Кузнечик живет один. При нем — ни жены, ни детей, ни внуков — одна цивилизация.

Мы сидим за обеденным столом, покрытым круглым, холодно блистающим стеклом, пьем венгерский рислинг — хозяин извлек бутылочку из холодильника, закусываем яблоками «джонатан» и разговариваем.

Я вижу, что Кузнечик слегка нервничает, поминутно глядит на ручные часы, и, когда встает из-за стола, чтобы что-то взять или принести, его припрыжка особенно бросается в глаза.

— Ты, кажется, кого-то ждешь? — спрашиваю я.

— Неважно! Хочешь еще вина?

— Спасибо, не надо! Ты ждешь женщину, старый греховодник?

— Допустим! Но тебе-то что! Выпей — я налью.

— Я лучше пойду. Быть третьим лишним — занятие не из самых интересных.

— Обожди, не уходи. Ты ведь у меня бывал на старой квартире. Как тебе нравится моя новая?

Я оглядываю комнату. Стены ее украшены картинами — пейзажи в импрессионистском духе, подарки приятелей-художников, портрет самого Кузнечика, размашисто и сильно написанный маслом, и множество фотографий в рамках под красное дерево. Главным образом — женские головки.

— Уютная холостяцкая берложка! — говорю я.

Кузнечик гордо молчит.

Я поднимаюсь из-за стола, подхожу к стене, рассматриваю фотографии одну за другой. Какое милое девичье лицо с доверчивыми полудетскими глазами!

— Кто это?

— Так… одна! — Кузнечик улыбается этакой мефистофельской улыбочкой. — Дела давно минувших дней. Каюсь, был… романчик.

— С каким финалом?

— «И расстались мы неловко. Я — обманщик, ты — сердита, то есть просто трафарет!» — мой приятель нараспев, с легким завыванием произносит стихи — боже мой, какая древность! — Игоря Северянина. — В общем, я от нее ушел! — переходит он на прозу. — Вернее, убежал. Едва ноги унес!

— А эта? — я показываю на другую фотографию. Со стены на нас в упор глядит жгучая брюнетка с огромными глазами, с властным, чувственным ртом.

— Тоже… дела давно минувших дней!

— И тоже ты едва ноги унес?

— Можно сказать, по частям их уносил!

— А эта? — На фотографии прехорошенькая блондинка ангельского типа.

— Эта хотела меня бросить, но я был начеку, и бросил ее первым! — посмеиваясь, сообщает мне Кузнечик и, взглянув на ручные часы, ахнув, вприпрыжку убегает на кухню. Возвращается он оттуда с бисквитным тортом и ставит его на стол — в самый центр. Потом достает из буфета вазочки с конфетами — с шоколадными и карамельками в цветных обертках, тарелочки, десертные ножики и вилки, хрустальные фужеры. Расставив все это, опять убегает на кухню и приносит запотевшую бутылку лимонада.

— Пусть согреется немножко, а то она еще ангинку схватит! — Он ставит лимонад рядом с тортом.

— Однако твоя дама порядочная сладкоежка! — говорю я. — Где ты с ней познакомился?

— На бульваре! Подсел и… познакомились.

— Знаешь что, я пойду!

— Нет, нет, ради бога, не уходи. Я себя так неуверенно чувствую… Я пойду на кухню — сварю какао, а ты посиди. Позвонят — открой дверь и… в общем, поухаживай за ней, пока я буду на кухне возиться!..

Он убегает; я сижу — жду звонка. Глупое положение! И вот наконец звонят. Я иду в прихожую, отворяю дверь и вижу на пороге… старушку в цигейковой шубе и платке и девчоночку лет четырех-пяти в белой шубенке, в белой шапочке и красных варежках. Девчоночка — очаровательная, черноглазая, с пунцовым ротиком капризного рисунка! Смотрит на меня исподлобья.

Агния Семеновна, это вы? — кричит из кухни Кузнечик.

— Мы! — отвечает старуха.

— Раздевайтесь сами, раздевайте Леночку и проходите в комнату. Мой приятель вам поможет. Я сейчас!..

Сидим втроем: старуха, Леночка и я. Молчим. На конец появляется Кузнечик. Он здоровается со старухой и подходит к Леночке, которая взирает на него совершенно равнодушно.

— Здравствуй, Леночка, здравствуй, раскрасавица моя! — Хозяин дома склоняется перед своей гостьей и целует ее в румяную щечку. Девчоночка отворачивает от него свою мордашку с недовольной, капризной гримасой.

