Миль ошарашенно попыталась припомнить. Начиная с Бена. И вынуждена была признать: сколько она ни блокировалась и ни загоняла глубоко внутрь свою ведовскую суть — да. Мужчины ей симпатизировали всё больше. А ведь она не такая уж и красавица — на её собственный строгий вкус. Или всё же она к себе чересчур строга?!..

Рольд не без мстительного удовольствия отследил эволюцию её эмоций.

«Мне это только сегодня в голову пришло. Когда я тебя с твоим старым портретом сравнивал. У меня-то в этом деле — привлекать — большой опыт. А вот ты, похоже, своим даром осознанно не пользуешься — из тебя привлекательность просто сама прёт».

«Да ладно. А… в чём это выражается? — растерянно спросила она. — Я вроде ничего для этого не делаю…»

Он засмеялся:

«Так и есть — ты ничего и не делаешь. Всего лишь живёшь, ходишь, смотришь, смеёшься, ешь, спишь… А мы… Ну, мои ребята… на тебя — даже в таком виде, как сейчас — заглядываются, как на огонь… на воду… на облака… Сегодня, прежде, чем они тебя так неосторожно разбудили — минут пять просто стояли и смотрели, как ты спишь… Пока кому-то не приспичило до тебя дотронуться. А дотронуться, знаешь ли, — признался он, — хочется всё сильнее…»

И смущённо «закрылся». Миль подняла бровь и погрозила пальцем. В ответ он только с улыбкой развёл руками. И, фыркнув, добавил:

— Представить страшно, что будет, если ты пожелаешь привлечь кого-то сознательно.

Миль задумчиво покивала: а вот это уже будет называться «приворот». И, поскольку он заблокировался, написала прямо в воздухе перед ним:

«Спасибо, что предупредил».

Что ж, это ещё одно подтверждение того несомненного факта, что Миль — дочь своей ветреной красавицы матери, внучка своей очаровательной ведьмы-бабушки и своего недоброй памяти ходока по бабам деда, а также племянница своего симпатяги и убеждённого холостяка дядьки. Все они обладали этим врождённым свойством — которое, кстати, со вступлением в возраст проявлялось в каждом из них всё заметнее. Значит ли это, что пришла и её пора… Придётся быть внимательней и осторожнее… Ещё осторожнее, — вздохнула Миль. Хотя, казалось бы, ну куда уже больше-то…

А впрочем — не факт, что всё так и есть. Может, в этом недоукомплектованном дамским компонентом обществе мужчины просто инстинктивно тянутся к любой здоровой женской особи. А уж если она по здешним меркам абсолютно здорова да плюс к тому и не слишком страшна… Но из Города всяко надо линять. И не добавить ли к уже сплетённым узлам «Отразику»… от греха подальше…

«А скажи-ка мне, о предводитель стаи, а не могло ли так случиться, что одна милая девочка влюблена в своего вожака, а он её чувства не замечает?»

— Ты о Доллис, что ли? — отмахнулся Рольд. — Да они все у меня постоянно друг в друга влюблены! Возраст такой. И всякий раз — любовь до гроба. С клятвами, изменами, ревностью, ссорами, примирениями, расставаниями и прочими высокими трагедиями. В меня лично обязательно влюблены все поголовно — что не мешает им влюбляться ещё в кого-нибудь.

«А ты?» — спросила Миль — и попала в точку. Рольд замолчал и смотрел в окно так долго, что она уже не надеялась получить ответ. И даже, запоздало догадавшись, каким он будет, пожалела, что вообще спросила. А потому, чувствуя, что он решился, и вот сейчас состоится очередное объяснение, а потом надо будет как-то на него реагировать, поспешила прервать молчание буквально за миг до того, как Рольд созрел.

