Цыганка Потрясая бубенцами, Позументами блестя, Ты танцуешь перед нами, Степи вольное дитя! Грудь — подвижна, плечи — живы! Взгляды жгучих, черных глаз — Это дерзкие призывы К страсти каждого из нас… Но под пологом палатки, В сокровенный час ночной, Кто ж отважится на схватки С непокорною тобой? Знаю кто! Вот там в сторонке, Руку сунув за кафтан, Смотрит вслед красивой женке Темно-бронзовый цыган. Этот… Он отдернет полог Мускулистою рукой… Будет сон ваш тих и долог Под палаткою родной… Как смеешься ты над нами, Степи вольное дитя, Потрясая бубенцами, Позументами блестя! «Смотрит тучка в вешний лед…» Смотрит тучка в вешний лед, Лед ее сиянье пьет. Тает тучка в небесах, Тает льдина на волнах. Облик, тающий вдвойне, И на небе и в волне, — Это я и это ты, Оба — таянье мечты. «Упала молния в ручей…» Упала молния в ручей. Вода не стала горячей. А что ручей до дна пронзен, Сквозь шелест cтpyй не слышит он. Зато и молнии струя, Упав, лишилась бытия. Другого не было пути… И я прощу, и ты прости. «Ты поклянись, — она его просила…» «Ты поклянись, — она его просила, — И верен будь тому, что изречешь, Что этой песни — в ней большая сила — Ты никому, как мне, не запоешь. Не запоешь, когда ко мне на смену Придет другая с новой красотой, И я утрачу прелести и цену Перед твоей окованной мечтой. Другие песни пой, коль запоются, Кому, и где, и как — мне вс равно. Но лишь бы этой песне вновь проснуться И повториться не было дано. С меня писал ты, я тебя ласкала, Я, я низала нити чудных снов, Я с нею вместе чувством трепетала… Спускала с плеч последний свой покров. Та песнь моя! вся, вся без исключенья…» Он клятву дал… и наконец запел, Когда в час смерти, в облике виденья Ее он вновь пришедшую узрел. Лезгин Свершивши раннюю молитву, Пока проснется генерал, Старик-лезгин кряхтит и чистит Полуаршинный свой кинжал! На лезвии, в сияньи солнца, В наседках букв — Корана стих; Старик как будто видит что-то В клинке, сквозь пальцы рук своих… Из-под папах в кустах — винтовки По русским целятся войскам… Вон дымки выстрелов, вон пушки, Вон генералы, вон — имам!.. Дымится дуло пистолета, Лезгин сует его в кабур, Глядит: на этот раз удача — Упал и корчится гяур… Спешат в аул… Победа, радость! Там блеск чарующих очей, Там — вин холодные кувшины, Там песни старых узденей… Кинжал дрожит… Другие виды… И длинный ряд живых картин… Перед лицом воспоминаний Расхорохорился лезгин! Забыл, что больше нет Кавказа, Нет тех времен, нет тех людей! Явились в жизнь ключи Боржома; Есть нефть, но нет жрецов огней! Клокочет жизнь неудержимо, Бушует сердце старика… Но вдруг — звонок, — мечты исчезли От генеральского звонка! Кинжал в ножнах. Собравши платье, Лезгин торопится служить И к генеральской папироске Подносит спичку закурить! Раут И раут был блестящ! Вся зала Сияла множеством огней… Владыкам бирж и капитала И представителям властей — Повсюду лживые приветы, Пожатья рук, любезность слов, Недобрых взглядов рикошеты, И блеск эмалей орденов… А с женских плеч в лучах пылали, Стремясь былое наверстать, Алмазы, что в земле лежали И утомились света ждать… Казалось мне — певцов эстрада, В цветах и искрах хрусталя, Плыла, как некая громада, Как яркий призрак корабля! И к этим людям всякой власти, Будя их мысли и сердца, Сквозь листья пальм, как бы сквозь снасти, Благовестила песнь певца. Звучит мечтательная лира, С ней заодно звучат слова, И блещет свет иного мира Сквозь их живые кружева. О! Сколько было тут химеры, Как он кичился — нищ и наг, — Как перерос свои размеры Пустых людей ареопаг. А пестун вечного значенья, Глашатай чувства всех времен, Певец, — ведь он для развлеченья За деньги петь здесь приглашен! Они ему рукоплескали, И титулованный мирок Сплеча оценивал скрижали, Которых и прочесть не мог… Тут вечное ничтожным стало, Атланта с ног сшибал пигмей… Корабль! Корабль! Отдай причала И уплывай — скорей, скорей… |
