Лисс подошла к нему:

— Узнаешь меня?

Парень взглянул на нее. У него была вмятина на лбу под челкой.

— А должен? — спросил он равнодушно.

— Мы виделись два дня назад. В кабинете Майлин Бьерке.

В нем не было ни капли давешнего беспокойства.

— Не знаю, о чем вы.

Но у Лисс всегда была отменная память на лица.

— Это был ты. Ты что-то оттуда забрал. Как тебя зовут?

Он повернулся спиной и поспешил прочь вместе с девушкой в пуховике. Лисс побежала за ними:

— Зачем ты вырвал страницу из ее ежедневника?

— Да хрена ли ты ко мне привязалась?

— Я все рассказала полиции. Они тебя ищут.

Он остановился, подошел к ней:

— Заговоришь со мной еще раз, получишь в морду.

Он схватил девушку за руку и исчез в дверях.

Пятница, 19 декабря

Она позвонила Вильяму. Когда он ответил, кто-то громко кричал на фоне, и он ее не слышал, ей пришлось перезвонить.

— Я на семинаре, — извинился он. — Осталась минута до конца перерыва. Что там с машиной Майлин?

— Мне надо ее одолжить.

— Одолжить машину? А можно?

— Почему нет?

— Не знаю. Может, она — доказательство… Извини, Лисс, я совсем плохо соображаю. Наверняка можно. У меня есть запасные ключи на связке. Когда она тебе нужна?

У нее не было определенных планов.

— Собираюсь на дачу ближе к вечеру. Могу заехать и захватить ключи. Мне еще кое-что надо сделать до этого.

Мужчина, открывший дверь, был лет сорока с лишним, тощий, с редкими волосами и большими залысинами. Хотя было еще очень рано, он был в костюме и белой рубашке, впрочем не застегнутой доверху.

— Лисс Бьерке, осмелюсь предположить? — произнес он с легкой шепелявостью.

Она это подтвердила, и он впустил ее:

— Я — Одд. Его дворецкий. — Последнее он произнес с небольшим поклоном, после чего шагнул с ковровой дорожки в коридоре и открыл еще одну дверь. — Бергер, визитер пожаловал.

Лисс услышала в ответ какое-то ворчание. Мужчина, назвавшийся Оддом, помахал ей:

— Бергер принимает в гостиной.

Она была готова вот-вот расхохотаться от этой торжественной манеры изъясняться, но сдержалась.

Гостиная была светлая, с широкими окнами и эркером, выходящим на улицу Лёвеншольд. Мужчина, узнаваемый по фотографиям в газетах и телепередачам, сидел за письменным столом у окна и тюкал двумя пальцами по клавиатуре. В жизни он выглядел старше, лицо было желтое, осунувшееся.

— Садитесь, — сказал он, не поднимая взгляда.

Она осталась стоять. Ей никогда не нравились приказы, особенно от пожилых мужчин.

Наконец-то Бергер обернулся.

— Хорошо, что вы все еще стоите, — улыбнулся он и скользнул по ней взглядом. — Женщина вроде вас не должна садиться, пока ее не разглядят. — Он указал на диван у противоположной стены. — Вы не похожи на сестру, — заявил он. — Совсем не похожи. Кофе?

Он встал, заполнив собой комнату. На письменном столе стоял латунный колокольчик, он схватил его, позвонил. Тут же в дверях появился Одд.

— Подай нам кофе, пожалуйста, — попросил Бергер.

Одд повернулся к Лисс:

— Латте? Эспрессо? Американо?

Его шепелявость стала отчетливее, и Лисс заподозрила, что это нарочно.

— Эспрессо, — ответила она, — лучше двойной.

Снова небольшой поклон, и Одд исчез. Теперь все выглядело еще смешнее, и Лисс подумала: что это за пьеса разыгрывается перед ней?

— Он представился как ваш дворецкий, — сказала она и с некоторым колебанием села.

— Так он и есть дворецкий, — признался Бергер. — Получил образование в лучшей академии дворецких в Лондоне. Понятия не имею, что бы я без него делал.

— Наверняка хорошо для вашего имиджа, — прокомментировала Лисс.

Бергер, хромая, подошел к креслу с другой стороны стола.

— Разумеется. За счет него я и живу. Годовая зарплата дворецкого не такая уж высокая, и она себя оправдывает.

