«Полдень пpeкpaceн в лазури…» Полдень пpeкpaceн в лазури Малого облачка нет, Даже и тени прозрачны, — Так удивителен свет! Ветер тихонько шевелит Листьев. Подвижную сеть, топчется будто на Месте, Мыслит: куда полететь? Он, направленье меняя, Думает думу свою: Шквалом ли мне разразиться Или предаться нытью? «Гуляя в сияньи заката…»
Гуляя в сияньи заката, Чуть видную тень я кидал, А месяц — в блистании злата — навстречу ко мне выплывал. С двух разных сторон освещаем, Я думал, что нами окружен Тем миром, что нами незнаем, Где нет ни преград, ни сторон! Под теплою мягкою чернью В листве опочивших ветвей Сияла роса мелкой зернью Недвижных, холодных огней. Мне вспомнились чувства былые: Полвека назад я любил И два очертанья живые В одном моем сердце носил. Стоцветные чувства светились, И был я блаженством богат… Но двое во мне не мирились, И месяц погас, И закат! «Нет, не от всех предубеждений…» Нет, не от всех предубеждений Я и поныне отрешен! Но все свободней сердца гений От всех обвязок к пелен. Бледнеет всякая условность, Мельчает смысл в любой борьбе… В душе великая готовность Свободной быть самой в себе; И в этой правде — не слащавость, Не праздный звук красивых слов, А вольной мысли величавость Под лязгом всех земных оков… «Любо мне, чуть с вечерней зарей…» Любо мне, чуть с вечерней зарей Солнце, лик свой к земле приближая, взгляды Искоса в землю бросая, Сыплет в корни свой свет золотой; Багрянистой парчой одевает Листьев матовый, бледный испод… Это — очень не часто бывает, И вечернее солнце — не ждет. «Я видел Рим, Париж и Лондон…» Я видел Рим, Париж и Лондон, Везувий мне в глаза дымил, Я вдоль по тундре Безземельной, Везом оленями, скользил. Я слышал много водопадов Различных сил и вышины, Рев медных труб в калмыцкой степи, В Байдарах — тихий звук зурны. Я посетил в лесах Урала Потемки страшных рудников, Бродил вдоль щелей и провалов По льдам швейцарских ледников. Я резал трупы с анатомом, В науках много знал светил, Я испытал в морях крушенье, Я дни в вертепах проводил… Я говорил порой с царями, Глубоко падал и вставал, Я богу пламенно молился, Я бога страстно отрицал; Я знал нужду, я знал довольство, — Любил, страдал, взрастил семью И — не скажу, чтобы без страха, — Порой встречал и смерть свою. Я видел варварские казни, Я видел ужасы труда; Я никого не ненавидел, Но презирал — почти всегда. И вот теперь, на склоне жизни, Могу порой совет подать: Как меньше пользоваться счастьем, Чтоб легче и быстрей страдать. Здесь из бревенчатого сруба, В песках и соснах «Уголка», Где мирно так шумит Нарова, Задача честным быть легка. Ничто, ничто мне не указка, — Я не ношу вериг земли… С моих высоких кругозоров Все принижается вдали… «Ветер несется могучий…» Ветер несется могучий… Груди такой не сыскать! Места ей надо — сломает Все, что придется сломать! Сосны навстречу! Недвижны Розовой грудью стволов… Знать: грудь на грудь! Так и нужно! В мире обычай таков… Кто-то в той свалке уступит? Спрячься за камни: не трусь! Может быть, камни придушат, Сгинешь… а я сохранюсь! «Припаи льда все море обрамляют…» Припаи льда все море обрамляют; Вдали видны буран и толчея, Но громы их ко мне не долетают, И ясно слышу я, что говорит хвоя. Та речь важна, та речь однообразна, — Едва колеблет длинный ряд стволов, В своем теченьи величава, связна И даже явственна, хоть говорит без слов. В ней незаметно знаков препинаний, В ней все одно, великое одно! В живых струях бессчетных колебаний Поет гигантское, как мир, веретено. И, убаюкан лаской и любовью, Не слыша стонов плачущей волны, Я, как дитя, склоняюсь к изголовью, Чтоб отойти туда, где обитают сны. |
