Незнакомец идет на террасу, не оборачивается. На нем шорты цвета хаки и черная рубашка с коротким рукавом. Волосы средней длины зачесаны назад и свисают за воротник. Йо, слыша, что мать больше не кричит, стоит и колеблется. Потом крадется следом.

Они садятся за стол на краю террасы. Где-то вдалеке о берег бьются волны. Кажется, сейчас даже сильнее, и Йо все еще думает спуститься и броситься в море. Вода наверняка теплая, и темнота окрашивает ее в черный цвет.

Незнакомец тоже пьет колу. До Йо доходит, почему голос его показался знакомым. Он слышал его по телику. А не так давно этот человек был на первой полосе «Афтенпостен».

— Видел вас в газете, — говорит он. — И по телику.

— Наверняка.

— Вас многие узнают?

— Ну да. Люди глазеют на меня, будто им трудно осознать, что человек, оказавшийся на телевидении, тоже сделан из плоти и крови, тоже обедает и ходит в туалет. — Незнакомец улыбается. — Но норвежцы — народ вежливый. Наглазевшись вдоволь, они по большей части оставляют тебя в покое. Вообще-то, многие просто стесняются и боятся показаться глупыми, как мы с тобой.

Йо глотает колу, смотрит в сторону ресторана:

— Только не мама. Она все время себя позорит.

Взрослый откидывается на спинку кресла.

— Она пьяна, — констатирует он. — Все меняются, когда выпивают.

Йо пытается найти другую тему для разговора:

— А вы не выпиваете? — Он показывает на стакан колы. — Ну, в смысле алкоголь?

— Только когда очень надо. Тебя, кажется, зовут Йо?

— Откуда вы знаете?

— Слышал, как отец тебя звал, когда мы выходили из самолета.

— Арне — не мой отец!

— Понятно. А как меня зовут, ты не знаешь?

— Слышал много раз. Не помню.

Мужчина, постучав по карманам на рубашке, достает смятую пачку сигарет:

— Можешь звать меня Куртка.

— Куртка? Это не имя.

Мужчина прикуривает:

— Так меня прозвали в твоем возрасте. Сколько тебе? Тринадцать? Четырнадцать?

— Двенадцать, — отвечает Йо немного заносчиво.

— Некоторые друзья так и зовут меня до сих пор, — говорит мужчина.

— А вам нравилось, — скалится Йо, — что вас называли Курткой?

Куртка поглаживает небритый подбородок:

— Там, откуда я родом, у всех есть клички, часто мальчиков прозывают по профессии отца. У моего отца был магазин одежды или, как это тогда называлось, «конфекциона», так что Куртка было нормальной кличкой, сейчас, в общем-то, мне даже больше нравится. Уж всяко это круче, чем Скрепка, Кружева или Помойка. Не говоря уж о Навозе.

Он смеется, и Йо тоже приходится засмеяться.

— Йо тоже не полное мое имя, только его начало.

— Вот как?

— Но никто не смеет называть меня полным тупейшим именем. А то придушу.

— Ой. Значит, я тоже буду называть тебя просто Йо.

— Я не шучу. Кое-кто в школе пробовал давать мне кликухи. Теперь жалеют.

Мужчина затянулся сигаретой:

— Согласен, Йо. Надо, чтобы тебя уважали.

Арне уже встал. Он мрачен, и это хорошо, потому что в таком настроении он молчит и не пристает к Йо. На мать он вообще не смотрит, целый день. Крадясь мимо двери в спальню, он слышит ее нытье. В номере до самой кухни пахнет перегаром.

На улице ярко светит солнце. Плитки обжигают ноги. Вернуться, что ли, за сандалиями? Тогда придется стучать. Он идет дальше, вдоль узенькой полоски в тени стен. Наверняка со стороны он выглядит глупо. Можно подумать, он крадется за кем-то. Или что он — вор. Последние метры он бежит мимо бара, вверх по лестнице к бассейну. Почти все кресла уже заняты. Он чувствует, как все на него уставились. Ему даже мерещится, что они шепчут: «Это сын той, которая…»

Две девчонки сидят на краю бассейна. Одну из них Йо заприметил еще в самолете. Она шла в туалет сразу за ним. У нее тонкий острый нос и мокрые каштановые волосы, спускающиеся по спине. Может, она его постарше. У нее уже грудь. Больше, чем у всех девчонок в классе. Купальник белый, с темно-красными сердечками. Проходя мимо, он отворачивается. Не сняв желтой футболки, он резко кидается в глубину бассейна, хотя там висит табличка, что это запрещено. Он здорово умеет прыгать в воду. Однажды он даже прыгнул с пяти метров.