Он достал пачку сигарет, французских, «Голуаз», предложил ей и прикурил от золотой зажигалки с выгравированными инициалами Э. Б.

— Подарок от спонсоров, — улыбнулся он, заметив, что она разглядывает зажигалку. — Самое большое милосердие в моей жизни демонстрируют спонсоры. Я живу за счет милосердия. Из милосердия.

Дверь беззвучно растворилась, и появился Одд с подносом. На нем стоял серебряный кофейник, чашки, блюдца, сахар и маленький сливочник с молоком. На руках дворецкого красовались белые перчатки, и тут уж Лисс не удержалась от смешка. Никто не спросил, над чем она смеется, а Одд удалился, разлив кофе по чашкам, так же тихо, как появился.

— Я, как вы знаете, виделся с вашей сестрой, — сказал Бергер. — Но не в тот вечер, когда она должна была появиться в студии.

Лисс почувствовала, что он заговорил об этом, чтобы опередить ее.

Он все еще сидел и разглядывал ее.

— А теперь вы хотите узнать, что случилось с Майлин. Это естественно. Вы только что вернулись из Амстердама, как я слышал.

Он обнажил зубы, очень белые, крошечные, похожие на молочные. От этого улыбка его стала шаловливо-детской, по контрасту с помятым лицом и огромным телом.

— А вы защищаете насилие над детьми, как я слышала, — сказала она и затянулась крепкой сигаретой.

— Правда? — Он зевнул. — Это моя работа — провоцировать людей, говорить о том, что их злит и что они обожают слушать. Вы наверняка видели рейтинги моего шоу. Да? Последнюю передачу посмотрело более девятисот тысяч. Мы приближаемся к магическому миллиону. После каждого эфира мы вынуждены останавливать работу телефонных операторов из-за перегрузки. Газеты одного только Осло написали о «Табу» больше двадцати пяти полос. Но разве об этом мы собирались говорить? У меня редко бывают гости, особенно незнакомые дамы.

— О чем же мы собирались говорить?

— О вас, Лисс Бьерке. Это куда интереснее. Молодая женщина отправляется в Амстердам учиться дизайну. И все больше работает моделью. Причем работа все больше сомнительного свойства, по крайней мере с точки зрения обывателя. Давайте поговорим о вашей показной богемности и выборе любовников.

Она со звоном поставила чашку на блюдце.

«Откуда, черт возьми, вы это знаете?» — могла бы она спросить, но заставила себя промолчать. Прогнала мысль, что в эту секунду кто-то ходит по Осло и наводит справки о ее местонахождении. «Воутерс», — промелькнуло у нее в голове.

— Расскажите о себе, Лисс, — призывал Бергер. — Я падок на хорошие истории.

Она моргнула несколько раз, снова пришла в себя. Неужели Майлин рассказывала о ней этому типу? Не похоже на нее. Лисс взглянула на Бергера. Черная челка, свисающая на лоб, скорее подчеркивала, а не скрывала опустошенность на лице. Но посреди этого поля битвы взгляд за узкими прямоугольными очками был мягким и светлым. Она видела отрывки «Табу», выложенные в Сети. Бергер говорил о детях, что их сексуальность неизбежно становится товаром в рыночном обществе, когда все продается и покупается. Он говорил о допинге как о необходимости, если спорту суждено по-прежнему соответствовать нашему запросу на сверхчеловеческое. О легализации героина, более интересного и чистого наркотического вещества, чем алкоголь. Героин убивает удивительно мало людей. К смерти приводит криминализация наркотиков и все, что с ней связано: грязные шприцы, грязный секс, убийства как следствие неоплаченных долгов.

— Я падок на истории, — повторил он. — Особенно когда их рассказывает кто-то вроде вас, хотя мой интерес к красивым молодым женщинам переходит все больше в область академическую. — Он сделал беспомощный жест от области паха к голове. — Все больше в этом направлении, — вздохнул он. — Ну, хватит об этом, расскажите о себе. Тогда я взамен пообещаю: вы узнаете то, зачем пришли.

К этому она была не готова. На секунду так смутилась, что могла бы даже сесть к нему на коленки, как маленькая девочка, стоило только ему попросить. «Надо собраться», — подумала она и сказала что-то о дизайнерских планах. На это он улыбнулся из облака «Голуаза», отчего она проговорила что-то о своих попытках быть моделью: для нее это не имело значения, но кто-то, непонятно зачем, призывал ее заняться этим на полную.