Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

И – было очень холодно. Стыло. Трудно сказать, сколько градусов, но лицо уже одеревенело, и немели пальцы в меховых перчатках.

Луч фонаря дробился на каменных гранях.

Вот она, черная дверь…

Гусар опустил голову и коротко проворчал что-то.

– Да, – сказал Николай Степанович. – Можно сказать: пришли.

Он снял с плеч рюкзак, Достал, освобождая каждую от оплетки, шесть бутылок с «тьмой египетской». Связал их по три скотч-лентой. Треск ленты казался оглушительным.

– Скорее всего, там пусто, – сказал он Гусару. – Рыцарь Поликарп явно открывал эту дверь, а значит – ящеры за ней начали оживать. И ожили они в непроглядную тьму: Что же касается стражей: посмотрим. Так ли уж они непобедимы. Но на всякий случай: сам понимаешь.

Он присел и обнял пса. Пес прижался к нему головой и лизнул смущенно в щеку.

Потом высвободился из объятий, взял зубами одну связку бутылок и подошел к двери.

Николай Степанович достал портсигар, открыл. Потом наклонился и взял в руки вторую связку бутылок.

Когда он выпрямился, двери перед ними уже не было.

Она не поднималась медленно, как та, в Антарктиде. Она просто исчезла.

Распалась тут же погасшими искрами.

За дверью был сумрак – примерно как в белую ночь. Бесконечно высокий свод светился зеленовато-сиренево. Ровный пол из матового камня лежал под ногами, и по нему от двери расходились чуть заметные темные линии – как лучи нарисованного черного солнца.

У самой двери, слева, лежал ничком мертвый ящер.

Он был тонкокостный, с маленьким хвостом и узким торсом. Если бы он стоял, то был бы чуть выше двух метров. Ноги пропорционально были чуть длиннее человеческих, а четырехпалые руки чуть короче. Удлиненная голова венчалась аккуратным костяным гребнем. Лицо производило впечатление почти человеческого – разве что нос коротковатый и приплюснутый, а подбородок – узкий и скошенный назад. Полузакрытые глаза были выпуклы и огромны…

Насрулло в сравнении с ним выглядел гориллой.

Гусар подал голос.

Николай Степанович встал и посмотрел туда, куда смотрел пес. Чуть выделяющееся на общем фоне, желтело продолговатое пятно.

– Посмотрим?

– Ггг: – не разжимая зубов.

– Забрать бутылки?

Гусар покачал головой.

Осколок стекла завизжал под подошвой. Потом – горлышко зазвенело, откатываясь в сторону.

Мертвые ящеры лежали так, будто умерли час назад. Рум. Время идет как-то по– своему.

Желтое пятно приблизилось. Обрело очертания.

На невысокой – по грудь человеку – возвышенности лежал золотой дракон.

Взгляду были доступны только морда и передние лапы, неожиданно напоминающие львиные лапы сфинкса.

С приближением к дракону становилось светлее.

Даже не было страха.

Веки дракона дрогнули. «Да,»– сказал он.

Он не издал ни звука, и в голове Николая Степановича не звучал голос – просто почему-то ясно было, что дракон только что сказал «да».

– Что значит «да»? – спросил Николай Степанович.

Он уже вроде бы не шел вперед, но все равно приближался к дракону все ближе, и ближе, и ближе. Гусар стоял рядом с ним, прижавшись к колену, и дрожал напряженно. «Да – это мой конечный ответ. На череду вопросов, которые ты задашь. Которые есть один-единственный главный вопрос.»

– Тогда скажи мне свое имя. «На самом деле у меня нет имени. Я – золотой дракон Дево, но »Дево« здесь – не имя, а знак принадлежности. Я принадлежу Дево. Которых нет.»

Странно – они уже стояли, упершись в возвышение, на котором лежал дракон, а он все еще продолжал приближаться, будто бы выплывая из темноты…

– Почему же ты жив? «Я не жив. Я золотой дракон. Я просто есть.»

Дракон еще приподнял веки, и в черном зеркале глаз Николай Степанович увидел себя и Гусара, маленьких и изогнутых, как отражения в хрустальном бокале, и тогда он решительно поставил бокал на стол и посмотрел на Фламеля.

– Так удобнее беседовать, – улыбнулся Фламель.

