Чем мельче был вопрос, тем почему-то значительнее оказывалась высота, на которую его ставил принципиальный Неносимов.

У него был бледный, высокий — в основном за счет лысины — лоб, на носу очки в тонкой золоченой оправе.

В характере Неносимова была одна особенность: считая себя широкомыслящей личностью, он, однако, не признавал и не терпел иных мнений на явления жизни и искусства, кроме своих собственных. Все, что не совпадало с его взглядами, Неносимов безжалостно клеймил как «ретроградство», «отсталость», «невежество» или, в лучшем случае, как «проявление дурного вкуса». Спорить с ним было невозможно. Отстаивая свои суждения, Неносимов махал руками перед носом оппонента, на его бледном лбу выступал неприятный пот, голос срывался на кошачий визг. Уступая не доводам, а поту и визгу, оппонент умолкал, и Неносимов торжествовал победу.

…Когда в тот день Неносимов вернулся домой с работы, он застал за столом, накрытым к вечернему чаю, сына Севу, студента-электрика второго курса. Закрыв уши руками и уткнув нос в учебник, Сева что-то зубрил беззвучно.

— Где мать? — спросил Неносимов, присаживаясь к столу.

— У себя. Говори тихо — она спит. Пришла домой из больницы усталая, с головной болью, просила ее не будить.

— Между прочим, когда молодые люди твоего возраста и положения говорят со старшими, — строгим шепотом заметил Неносимов-старший, — а тем более с родным отцом, они обязаны хотя бы голову поднять от стола.

— Извини, папа, совсем одурел от сессии!

— Сессия сессией, но надо как-то отвлекаться, не замыкаясь в узком учебном кругу. Не забывай, Сева, что твой общественный долг — стать гармонически развитой личностью. Еще Кузьма Прутков сказал, что узкий специалист подобен одностороннему флюсу. Сходил бы хоть в театр, посмотрел интересную пьесу. Я готов материально обеспечить.

— Спасибо! Я позавчера ходил с ребятами в театр. Мама материально обеспечила.

— Что смотрели?

Сева назвал классическую, нашумевшую сатирическую комедию.

— Ну и как?

— Здорово! Смешно, остро! Ребятам очень понравилось.

— «Ребятам понравилось»! А где твое собственное отношение?

— Этот спектакль и в газетах хвалят!

— Ах, его и «в газетах хвалят»! Какая прелесть!! Не надо, сынок, «за хвост тетеньки газеты» держаться, оценивая то или иное явление искусства. Самому надо до корней доходить. Самому! Кстати, ты знаешь, что написал в свое время классический критик Писарев об этом твоем классике?.. Не знаешь!.. То-то!..

Сева закрыл учебник и сказал запальчиво, но шепотом:

— Ты сам себе противоречишь, папа. За хвостик тетеньки газеты держаться нельзя, а за хвостик дяденьки Писарева можно. Но мое-то собственное мнение совпадает с мнением тетеньки, а не дяденьки!

— Ты сначала стань гармонически развитой личностью, а потом уж козыряй собственными мнениями.

— Опять у тебя тут противоречие: только что ты учил меня, что надо самому доходить до корней, а сейчас оказывается — надо ждать, пока тебя признают гармонически развитой личностью. Нелогично, папа!

Бисеринка пота выступила на лбу Неносимова.

— Молод еще ловить родного отца на его якобы противоречиях! — В голосе старшего Неносимова зазвучали знакомые Севе громко-визгливые ноты. — Ишь какой якобы ловец нашелся! Ты, дорогой мой, пока еще круглый невежда в этих вопросах. И к тому же невежа. Мать спит, а он кричит!

— Я говорил и говорю шепотом, беру в свидетели эти стены. Это ты кричишь, а не я. Потому что у тебя аргументов не хватает. С тобой, папа, спорить невозможно, это все знают!

Сева схватил учебник и рывком поднялся из-за стола.

— Ты куда?

— К Эдику Самойленко. Буду у него заниматься! — буркнул Сева и убежал.

Неносимов прошел к себе. Внутри у него все кипело. «Мальчишка! До чего распустился! «Аргументов не хватает»! Я тебе покажу такие аргументы — до новых веников не забудешь!»

