Но он также с симпатией относился к буддизму и даосизму. С 1250-1252 гг. при императорском дворе он назначил предводителя даосистской церкви и «главного хозяина» буддистов. Первым был монах Ли Чачанг, вторым – лама «из западных стран» по имени Намо. [661]

В эту эпоху особым распоряжением монарха пользовался Ли Чачанг. В 1255 г. Мунке присутствовал на бурном совещании, где участвовали буддистский монах Намо и даосисты. [662]

В 1256 г. при его дворе в Каракоруме состоялось нечто вроде церковного собора. Он говорил Рубруку: «Все эти религии как пять пальцев одной руки». Но буддистам он говорил, что «буддизм является ладонью руки, а все остальные религии – пальцы той же руки". В самом деле, кажется, что, балансируя между буддистами и даосистами, Мунке закончил тем, что склонился в пользу первых, особенно после коллоквиума в 1255 г., где даосисты были уличены в том, что распространяли апокрифы, которые извращали происхождение буддизма. В остальном монгольский монарх использовал все верования в своих политических целях. Именно с учетом этого, он поставил предводителем буддистов бонзу Кай Юаня, а верховным над даосистами назначил личность, также преданную интересам монголов.

В эпоху правления Мунке, Людовик Святой послал с миссией к монголам францисканца Гийома де Рубрука (родом из под Касселя). [663]

Рубрук, покинув Константинополь 7 мая 1253 г., [664] добрался Черным морем до итальянских факторий в Крыму (прибыл в Солдаю 21 мая). Он продолжил путь из Крыма в русские степи, то есть в кипчакское ханство, и у него сложилось впечатление, что он попал в другой мир, мир жизни номадов среди безмолвных просторов, которые после массового истребления древних кипчакских тюрков, были океаном растительности, на горизонте которого неожиданно возникали патрули монгольской кавалерии. «Когда я очутился среди татаров, мне в самом деле привиделось, что я был перемешен в другой век». Описание монгольских орд Рубруком стало хрестоматийным. «У них нет постоянного места жительства, так как они разделили между ними всю Скифию, которая простирается от Дуная до Дальнего Востока и каждый предводитель в соответствии с тем, мало или много находилось под его началом людей, знал границы своих пастбищ и определял, где он должен оставаться в зависимости от времени года. При наступлении зимы они направляются к более теплым краям на юге, летом они возвращаются к более умеренным краям на севере». Рубрук со знанием дела описывает монгольские шатры из войлока, установленные на повозках и зачастую служившими передвижными поселениями. Что касается самих монголов, никто лучше не описал их, чем наш францисканец: «Мужчины сбривают небольшое каре на голове и то, что остается от волос на голове, они завивают в косички, которые свисают с каждой стороны висков, падая до ушей». Укутываясь зимой изделиями из меха, они надевают летом одежды из шелка, доставленного из Китая. Наконец, они не расстаются с огромными сосудами с кумысом, броженным кобыльим молоком, национальным монгольским напитком и вином». [665]

31 июля Рубрук достиг ставки Сартака, сына Батыя, в трех днях езды от Нижней Волги. Несмотря на то, что наш францисканец не отдавал себе в этом ясного отчета, Сартак был несторианцем и Рубрук был препровожден к нему «неким несторианским христианином по имени Кайат, который относился к знатным людям двора». [666] И даже если это неправда, что при Сартаке Рубрук встретился с тамплиером, этот принц был достаточно информирован о происходящем на Западе. Когда Рубрук сказал ему, что самым могущественным монархом христианского мира был император, тот на это заметил, что гегемония на тот момент перешла к Людовику Святому. После того, как Рубрук, выйдя из стоянки Сартака, пересек Волгу, он был принят в ставке Батыя на восточном берегу реки. «Батый восседал на высоком месте или троне, величиной с кровать, покрытой позолотой, куда вели три ступеньки. Около него находилась одна из его жен; другие же мужчины находились на правой и левой сторонах от нее». В свою очередь Батый направил Рубрука ко двору Великого хана Мунке. Францисканец пересек Яик или реку Урал и вошел в азиатские степи, «это безлюдное пространство, подобное огромному морю». Он спустился вдоль Чу, провел шесть дней в Таласе, пересек Или, прошел на север Или через город Эквис», населенный таджиками, говорящими на персидском языке и, который, при скрупулезном исследовании Бартольда, может оказаться ни чем иным, как Ики-огузом М. Кашгари, [667] затем через «Кайлак» (Кайлык, неподалеку от нынешнего Капала), где процветала значительная несторианская община, а также уйгурская буддистская община, где Рубрук слышал чтение От mami paolme. Говоря об уйгурах, Рубрук пишет, что «татары (= монголы) заимствовали их письменность и алфавит, а письма, которые хан Мангу (= Мунке) шлет Вашему Величеству (Людовику Святому) написаны на монгольском языке, но уйгурскими буквами».

