Викен криво улыбнулся:

— Вы хорошо рассуждаете. Похоже, с головой у вас все в порядке, даже несмотря на серьезное переохлаждение.

Ей понравилась его интонация, прямота — и никакого притворного сочувствия.

— Наверное, он отправил сообщение Бергеру с ее телефона, — сказала она. — А еще мне и нескольким другим. «Не занимай праздник Ивана Купалы будущим летом». А Йонни Харриса тоже он убил?

— У нас есть все основания так полагать, — подтвердил инспектор. — Харрис был свидетелем чего-то, что он не должен был видеть.

— Он приходил в офис Майлин в тот вечер… Машина. Он видел, как Вильям паркует ее машину.

— Вот именно, — сказал Викен. — Но только позже Йонни Харрис понял, что это значило. Полагаю, он хотел подзаработать на своем наблюдении. Надо же на что-то жить.

— Но Вильям был на лекциях весь день, а потом на работе.

Инспектор оттолкнул табуретку и вытянул коротковатые ноги.

— Мы просмотрели камеры наблюдения с парковки возле университета и обнаружили, что машина Майлин въезжала на нее с утра. Когда у Вильяма был перерыв на работе, он успел не только выпить кофе в «Дели де Люка», но еще и припарковать машину на улице Вельхавена. Это вполне можно сделать за короткий перерыв.

Лисс заметила, что все крутит и крутит прядь волос. Она опустила руку.

— Я кое-что выяснила, — сказала она. — Вильям пережил насилие. Он познакомился с Бергером в путешествии на юг, когда ему было двенадцать лет.

Викен прикрыл глаза:

— Это о каком путешествии вы говорите?

Она рассказала о диске, посланном ей Майлин, повторила, что запомнила из интервью. Инспектор слушал не прерывая. Сидя на стуле у окна в больнице, он так не напирал. Был менее опасным.

— Вильям называл Бергера Курткой.

— Если это верно, — прервал ее инспектор, — тогда на место встают некоторые важные кирпичики. Если Вильяму было двенадцать лет, это мог быть девяносто шестой год. Он называл место?

— Кажется, в документе Майлин было написано про Крит.

Викен очень оживился, достал кусочек бумаги и записал.

— А могло быть несколько дисков? — поинтересовался он.

— Вильям уничтожил тот, что Майлин мне отправила. Он уничтожил все записи Майлин. Они с Курткой заключили пакт. Лучше умереть, чем выдать друг друга. Майлин погибла, потому что выяснила, кто такой этот Куртка.

— И тем не менее у Бергера были планы разоблачить Вильяма-убийцу перед камерой? Он намекал на это в интервью в газете.

Лисс вспомнила, что сказал об этом Вильям:

— Он заставил Бергера поверить, что признается в убийстве на шоу «Табу».

Инспектор двумя пальцами потер гладко выбритый подбородок.

— Бергер, видимо, лишился остатков здравого смысла, — заметил он. — Насчет пакта я еще не разобрался, но если ваш рассказ верен, понятно, как он подпустил к себе Вильяма. Что случилось в точности — лишь догадки. Но мы нашли следы… ну, они оба были вместе в квартире прямо перед смертью Бергера от передозировки героином.

Лисс не хотела больше об этом слушать.

— Та девушка из Бергена, — сказала она, — Ильва Рихтер. Зачем Вильям нашел ее через семь лет после поездки на Крит? Он связывался с ней в промежутке?

Викен развел руками:

— Пока неизвестно, получим ли мы ответ на это в ходе следствия. Все равно что-то останется непонятым.

«Нам приходится смириться со многим», — подумала Лисс, когда инспектор собрался уходить. В тот день, проснувшись в больнице, она поняла, что поквиталась сама с собой. Она была на пути к смерти, но осталась в живых. В последующие дни, когда она сидела и смотрела из окна одним здоровым глазом, это чувство ослабевало. Потому как что же это были за счеты, которые она сводила? Значит ли это что-нибудь для Зако или его семьи, что ее саму чуть не убили?

