Одорик описывает затем торжественные приемы, устраиваемые при Чингизханидском дворце (речь идет о Великом хане Йэсуне Темюре, правнуке Хубилая, правившего с 4 октября по 15 августа 1328 г.). «Когда Великий хан восседает на троне во всем имперском величии, первая императрица находится слева от него, чуть ниже, чем император; затем на третьей ступени сидят три других сожительницы, а затем – дамы высшего света; справа от Великого хана находится его старший сын; внизу располагаются отпрыски благородных кровей». «И я, брат Одорик, я жил три с половиной года в этом городе (Пекине), в окружении наших монахов, у которых там есть монастырь и которые занимают достойное место при дворе Великого хана. Пользуясь тем, что время от времени мы благословляем его, я старался изучить факты и очень внимательно наблюдал за происходящим… И в самом деле, один из наших священнослужителей (Жан де Монтекорвино) является архиепископом при императорском дворе и благословляет каждый раз хана, когда тот собирается в поездку. Однажды, когда монах возвращался в Пекин, наш епископ, наши младшие братья и я сам выходили ему навстречу в двух днях расстояния от города. Мы вереницей шли к монарху, который восседал на императорской повозке. Перед нами мы несли крест, прикрепленный к высокому древку, и пели антифону: Приди, Святой Дух. Когда мы приблизились к императорской повозке, Великий хан, узнав наши голоса, позволил приблизиться к нему. И по мере того, как мы приближались с поднятым крестом, он снял свой головной убор и обратил свой взор на крест. Епископ дал ему благословение, освятил его и Великий хан с набожностью поцеловал крест. Я положил ладан в кадило и наш епископ окурил его божественным фимиамом. Но так как этикет требовал этого, чтобы никто не появлялся перед его величеством без подарка, мы преподнесли ему серебряное блюдо, наполненное фруктами, которое он благосклонно согласился принять; он даже соизволил надкусить один из плодов. Затем мы отошли в сторону, чтобы не оказаться на пути сопровождающей его кавалерии. Затем мы приблизились к некоторым высокопоставленным вельможам его свиты, которые прошли крещение (несторианские тюрки, обращенные в католиков) и они также получили наши скромные преподношения с такой же радостью, словно это были божественные дары». [777]

Одорик описывает нам красочно грандиозные охотничьи загоны, организованные для Великого хана в императорском лесу в двадцати днях пути от Пекина. Живописно представлены охота, Великий хан верхом на слоне, монгольские сановники, выпускающие окрашенные стрелы. Рык животных и лай собак создавали такой адский шум, что ничего не было слышно». Затем, как и при охотничьих облавах его предка Чингисхана, Иесун Темюр, посчитав, что «охота» исчерпана, давал знак о прекращении травли диких животных, и словно следуя буддистским правилам, давал свободу оставшимся в живых животным.

Одорик отмечает, наконец, совершенное функционирование почтовой службы в монгольской империи. «Гонцы скакали во весь опор на необычайно резвых лошадях или использовали быстрых верховых верблюдов. При приближении к месту передачи сообщения для дальнейшего следования, они трубили в рог, чтобы предупредить о своем приближении. Предупрежденные таким образом сторожевые тотчас же готовили другого всадника или наездника на верблюде с новой сбруей. Тот же молниеносно схватывал почту, вскакивал верхом на лошадь или верблюда и скакал до следующего этапа, где происходило то же самое. Великий хан, таким образом, получал каждые сутки новости из стран, обычно расположенных, по крайней мере, в трех днях конного пути».

Одорик де Порденон после двух или трех лет пребывания в Пекине, возможно, покинул столицу к 1328 г. Он вернулся в Европу через Верхнюю Азию. Он пересек страну онгютов, христианских тюрков, как мы это знаем, и один из принцев которых – Георгий (умер в 1298 г.) когда-то был обращен в католицизм Жаном де Монтекор-вино. Так как речь идет о несторианцах, Одорик, также как и до него Марко Поло, [778] путает онгютских принцев с кераитским «Священником Жаном», но это точно, что он говорит об онгютских принцах, когда он нам рассказывает о том, что они нередко брали в жены Чингизханидских принцесс. Что касается города Тозана, который он считает столицей онгютов, это был как установил Пельо, средневековый Тонгчен, нынешний Токто или возможно Суэйюань. Из страны онгютов Одорек взял курс на страну Кансан, те. Каньчеу в Каньсу, отмечая, что на этом крупном караванном пути города или поселения были построены настолько близко, что, выходя из одного места, сразу видели стены другого города. Одорик выбрал затем одну из дорог Гоби на севере или юге Тарима. По пути он собирал интересные сведения о Тибете и ламаистской теократии, но не заходя в эту страну, как ошибочно об этом говорили. [779]

Он вернулся в Падую в мае 1330 г. и скончался 14 января 1331 г. в монастыре Удины, продиктовав свой рассказ о путешествии.

