— Неужели это Криста Кенвуд?

Она обернулась и обнаружила рядом с собой мужчину, незаметно подошедшего почти вплотную к ней.

— Льюис Хеллер! Какой сюрприз! Вот не думала, что ты собираешься в Майами. Почему ты не приехал на день раньше? Ты пропустил мою презентацию.

— Но не сенсацию, которую она вызвала, дорогая. Все просто с ума посходили. Судя по тому, что я слышал, ты заработаешь уйму денег. Даже слишком много.

— Слишком много денег не бывает, Льюис, — рассмеялась Криста.

Хеллер тоже засмеялся, потирая руки. Он весь был невероятно гладким, начиная от прилизанных волос и кончая лакированными туфлями на шнуровке. В кругах издателей, где он играл роль ненасытного магната-разбойника, Хеллера кто-то однажды назвал маслом на раскаленной сковороде, которое вот-вот начнет шипеть и плеваться. Криста несколько раз встречала его в Нью-Йорке, и он предлагал ей кое-какие нейтральные проекты в качестве дымовой завесы своего главного мотива, который лучше всего можно было бы обозначить как «постель». Он ей никогда особенно не нравился, но он был остроумным, могущественным и потому потенциально полезным. В людях, обладающих всеми этими качествами, Криста Кенвуд всегда умела видеть не только плохое.

— Значит, ты не участвуешь в торгах, Льюис.

— Не хочу, чтобы меня задавили в толчее. Я слыхал, что кое-кто готов предложить тебе бешеные деньги. Семизначные цифры, дорогая. Они сошли с ума, но я счастлив за тебя.

Криста захлопала в ладоши. Она знала, что интерес к ее книге феноменален, но ей было приятно услышать это из уст Льюиса Хеллера: он был надежным источником. А миллион долларов, безусловно, превышал все ее самые смелые ожидания.

— Ладно, все выяснится завтра. Предельный срок — пять часов.

— Готовь шампанское и ожидай больших предложений за пять минут до пяти, — сказал Хеллер. — Ты слышала речь Стайна? — переменил он тему.

— Да, а ты? — Момент был совершенно неподходящий для того, чтобы покраснеть, но Криста ничего не могла с собой поделать. На ее счастье, круглые, как бусинки, глаза издателя ничего не заметили в сверкании разноцветных огней вечеринки.

— О да! Мистер Питер Стайн прекрасно говорит, ты не согласна? Я слушал его однажды. Неглупый человек, но… несколько пугающий, ты не находишь? Я хочу сказать, что от него исходит ощущение беспокойства. Из тех людей, которые способны испортить тебе процесс пищеварения во время ленча.

Льюис Хеллер изобразил гримасу отвращения. Все, что могло помешать ему наслаждаться едой на его знаменитых ленчах, представлялось Хеллеру совершенно чудовищным.

— Я разговаривала с ним, когда он перед выступлением надписывал книги. Мне он показался приятным человеком, — Криста старалась говорить как можно равнодушнее.

— Святой Боже! Приятный человек? Уверен, что Питера Стайна никогда не называли так раньше. Приятный! Это просто невероятно, Криста. Только ты. Только ты.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросила Криста, выдавая одну из своих особых улыбок.

— Он сложный человек. Трудный человек. Известен этим. Живет ради своего творчества, и все такое. Готов страдать ради своего искусства. Просто влюблен в него. Не отличается чувством юмора. Я однажды сидел рядом с ним на обеде, ну и стал высказываться по поводу одной из его книг… вполне благожелательно, ничего резкого… Так он обернулся ко мне и говорит: «Вы знаете, что сказал Марсель Дюшамп? Он сказал: «Те, кому не дано видеть, не должны мешать размышлениям тех, кому это дано». Вот так и сказал. По-моему, это очень грубо. И тем не менее я не против того, чтобы иметь его в моем списке авторов. Эти болваны, которые его издают, не различат бестселлер, даже если он упадет им на физиономию. Я могу удвоить продажу его книг. Но он не позволит мне… напыщенный грубиян.

— Меня вообще-то привлекают одержимые люди, — заметила Криста.

— Тогда я должен тебе нравиться. Я одержим тобой, — засмеялся Хеллер.

— Конечно, ты мне нравишься, Льюис. Ты всем нравишься. Уверена, что и мистеру Стайну ты нравишься тоже.

Она просто не могла не говорить о нем.

