«Погасало в них былое…» Погасало в них былое, Час разлуки наступал; И, приняв решенье злое, Наконец он ей сказал: «Поднеси мне эту чашу! В ней я выпью смерть свою! Этим связь разрушу нашу — Дам свободу бытию! Если это не угодно Странной гордости твоей, Волю вырази свободно, Кинь ты чашу и разбей!» Молча, медленно, высоко Подняла ее она И — быстрей мгновенья ока Осушила всю до дна… «Полдень декабрьский! Природа застыла…» Полдень декабрьский! Природа застыла; Грузного неба тяжелую высь Будто надолго свинец и чернила Всюду окрасить любовно взялись. Смутные мысли бегут и вещают:. Там, с поднебесной, другой стороны Светлые краски теперь проступают; Тучи обласканы, жизни полны. Грустно тебе! Тяжело непомерно, Душу твою мраком дня нагнело… Слушай, очнись! Несомненно, наверно Где-нибудь сыщешь и свет, и тепло. «В чудесный день высь неба голубая…» В чудесный день высь неба голубая Была светла; Звучали с церкви, башню потрясая, Колокола… И что ни звук, то новые виденья Бесплотных сил… Они свершали на землю схожденье Поверх перил. Они, к земле спустившись, отдыхали Вблизи, вдали… И незаметно, тихо погасали В тенях земли… И я не знал под обаяньем звона: Что звук, что свет? Для многих чувств нет меры, нет закона И прозвищ нет!.. «Заката светлого пурпурные лучи…» Заката светлого пурпурные лучи Стремятся на гору с синеющей низины, И ярче пламени в открывшейся печи Пылают сосен темные вершины… Не так ли в Альпах горные снега Горят, когда внизу синеет тьма тенями… Жизнь родины моей! О, как ты к нам строга, Как не балуешь нас роскошными дарами! Мы силами мечты должны воссоздавать И дорисовывать, чего мы не имеем; То, что другим дано, нам надо отыскать, Нам часто не собрать того, что мы посеем! И в нашем творчестве должны мы превозмочь И зиму долгую с тяжелыми снегами, И безрассветную, томительную ночь, И тьму безвременья, сгущенную веками… «А! Ты не верила в любовь! Так хороша…»
А! Ты не верила в любовь! Так хороша, Так явственно умна и гордостью богата, Вся в шелесте шелков и веером шурша, Ты зло вышучивала и сестру и брата! Как ветер царственный в немеряной степи, Ты, беззаботная, по жизни проходила… Теперь, красавица, ты тоже полюбила, Насмешки кончились… Блаженствуй и терпи! «Не наседайте на меня отвсюду…» Не наседайте на меня отвсюду, Не говорите сразу, все, толпой, Смутится мысль моя, и я сбиваться буду, Вы правы будете, сказавши: «Он смешной!» Но если, медленно окрепнувши в раздумье, Я наконец молчание прерву, Я, будто в море, в вашем скудоумье, Под прочным парусом спокойно поплыву. Что я молчал так долго, так упорно, Не признак слабости мышленья и души… Не все то дрябло, хило, что покорно… Большие силы копятся в тиши! «Славный вождь годов далеких…» Славный вождь годов далеких! С кем тебя, скажи, сравню) Был костер — в тебе я вижу Сиротинку-головню. Все еще она пылает… Нет, не то! Ты — старый дуб, В третьем царствованьи крепок И никем не взят на сруб. Много бурь в тебе гудело, И, спускаясь сверху вниз, Молний падавших удары В ленту черную свились. Все былое одолел ты От судеб и от людей; Не даешь ты, правда, цвета, Не приносишь желудей… Но зато листвою жесткой Отвечать совсем не прочь И тому, что день подскажет, Что тебе нашепчет ночь!.. Голоса твоей вершины — В общей музыке без слов — Вторят мощным баритоном Тенорам молодняков… «Гляжу на сосны, — мощь какая…» Гляжу на сосны, — мощь какая! Взгляните хоть на этот сук: Его спилить нельзя так скоро, И нужно много, много рук… А этот? Что за искривленье! Когда-то, сотни лет назад, Он был, бедняга, изувечен, Был как-нибудь пригнут, помят. Он в искривлении старинном Возрос — и мощен, и здоров — И дремлет, будто помнит речи Всех им подслушанных громов. А вот вблизи — сосна другая: Ничем не тронута, она, Шатром ветвей не расширяясь, Взросла — красива и стройна… Но отчего нам, людям, ближе И много больше тешат взор Ветвей изломы и изгибы И их развесистый шатер? |