Архиепископ Пекина Жан де Монтекорвино, который встречал Одорика, умер некоторое время спустя после отъезда последнего в Италию в 1328 или 1329 годах. [780]

В 1333 г. Рим послал на его замену другого молодого монаха по имени Никола, который направился в Центральную Азию. Новость о прибытии Николы в Алмалык, что недалеко от нынешней Кульджи в регионе Или, достигла Европы в 1338 г., но кажется, он умер, так и не достигнув Китая. [781]

В 1339 г. Папа Бенедикт XII послал в Китай францисканца Жана де Мариньоли. Прибыв из Неаполя в Константинополь в мае 1339 г., Мариньоли отплывает в Крыму в сторону Каффы. Прежде он нанес визит Узбеку, хану Кипчакии, которому преподнес дары от имени Папы. Весной 1340 г. он покинул Кипчакию и направился в сторону Алмалыка в чагатайское ханство, где он объединил разрозненных христиан, как мы в этом убедимся далее, которые подверглись преследованиям в предыдущем до его прибытия году. Он вначале пересек Центральную Азию и прибыл в Пекин в 1342 г. 19 августа его принял Великий хан Тоган Темюр, десятый преемник Хубилая, которому он подарил породистую европейскую лошадь. Этот жест понравился монарху. [782]

26 декабря 1347 г. Мариньоли сел на корабль в Тэюаньчеу. По пути он высадился в Индии в Куламе и Мелиапуре, где он пробыл один год. В Авиньон он вернулся в 1353 г. [783]

В 1370 г. Папа Урбан V послал архиепископом Пекина преподавателя Парижского Университета Гийома де Прато, а на следующий год он назначил Франциско де Подио легатом в Китае. Но в это время монгольская династия была свергнута. Китайцы – победители из династии Мин, включили христианство в список проскрипции, который они наложили на те иностранные доктрины, которые были внедрены или поощряемы монголами. Китайская национальная идеология рассматривала христианство как монгольскую религию. То же самое произошло в 840 г. при крушении уйгурских каганов, которые поддерживали манихейство и в краткие сроки оно тоже было запрещено как религия, привнесенная варварами.

Говоря о различных религиях при монгольской империи в Китае, мы были вынуждены забегать вперед, нарушая логический ход развития династии Хубилая. Вернемся к тому, о чем мы не сказали.

Император Темюр (1294-1307) был последним из выдающихся личностей монгольской династии в Китае. После него явно обозначилось декадентство. Как кажется Чингиз-хан предусматривал такой ход событий, если то, что ему приписывают верно. Потомки степных охотников, вкушая удовольствие оседлой жизни, купаясь в роскоши, о которой говорят Марко Поло и Одорик де Порденон, забыли о своем примитивном прошлом и перестали задумываться о причинах своей мощи. Мунке, один из последних, который попытался как-то отреагировать на это, вернуть завоевателей мира к мудрой простоте степных обычаев. После него Хубилай решительно повернул свою династию к китаизации, оседлой жизни, цивилизованным радостям. С такой личностью, которую он представлял, (возьмем, к примеру, его внука Темюра) то все удавалось сделать, так как он сочетал с традиционными особенностями монголов, которые у него оставались нетронутыми, всю силу китайской ловкости. Но с появлением слабых и посредственных императоров от этой положительной двойственности остались только нежелательные последствия. Последние Чингизханиды в Китае были чрезмерно китаизированы, были расслаблены дворцовой жизнью, злоупотреблением удовольствиями, отделенные от внешнего мира завесой фаворитов и фавориток, просвещенных людей и бюрократов, для того, чтобы сохранить что-то положительное от монгольской мощи. Эти потомки самого грозного завоевателя вселенной закончили жизнь в нелепом времяпрепровождении, бессилии, в жалких попытках активных действий и в решающий момент проявляли склонность к грустной мечтательности. С другой стороны, оставшись варварами в этом смысле слова, они никогда не восприняли государственную идею китайцев о государстве как о нечто абстрактном целом. На троне Сына Неба они оставались кланом, члены которого на глазах у всех устраивали свары, вырывали власть друг у друга и взаимно само истреблялись. Когда китайцы восстали против них, они были очень разобщены, их принцы ненавидели друг друга настолько, что вместо того, чтобы помочь друг другу, они один за другим терпели поражение от китайцев из-за отсутствия единства.