— Слушай, я умираю с голоду. Может, пойдем и поищем какую-нибудь еду?

Глаза Льюиса Хеллера с недоверием остановились на склонившемся перед ним официанте. Льюис не прочь был что-нибудь выпить, но неприязнь одного корыстолюбца к другому оказалась настолько сильной, что он предпочел направиться к ближней стойке с закусками.

Здесь было пиршество ракушек. Гостям предлагали кипящую похлебку из моллюсков со свининой, сухарями и тому подобным, жареных моллюсков, пирожки с начинкой из моллюсков под соусом чили, салат из моллюсков пополам с авокадо, горстки моллюсков на листьях салата, с ломтиками огурцов, с ростками бермудского лука.

— О Боже, я сам превращусь в ракушку! — со смехом сказал Льюис. — Думаю, все это в честь того, что мистер Стайн обитает в Ки-Уэсте.

Криста наложила себе полную тарелку маринованных моллюсков.

— Почему так много писателей живет в Ки-Уэсте? — проговорила она, подавив желание спросить: «Почему Питер Стайн живет в Ки-Уэсте?» Слово «опасность» проворной мышкой пробежало в ее сознании.

— Там конец пространства, за которым начинаются мечты.

— Звучит поэтически, Льюис.

— Я вычитал это у Томаса Санчеса.

— Интересно, у кого это вычитал он.

— Примерно так я представляю себе искусство, Криста: немного заимствованного, немного новенького. Никогда нельзя быть уверенным, вокруг чего шумиха. А в конце концов выясняется, что все уже было сказано раньше.

— На самом деле Санчес сказал: «Ки-Уэст — это конец американского пути, но одновременно также начало американской мечты», — раздался ехидный голос Питера Стайна. — Мне кажется, что вариант Санчеса получше, а вам?

Они резко обернулись. Писатель стоял позади них. Он смотрел на Хеллера, и лицо его выражало презрение. Потом он медленно перевел взгляд на Кристу, и лицо его смягчилось, как раньше, когда он увидел ее в очереди, подписывая книги.

— Ах, мистер Стайн, — произнес Льюис. — Ах, ах… — Он почти потерял дар речи, что для него было совершенно нехарактерно. Вспоминать их последнюю встречу ему было невыгодно. Если иметь в виду форму, не говоря уже о содержании, то этот обмен «любезностями» обещал оказаться повторением их первой, неудачной для Льюиса встречи.

Питер Стайн проигнорировал его.

— Вы должны попробовать севиче. Я сам готовлю такое.

Стайн вдруг закашлялся, прикрыв рот рукой. Невероятно! Когда всего несколько секунд назад он обращался к Хеллеру, то держался вполне уверенно, покровительственно, даже беспощадно. Сейчас, отведя взгляд, он вдруг смешался, в нем проявилась трогательная незащищенность… Словно пытаясь скрыть свое смущение, он взял у Кристы тарелку, прошел к столу, положил изрядную порцию и вернул тарелку Кристе.

— Вот, — сказал он.

Криста улыбнулась и попробовала угощение.

— М-м. Очень вкусно. Лимонный сок, красный перец, соль, черный перец… сахар. Вы к тому же умеете готовить?

— О да. Это занятие стоит у меня на втором месте.

Стайн по-мальчишески улыбнулся, довольный, что ей понравилось севиче, что представилась возможность рассказать ей о своем кулинарном искусстве.

— Поостерегитесь, — сказал Хеллер с мстительной улыбкой. — Помните Пруста? «Все люди кончают тем, что целиком отдают себя делу, которое стояло у них на втором месте». — Он не стал ждать ответного укола шпагой со стороны Стайна. — Слушайте, вы оба. Увидимся позднее. Мне надо поздороваться со Сьюзен Магрино и вообще сориентироваться в здешней обстановке. Увидимся, Криста. До свидания, мистер Стайн. Прекрасная речь. Да-да…

И Льюис Хеллер исчез, избежав возможного конфликта.

— Вы знаете этого человека? — спросил Питер.

— Так, немного. А вы? Он издатель, и весьма преуспевающий.

— Зарабатывает кучу денег.

— Почему у меня такое ощущение, будто вы не очень-то это одобряете?

— А вы? Вы же порвали с Голливудом.

— О да, порвала. Я отвергла американскую мечту, которую Санчес нашел в конце американского пути.