Он несколько раз проплывает туда-сюда. Потом ныряет и скользит под водой мимо девчонок. В школе он лучше всех плавает под водой. Он чувствует, как они следят за ним взглядом. Они думают, не пора ли ему выныривать. Как так можно? А ему не пора. Пока он не дотронется рукой до противоположной стенки бассейна. Он подтягивается на бортике поодаль от девчонок, сидит и ждет, пока с него стечет вода. На них он не смотрит, смотрит в другую сторону. Уверен, что одна из них минимум два раза на него глянула, не маленькая толстуха, а темноволосая, с сиськами. Жара стоит удушающая. Солнце припекает так, что в голове стучит, а если он и дальше будет так сидеть, то стук усилится и что-нибудь случится, он даже не знает что. Он вскакивает. Ступни болят, будто все они в волдырях. Он вышагивает мимо девчонок, которые, наверно, заметили, что с ним что-то не то, проскальзывает за угол и вниз по лестнице. Оказавшись вне поля их зрения, он пускается бегом. Не останавливается, пока не добегает до детской площадки с качелями и горкой. Дыхание разрывает горло, а внутри все еще раздается стук, будто кто-то колотит кувалдой в темноте. Он плюхается на качели. Вокруг него повсюду кошки. Считает их. Шесть штук, и все копошатся в кустах. Пересчитывает. Он никогда не любил кошек. Они всюду крадутся и появляются беззвучно, никогда не знаешь откуда.

Одна из мелких, котенок, осталась без глаза. Он заметил ее еще накануне. Она сидела перед дверью в номер и мяукала. Серо-бурая и тощая, как червяк. На месте глаза над пустой глазницей свисает тонкая полоска века. Теперь котенок проскальзывает через ворота, когда Йо их открывает, идет за ним в номер. Наверняка бывшие постояльцы ее подкармливали. Так считал Арне. На свете живут миллионы кошек. Эта тощая одноглазая калека не выжила бы, если б за ней не присматривали. Имеют ли все калеки право на жизнь? Йо резко оборачивается и издает резкий звук. Животное вздрагивает и уносится в кусты.

Конечно, дверь открывает Арне. Он мрачно смотрит на Йо и исчезает в туалете. Не успел Йо надеть сандалии, как Арне высовывает рожу, всю в пене для бритья, и бормочет:

— Когда соберешься уходить, забери малышей.

— Они еще не ели, — протестует Йо.

Но Трульс уже прицепился к нему. Сил тащить с собой Трульса у него нет. А надо бы: тогда его не будет в номере, когда проснется мамаша. Чтобы он не видел, как она вывалится из кровати и потащится в ванную блевать. Она этим занималась всю ночь, но Трульс спал как убитый. Нини, конечно, тоже, после двойной дозы снотворного.

Целых полчаса уходит на то, чтобы младшая сестра затолкала в себя хлопья и йогурт. Мать все еще спит. Арне бродит по номеру и смотрит исподлобья, но молчит, раз Йо занимается малышами. Потом он пихает пакет с нарукавниками, пляжным мячом и маской в руки Йо и выставляет их вон.

— Горячо! — вопит Нини и переминается с ноги на ногу, будто наступила на раскаленную сковородку.

Ему приходится сунуть ее в коляску, зайти в номер и взять ее сандалии.

У детского бассейна он сажает их на свободное кресло. Напяливает нарукавники на Нини. Вспоминает про крем от солнца. Отбрасывает мысль вернуться еще раз в номер.

— Следи за ней хорошенько, — командует он Трульсу.

— А ты куда?

— Прогуляюсь до пляжа.

— Я с тобой!

— Отвянь! Ты остаешься здесь и следишь за Нини. Думаешь, ты на каникулах, что ли?

Трульс смотрит на него грустными собачьими глазами, чего Йо не выносит.

— Эй, соберись! Обижаешься на болтовню? Я ненадолго. Следи, чтобы нарукавники у нее сидели плотно.

Он берет свое полотенце, отходит немного, потом оборачивается и повторяет про нарукавники:

— Надуй их как следует. Если она утонет — ты виноват!