Выполнив религиозные обряды в церкви Святого Петра и других церквях Рима, Раббан Чома отправился во Францию через Геную. Генуэзцы, у которых имелись значительные фактории в Крыму и Трабзонде и немало негоциантов в монгольской Персии, также оказали достойную встречу посланнику Аргуна. [947]
Прибыв в Париж 10 сентября 1287 года, Раббан Чома был принят Филиппом Прекрасным, который в его честь устроил торжественный прием в церкви Сент-Шапель. После посещения Парижа, Сорбонны в Сен-Дени, Раббан Чома направился в Бордо к королю Англии Эдуарду I (конец октября, начало ноября). Как и король Франции, король Англии оказал ему самый почетный прием, но никто из принявших его не заключил никакого конкретного военного соглашения, для достижения которого и был послан Раббан Чома. [948] Несколько обескураженный таким ходом событий, Раббан Чома направился в Рим, где наконец 20 февраля 1288 года Папой был избран Николай IV. Папа выслушал монгольского прелата с большим интересом и вниманием, допустил его к церемониям святой недели, предоставляя повсюду почетное место и причащая его со своих рук. Раббан Чома уехал, полный умиротворения. Читая его воспоминания о путешествии, видим, что прелат, родившийся около Пекина, никогда не думал с религиозной точки зрения и чисто внутренних ощущений, что получил такое глубокое удовлетворение. [949] Но с политической точки зрения его миссия окончилась полным провалом. Западные государства не решались организовать крестовый поход, который во взаимодействии с монгольской армией Персии мог бы спасти франкские владения в Сирии. Сетования Раббана Чомы кардиналу Тускулуму, которые он выразил во время второго путешествия в Геную, скрывают глубокий смысл: «Что же скажу тебе, мой преподобный и высокочтимый? Я прибыл с посланием от имени правителя Аргуна и патриарха, чтобы обсудить вопрос об Иерусалиме. Вот уже и целый год прошел… Что я отвечу, с чем я приду, когда вернусь к монголам?» [950]
Раббан Чома возвратился в Персию с письмом Николая IV, Филиппа Прекрасного и Эдуарда I хану Аргуну. [951]
Он прибыл ко двору повелителя Персии к концу лета 1288 года. Аргун выразил большую признательность и ввел его в свой двор в качестве несторианского капеллана: «Аргун приказал возвести часовню вблизи ханской стоянки и таким образом, чтобы строение часовни соприкасалось с ханским шатром. Он дал указание, чтобы звон колоколов всегда звучал в этом храме». [952]
После празднования Пасхи (10 апреля) 1289 г., Аргун отправил к Папе Николаю IV, Филиппу Прекрасному и Эдуарду I, нового посланника – генуэзца Бюскареля Жизольфа. Бюскарель прибыл в Рим между 15 июля и 30 сентября 1289 г. Принятый Папой Николаем IV, а затем (ноябрь-декабрь) Филиппом Прекрасным, он повторил вновь просьбу хана о создании наступательного союза для того, чтобы освободить святую землю. Мы располагаем текстом письма Филиппу Прекрасному, написанном на монгольском языке с использованием уйгурского алфавита: «Обращаясь к святым силам Вечного Неба, под покровительством Верховного хана (Хубилая), вот вам наши слова: Король Франции, мы тебе предлагаем выступить в последний месяц года пантеры (январь 1291 г.) и расположиться лагерем перед Дамаском к 15 числа первого месяца весны (к февралю 1291 г.). Если ты выступишь с твоей стороны с войсками в назначенное время, мы захватим Иерусалим и отдадим его тебе. Но если ты не соизволишь встретиться с нами, то нам нет необходимости идти с нашим войском». В официальном приложении на французском языке, которое Бюскарель передал Филиппу Прекрасному, Аргун брал на себя обязательства при условии, если крестоносцы высадятся в Сирии, обеспечить его необходимым продовольствием и снаряжением, а также предоставить 30 000 лошадей для пополнения кавалерии. [953]
В 1290 г. Аргун отправил Николаю IV, Филиппу Прекрасному и Эдуарду I четвертого посла по имени Чаган или Заган, крещенного под именем Андрея в сопровождении Бюскареля Жизольфа, для которого это была вторая поездка. [954]
И на этот раз западные государства не дали положительного ответа, ограничиваясь только протокольными формулировками и в результате чего объединенный поход франков и монголов так никогда и не состоялся.
Аргуну ничего не оставалось делать, как мобилизовать армию для защиты северных границ в Хорасане и Закавказье. Он передал правление Хорасаном своему старшему сыну Газану, у которого заместителем был назначен эмир Науруз, сын ойратского администратора Аргуна Аги. Как мы знаем, последний руководил административными делами Восточной и Центральной Персии с 1243 по 1255 годы от имени Великого хана с почти неограниченной властью и даже после прихода к власти хулагуистской династии, он сохранял значительное влияние до самой своей смерти около Тусы в 1278 г. Науруз, воспитанный в условиях уважения и почестей, рассматривал Хорасан как бы своей личной собственностью. В 1289 г. он восстал и чуть было не захватил лично принца Газана, но после первоначального успеха, его стал преследовать хан Аргун и он вынужден был скрыться в Трансоксиане у хана Кайду, предводителя угэдэйской династии (1290). [955]
Хан Кипчакии, пройдя в кавказском направлении Дербентский пролив, напал на приграничный район Персидского ханства, но военоначальники Аргуна отразили нападение передовых отрядов 11 мая 1290 г. на берегах Карасу в Циркассии и нашествие было предотвращено. [956]
Правление Гайхату и Байду
Ответная реакция на центристскую политику Аргуна началась со времени его последнего заболевания. Умер он 7 марта 1291 г. С 30 февраля придворные сняли с должности и казнили иудейского министра Сада ад-Даулэ. Наиболее влиятельные военоначальники назначили ханом брата Аргуна – Гайхату, который в тот период был правителем сельджукской Анатолии. Этот принц был ограниченным, любителем выпивки, увлекавшимся женщинами и имевший склонность к мужеложеству, безумным транжирой, не обладавший никакими качествами руководителя. Совместно со своим министром чадр-джиханом – Ахмедом аль-Халиди, у него возникла злосчастная идея ввести в Персии в мае 1294 г. оборот бумажных денежных знаков или чао по примеру того, что осуществил в Китае Великий хан Хубилай. [957] Первая эмиссия бумажных денег была осуществлена в Таурисе 12 сентября того же года. Результат оказался еще более плачевным, чем это было в Китае. Перед угрозой волнений со стороны торговцев и возникновения бесчинств на базаре, использование бумажных купюр было приостановлено.
Что касается религиозных событий того времени, то по жизнеописанию Мара Иахбаллаха III явствует, что Гайхату проявил доброжелательность к патриарху, а также к Раббану Чоме и, что он с удовольствием посетил несторианскую церковь, построенную последним в Мараге. [958]
Однако политика чадр-джихана, всемогущего министра, стремившегося отстранить монгольских эмиров от участия в управлении государством, была направлена, по утверждению Бартольда, на особое положительное отношение к мусульманам.
Гайхату был свергнут группой монгольских высокопоставленных лиц, недовольных тем, что происходило в стране. 21 апреля 1295 г. он был задушен при помощи тетивы в лагерной стоянке в Могане, он был убит «без кровопролития». Вельможи назначили на его место его кузена – Байду, другого внука Хулагу. Новый хан представлял собой довольно заурядную личность, который согласился стать правителем только потому, что это было для него спасительным решением. [959]