30 ноября 1253 г. Рубрук покинул Кайлык и, пройдя по восточной части озера Балхаш, пересек регион Имиля или Тарбагатая, вотчины угэдэидов, где начиналась древняя страна найма-нов на южных отрогах Алтая, и, наконец, он достиг ставки Мунке, который дал ему аудиенцию 4 января 1254 г. «Нас сопроводили во дворец, войлочный полог был приподнят и мы вошли, напевая гимн: A solis oxtu. Там все было покрыто золотканными материалами. В самой середине стоял сосуд на огне, наполненный терном, корнями полыни и лепешками из коровьего навоза. Великий хан сидел на небольшой кровати, одетый в богатый, хорошо люстрированный халат из мягкой ткани, напоминавшей шкуру нерпы. Это был человек среднего телосложения, с немного вздернутым и плоским носом в возрасте примерно сорока пяти лет. Хан отдал распоряжение преподнести нам напиток, сделанный на основе риса, цвет которого был светлым, а вкус напоминал белое вино. Затем он приказал принести несколько видов хищных птиц, которых поместил на руку, рассматривая их в течение длительного времени. Потом он повелел нам говорить. Переводчиком у него был несторианец».

В ставке Мунке Рубрук неожиданно встретил жительницу Лотарингии из Метца, по имени Пакетта, которая была привезена из Венгрии и которая была на службе одной из несторианских жен этого монарха. Сама она стала женой русского, работавшего там архитектором. Рубрук также встретил там при дворе Каракорума парижского ювелира Гийома Буше, «брат которого жил у Большого моста в Париже» и который поочередно работал на богатую вдову Соргактани, затем на самого молодого брата Мунке – Арик-богу, с симпатией относившегося к христианам. Рубрук заметил, что во время торжественных приемов при дворе, первыми к посещению допускались несторианские священники с их украшениями для того, чтобы освятить бокал Великого хана, а за ними следовало мусульманское духовенство и «языческие» монахи, то есть буддисты и даосисты. Сам же Мунке иногда сопровождал свою несторианскую супругу во время молебна в церковь. «Он вошел туда, ему занесли золоченую кровать, на которую он сел рядом с императрицей, своей супругой, напротив алтаря». [668]

Рубрук прибыл к императорскому двору в Каракоруме 5 апреля 1254 г. Гийом Буше, которого высоко ценили как мастера золотых дел при дворе, встретил его с «большой радостью. Его жена была дочерью сарацина, родившегося в Венгрии. Она хорошо владела французским и команским языками. Там же мы встретили другого человека по имени Базиль, сына англичанина, тоже родившегося в Венгрии и владевшего теми же языками, что и его супруга». В Пасху в 1254 г. Рубруку было дозволено справлять богослужение в несторианской церкви Каракорума, где «ювелир Гийом создал образ святой девы Марии в виде скульптуры, наподобие той, что была сделана во Франции». Неподалеку от несторианской церкви в Каракоруме имелись две мечети и двенадцать пагод или храмов «с идолами». У Рубрука была возможность видеть на дивном богослужении Арикбогу, одного из принцев, наиболее благосклонно относящегося к христианству, «который протягивал нам руку, делая крестное знамение наподобие наших епископов». Однажды, когда возникли разногласия между мусульманами и христианами в присутствии Рубрука, то тот был свидетелем того, как Арикбога публично встал на сторону христиан.