В какой-то момент, когда инспектор Викен стоял, держась за ручку двери, Лисс была готова выпалить все, что случилось на Блёмстраат. Она открыла рот, чтобы рассказать, но вдруг решила: пусть никто не знает. Надо нести это в одиночку. Жить в одиночку.

Зашла медсестра. Она постучалась, уже закрывая за собой дверь:

— У вас все есть, Лисс?

Она произнесла ее имя, будто они были старыми приятельницами, встретившимися снова. Кстати, она была санитаркой. Полненькая, с острым взглядом, но вышколенно дружелюбная.

Лисс не хотелось есть, и ей не нужна была ничья поддержка. Но она вспомнила, о чем может попросить.

Санитарка сразу же вернулась и положила на столик ручку и маленький блокнот.

Она сидит высоко над землей, голова почти упирается в облака. Она держится за его длинные волосы, словно за вожжи, но не может управлять, и вдруг ее кидают, и она парит по воздуху и несется к земле. Она вот-вот разобьется, но ее ловят огромные руки. Они поднимают ее обратно на плечи. Она кричит и просит его перестать, но ее снова кидают и ловят. Снова и снова, ведь она и сама хочет только продолжать.

Это надо было написать в блокноте, который ты подарила мне, Майлин. И ни слова о том, что случилось в Амстердаме. Потому что оно началось не там. Все истории начинаются в другом месте. Может быть, у нашего озера или в доме в Лёренскуге, задолго до моего рождения. И так я могу пронести это с собой: писать об этом, не упоминая ни одним, словом. То, что случилось и могло случиться, что привело за собой другое, тени в тени, круги в кругах. Палец, опущенный в воду, вращает ее. Где-то в холодной темноте я появилась.

Зазвонил телефон на стене. Она узнала голос санитарки:

— Звонит ваш молодой человек, перевести звонок?

Лисс зажмурила единственный глаз, потом рассмеялась:

— У меня нет никакого молодого человека.

— Он так сказал, когда я спросила.

Кажется, санитарка удивилась, но, ничего больше не объясняя, перевела звонок. Голос Йомара не был для Лисс неожиданным.

— Наглость — второе счастье? — проворчала она. — С каких это пор ты — мой молодой человек?

Она слышала, как он засмеялся:

— Это медсестра предложила. Я не смог назвать наши отношения. Пусть люди думают что хотят. Обычно это срабатывает.

— А почему, ты думаешь, я хочу с тобой поговорить?

— Я должен знать, как твои дела.

Она сидела в старом спортивном костюме, который Таге принес из дома. Штаны были коротки, а цвет ей нравился в шестнадцать лет. Она была неприбрана, ненакрашена, на голове повязка, закрывающая пол-лица.

— Хорошо хоть ты не додумался сюда явиться, — сказала она обреченно. — Я сижу тут как одноглазый тролль.

— Отлично, я подожду до завтра.

— Меня завтра выпишут.

— Могу тебя встретить. Отвезти домой.

Это куда? Она подумала, что ей некуда ехать.

— Ты наверняка помнишь все, что я тебе сказала в тот вечер по телефону?

— Каждое слово, — уверил он.

— Я такая, Йомар Виндхейм. Ты мне нравишься, но никогда, никогда, никогда между нами ничего быть не может.

— Ты уже это говорила одиннадцать раз. Слышишь, я зеваю? — Звук, раздавшийся в трубке, больше напоминал храп.

— У меня с собой нет никаких вещей, так что незачем меня встречать.

Положив трубку, она написала в блокноте:

И все же есть человек, который выдержит рассказ о случившемся на Блёмстраат. Тот, кто скажет, что делать. Может, он единственный человек на свете, на которого ты больше всего полагалась, Майлин.

Дверь в кабинет Далстрёма была закрыта. Лисс постучалась, подождала, ничего не последовало. Она обошла дом, прошла мимо гаража, поднялась на крыльцо. На дверном звонке был миниатюрный рельеф с пейзажем. Кнопка была между острыми вершинами гор, тянувшихся к темному небу. Она услышала два низких звонка в доме. В эту секунду дверь открылась. Девочка на пороге была не старше шести-семи. За спиной у нее болтались две толстые темные косички.

— Тебя зовут Лисс, — сказала она.