«Я почему спросила, Рольд… — задумчиво начала она, и он вынужден был проглотить своё почти прозвучавшее признание. — Ты ведь в курсе того, как со мной обошлась некая дама — здесь, буквально на задворках вашего ресторана? Дама во всех отношениях прекрасная, не чета мне… Она даже никогда и не любила Бена — просто рассердилась на него, за то, что он, будучи отвергнутым ею, не остался одиноким навек, а посмел жениться по любви и быть счастливым. Так вот это её стараниями я больше не беременна, Рольд. Если ты ещё не видел этой записи, обязательно посмотри. Чтобы не делать таких ошибок. Ты лучше знаешь своих поклонниц, будем надеяться, что Доллис ещё не стала такой стервой, какой была Хейла… А то я как-то не уверена, что моего здоровья хватит на все мужские ошибки…»

Она не решилась на него посмотреть после этих слов, за что он, кажется, был ей вполне благодарен. В комнате повисло молчание…

Но тут Рольду очень вовремя позвонили, он извинился, пожелал доброй ночи и с явным облегчением ушёл. Сбежал, собственно. А Миль, помаявшись угрызениями за жестокое обращение с бедным влюблённым юношей, ближе к утру всё же заснула и видела яркие, лёгкие сны…

Разбудил её запах свежей выпечки, горячего, свежайшего, вкуснейшего хлеба… Желудок, которому вроде бы после вчерашней энергоподпитки полагалось впасть в спячку как минимум на сутки, тем не менее злобно забурчал, немедленно требуя своей доли завтрака — подтверждая тем самым, что оно, брюхо, старого добра ну совершенно не помнит…

Немного поленившись и в меру понежившись под одеялом, Миль нехотя извлекла себя из такой тёплой, мягкой постельки, и обречённо потащила в санузел, где после положенных утренних ритуалов и неминуемых жертвоприношений Великому Духу Канализации предъявила себя для опознания местному идентификатору личности, в просторечии именуемому зеркалом. Зеркало довольно долго сравнивало помятую личину со всеми прежними бесчисленными образцами, хранимыми в его загадочных бесстрастных глубинах и, крайне неохотно, но всё-таки утвердило нынешний непрезентабельный облик как условно-приемлемый. С категорическими предписаниями привести его в относительный порядок.

Вздохнув, Миль эти предписания приняла к исполнению. Первое: почистить этому угрюмому несчастью его зубы.

Второе: умыть этой хмурой образине её заспанную мятую физиономию.

Третье: причесать этому растрёпанному пугалу его всклокоченную, лохматую гриву… да-да, и даже заплести, несмотря на отсутствие необходимого прочного инструмента — а неважно, чем, хотя бы и пятернёй!

Четвёртое: сменить этой мрачной личности её угрюмое, вечно подозрительное выражение на приличное, чтобы его можно было без опасений предъявлять ни в чём не повинному мирному местному населению. Дабы оно, население, не шарахалось…

Пятое: одеть это худющее мосластое существо во что-нибудь, желательно чистое и новое, что скроет от нормально упитанных людей сие вопиющее безобразие, которое мы тут имеем вместо положенного замужней даме округлого женственного тела.

И, наконец, шестое, но не последнее: отвести эту упёртую вредину вниз и должным образом накормить полноценной едой, а не сомнительной заменой в виде солнечных ванн и уворованных у обычных людей излишков энергии… — пока она, вредина, ещё не отвыкла окончательно от правильной, богами заповеданной для человеческих желудков пищи, приготовленной умелыми поварами.

Пункт седьмой, факультативный, но идущий в зачёт: по пути вести себя воспитанно, кивать, отвечая на приветствия, и вообще проявлять коммуникабельность, дружелюбие и с оружием на людей не кидаться. За старание возможны начисления баллов и поощрения в виде всяческих бонусов…

Ну не любила Миль, будучи ярко выраженной «совой», рано вставать. Особенно не имея уважительной на то причины… Вот ежели б там, внизу, за «их» столиком у окна сидел ненаглядный муж… Нет, ну до чего же вкусно пахнет… на все два этажа. Если не на весь Город. Погоди-ка… А ведь не может сюда доноситься аромат свежевыпеченного хлеба, да ещё в такой концентрации — не пекут горожане хлеба, только коржики-булочки… Так это же ментофлёр, «запах» Бена!

Миль метнулась мыслью вниз, нашла — и обволокла, прильнула всей своей соскучившейся до потери благоразумия сущностью к его сути, к нему, родному, желанному…

Отклика, однако, не случилось. Это почему?! Не разбирая дороги, Миль помчалась на первый этаж, и через миг ворвалась бы в зал… Если бы всего за пару метров до дверей её — «Минуточку… Не так быстро, фэймен», — не перехватили, рискуя здоровьем, несколько крепких пареньков. И, как Миль ни дёргалась, её развернули в противоположную сторону и быстренько водворили в небольшую комнату, битком набитую включёнными мониторами и ещё какой-то техникой…