. Криста не устояла перед соблазном, и в результате, когда история с Лайзой гремела по всем радиоволнам, Криста оказалась отрезанной от всего мира на Багамах.

Беда заключалась в том, что Криста, будущий агент, обязанная по идее держать руку на пульсе событий, последней узнала, что Лайза Родригес с помощью скоростной моторки сделала себя сиротой. Как только Криста вернулась в Майами и услышала всю историю, она потратила два нервных часа, пытаясь найти Лайзу. Когда же в конце концов она до нее добралась, супермодель разговаривала с ней весьма сдержанно.

По телефону голос Лайзы звучал отнюдь не как у девушки, которая случайно сожгла свою семью и провела ночь в камере, подозреваемая в убийстве. Напротив, она казалась, как всегда, самоуверенной. Похоже было, что ее главным образом волнует, как может эта история отразиться на ее карьере, причем волнует настолько, что у Кристы невольно возникло впечатление, будто все происшедшее имеет странный привкус рекламной кампании. Разговаривая, они пришли к выводу, что все это не будет иметь серьезных последствий, если не считать нервного потрясения, от которого страдает Лайза, и тогда Криста осторожно произвела разведку с целью узнать, приняла ли Лайза окончательное решение о переходе в ее агентство.