Необходима была какая-то разрядка, и Неносимов снял телефонную трубку, набрал номер. На другом конце провода трубку взял старый приятель П. О. Пакупа-ев. Неносимов стал жаловаться ему на Севу и поднял стычку с сыном на принципиальную высоту «проблемы отцов и детей». Пакупаев сказал, что проблемы никакой тут нет, а есть плохой характер.

— У кого? — спросил В. К. Неносимов.

— У тебя, конечно! — смеясь, сказал П. О. Пакупаев. — Тебя еще в институте звали «гармонически развитой занудой».

Неносимов перешел на визг. Но тут из комнаты жены донесся жалобный, плачущий голос:

— Володя, я же просила потише, у меня голова разламывается, а мне завтра рано вставать на работу! Дай покой!

Неносимов хотел огрызнуться, но спохватился и закруглился:

— Павел Осипович, я вынужден закончить разговор… Нет, нет, не согласен, а просто мне затыкают рот!.. Кто?.. Ну, знаешь, затыкальщики всегда найдутся, было бы кого и чем затыкать!.. Я тебе завтра позвоню, и мы продолжим наш спор, я остаюсь непоколебимо на своих позициях!

Положил трубку, походил по комнате, чтоб остыть и успокоиться. Не получалось! Хотелось высказаться! Неносимов подошел к двери в комнату жены и сказал тихо, но твердо:

— Клавдия, ты спи, но знай, что я выражаю тебе свой принципиальный протест против твоего бестактного вмешательства в мой спор с Пакупаевым.

Сказав, на цыпочках вернулся к себе, плотно прикрыл дверь и — на всякий случай — накинул на нее крючок.

Сразу стало легче.

В русском языке есть точное и емкое слово — увлечение. У нас его сейчас заменили английским — хобби Зачем? Неизвестно! Наверное, так шикарней!

Так вот некто Петр Петрович Фасин, экономист, человек весьма уважаемый в своем кругу, предметом своего увлечения избрал… анекдоты.

Услышит смешной анекдот, остроумную шутку, интересный диалог — и сейчас же запишет в свою «библию» так он называл пухлую записную книжку.

Увлечение, в общем-то, невинное и даже похвальное, если вспомнить вещие гоголевские слова о побасенках и их долгой жизни в веках, тем более что Петр Петрович обладал неплохим литературным вкусом и всякую дрянь в свою «библию» не пускал. Но ведь он не только записывал анекдоты — он, бедняжка, пытался их рассказывать! И тут всякий раз терпел жестокую неудачу, потому что начисто был лишен дара устного рассказчика. А ему ужасно хотелось прослыть среди своих друзей и знакомых завзятым весельчаком и остряком, он мучительно завидовал застольным краснобаям, которые, постучав вилкой о тарелку, дабы привлечь к себе внимание пирующих, способны своими шутками легко и грациозно отвлечь весь стол на несколько минут не только от еды, но даже и от питья.

У Петра Петровича Фасина ничего не получалось, кроме постукивания вилкой о тарелку. Постучав, он поднимался, краснел и, заискивающе улыбаясь, робко говорил:

— Дорогие, как говорится, дамы и господа! Товарищи и друзья! Минуточку внимания, послушайте свежий анекдот. Только вчера записан.

Жующие челюсти прекращали свою работу. Недопитые рюмки и бокалы отодвигались в сторону.

— Давай, Петя!

— Ну-ка, Петр Петрович, блесните и ошеломите!

— Тише, едоки, перестаньте кушать, дайте послушать!

Приободрившись, Петр Петрович начинал не очень уверенно, но все же громко, примерно так:

— Сначала маленькая, как говорится, преамбула. Прелюд, так сказать, но далеко не Шопена.

Кто-то выкрикивал с конца стола:

— Нельзя ли без музыки? Ближе к делу!

— Видите ли, дорогие друзья, прелюдия необходима, иначе вы можете понять анекдот не так, как его нужно понять, — оправдывался Петр Петрович уже не так громко и не так уверенно.

— Анекдот, Петр Петрович, который не сразу понятен, — не анекдот.

— Да, но в данном случае прелюд, дорогие друзья и товарищи, необходим, потому что тонкий смысл анекдота, который…

— Петя, не тяни кота за хвост!

— Сейчас, сейчас. В этом анекдоте пойдет речь о богдыхане, дорогие друзья и товарищи, но это, так сказать, условный богдыхан, который…