— Тебе нравится у меня, Леночка? — спрашивает Кузнечик, присев перед девчоночкой на корточки.

Та молчит.

На помощь приходит старуха:

— Леночка, скажи дяде: «Нравится!»

— Нравится! — послушно повторяет Леночка и обводит уютную холостяцкую берлогу снисходительным взором королевы, случайно попавшей в убогую хижину дровосека.

— Хочешь лимонадику? Вкусный, сладкий! — не унимается Кузнечик.

Леночка отрицательно машет головой

— А тортику?

Кузнечик поднимается, кладет на тарелку огромный кусок торта.

Девчоночка молча отодвигает от себя тарелку.

— Она у нас не любит сладкого! — говорит старушка. — Все дети любят сладкое, а наша не любит! Ненормальная какая-то!

— А что же она любит? Леночка, что ты любишь?

— Я люблю сардинки!

— Если бы я знал, я бы купил для тебя сардинок, — растерянно лепечет Кузнечик. — Но откуда я мог знать, что ты любишь сардинки, а не конфеты? А что ты еще любишь… кроме сардинок?

— Собаков!

Кузнечик поднимает голову и, глядя на потолок, принимается жалобно лаять. Он подражает обиженным собакам и делает это очень смешно и очень похоже

Мы со старушкой смеемся, а черноглазая маленькая несмеяна с тем же обидным равнодушием смотрит на старающегося ее рассмешить дядю и молчит Наконец она изрекает:

— Тобик лучше тебя лает

Кузнечик переводит свой лай в пронзительный скулеж. Мы со старухой умираем от хохота. Леночка молчит, хмурит бровки.

Оборвав скуление, сконфуженный Кузнечик ныряет в буфет, извлекает с нижней его полки роскошного усатого и длинноухого плюшевого зайца и преподносит его Леночке. А та не берет зайца! Бабушка внушает внучке:

— Бери, бери, теперь у тебя целых три зайца будет Ничего — бог троицу любит! Скажи дяде «спасибо», и пойдем домой!

— Спасибо! — говорит Леночка и берет зайца

И тут Кузнечик не выдерживает — он опять опускается перед девчоночкой на корточки и задает ей роковой прямой вопрос:

— Леночка, ты любишь меня?

Честная Леночка отрицательно машет головкой.

— Почему же ты меня не любишь?!

Леночка загадочно молчит. Бабушка хватает ее за руку, говорит-

— Ну, спасибо вам за внимание к нам! — и уводит внучку в прихожую одевать. Кузнечик плетется за ними следом-

Он возвращается с несчастным лицом, волоча за ухо своего зайца, сразу постаревший и посеревший; даже синяя в белую крапинку «бабочка» на его белоснежной сорочке как бы опустила свои нарядные крылышки Он беспомощно пожимает плечами и говорит мне

— Зайца моего забыла взять! Ничего не понимаю! Всегда считал, что умею обращаться с детьми, и вдруг, такой афронт Что ты на это скажешь?

Что я могу ему сказать?! Что он, никогда не бывший ни отцом, ни дедом, сам лишил себя этого счастья? Я молчу, смотрю на старые фотографии на стене, и мне кажется, что на красивых женских лицах играет торжествующая, самодовольная улыбка.

Черноглазая капризуля хорошо отомстила бедному Кузнечику за них — за всех!

Молодой прозаик Владимир (фамилию его я полностью называть не стану, назову только начальную букву — Т.) решил написать современную повесть о любви. Не просто какую-то там крохотную повестушку, которая на одно мгновение мелькнет и тут же исчезнет в волнах журнального моря, а такую, которая надолго взволнует читателей, о которой заговорят и, возможно, заспорят.

— О любви, братцы, у нас пишут мало, вяло и скучно, — вдохновенно вещал друзьям молодой прозаик Владимир Т. — Хотите знать почему? Да потому, что мои коллеги, как правило, забывают, что любовь — это не только духовная общность, дружба, и так далее, это прежде всего взаимное физическое влечение, это страсть, это громкий и властный зов тела! Да, тела, братцы, тела! Мы не пуритане, о любви нужно писать не стесняясь того, о чем ты пишешь, а ярко в полный голос славить главную радость жизни.

— Обожди! — говорили осторожные друзья. — Ты что, собираешься секс протащить в нашу литературу? Ой, Володя, смотри!