Они сидели в «африканской комнате» и пили стариннейший, двадцать третьего года, «Мартель», завалявшийся в подвалах Фламеля. Две бутылки его, в паутине и пыли, он принес и выставил, улыбаясь. на стол. Гусар, встретивший его настороженно, теперь расслабился и лежал рядом с террариумом, слушая неумолчную возню проглота.

– Я понимаю, что удобнее, – сказал Николай Степанович. – И все-таки я для начала хотел бы уяснить…

– Попробую, – сказал Фламель. – Тысячу лет не пил такого коньяка: Что сказать?

Слуги, домовые и призраки пережили хозяев дома, но продолжают накрывать на стол, прогонять злых духов и пугать мышей: звенеть цепями в сводчатых подвалах: Вы меня понимаете?

– В основном. Собственно, что-то подобное мне мерещилось. Но конкретно…

– После великой войны остались всего две расы. Они условились, что усыпальницы будут находиться на противоположных полюсах планеты, что искусственные существа, которые должны заботиться о целостности усыпальниц, не будут похожи ни на одну из рас – и даже при их необыкновенной способности изменять внешность они не смогут принять вид ни Дево, ни Сора.

Эти существа – мангасы – имеют не только интеллект, сравнимый с интеллектом их Творцов, но и мощнейший инстинкт, программу, которая может при необходимости подчинять себе интеллект, направлять его на исполнение Цели…

Да, это было обусловлено, но и Сор, и Дево в тайне друг от друга заложили в некоторых мангасов, еще в зародыши, в яйца – чтобы невозможно было обнаружить – программы уничтожения усыпальниц противника. Да, война продолжалась. Ледниковый период, вызванный Большой войной, подходил к концу, когда выяснилось, что обе усыпальницы уничтожены. Создатели довели до конца дело своей жизни: Хотите знать, что собой представляла их цивилизация?

– Вы не поверите, – сказал Николай Степанович, – но – совершенно не хочу.

– Хм: Что ж, определенная мудрость в таком подходе есть. Впрочем, если передумаете и решите узнать что-то подробнее – я всегда к вашим услугам. Для непредубежденного ума тот уклад жизни имел свои прелести: Один дуэльный кодекс чего стоил. Дуэль была важнейшим государственным институтом: Да, вы же сказали, что не желаете ничего знать о них.

– Именно так.

– Тогда я возвращаюсь к временам позднейшим. Подходил к концу ледниковый период, мангасы – кто-то в образе змей, кто-то – обезьян, – несли службу: и вдруг удар: Создатели мертвы. Умом мангасы все могли понять, но – инстинкт, но – программа: Это было сильнее. И мангасы, зная о том, что жизнь их отныне бесцельна, продолжали вести себя так, как будто Создатели живы и лишь по каким-то высшим причинам медлят с выходом. Даже себе мангас не мог признаться в том, что Цели Жизни более не существует. При этом все прекрасно зная. Представляете коллизию?

– Очень человеческая коллизия. Наблюдал многократно.

– Так ведь – оттуда и пошло: Думаю, вы способны представить себе, что именно может изобрести изощренный разум, с этой коллизией разбираясь?

– Миллион вариантов.

– И еще тонкость: разум, не знающий лжи.

– М-м…

– Скажем, мать, потерявшая младенца, начинает няньчить куклу: Вы уже догадались?

– Куклу? Скорее уж – щенка, котенка…

– Котенка. Или маленькую обезьянку. Кстати, мысль развить кошачьих была. Но перевести гепардов на смешанное питание не удалось; а разумные хищники – это неперспективно. Поэтому остановились именно на обезьянах.

– А как к этому отнеслась программа?

– Все можно обмануть, было бы желание и время. Перед программой появилось оправдание: создается полуразумный помощник, он же – мясной резерв, он же – игрушка: Отсюда четыре ветви: белые, черные, желтые, красные – по цветам Создателей. Ну, и прочее.

– Так. А потом?

– Вас это не шокировало?

– Нет. В конце концов, все было так давно…

– Беда в том, что эти оправдания перед программой становились со сменой поколений мангасов частью Цели. Понимаете? Деды обманывали как бы сами себя, оберегая от суда какие-то свои незаконные устремления, но перед внуками этот обман вставал как святая истина. Тоже знакомо, не так ли?

101
{"b":"179461","o":1}