Джей спал долго. Миль и Бен давно выспались. Их день начался и закончился прекрасной ночью, и начался другой день, который уже пламенел закатом в половину небес, когда жуткий голод скрутил желудки им обоим. Причём — они всего полчаса тому как весело поужинали и проголодаться ну никак не могли. Переглянувшись, оба понимающе улыбнулись.

«У нас что-нибудь осталось?» — спросила Миль.

«Обижаешь. Даже если б я не ждал его пробуждения, от голода никто бы в этом доме не умер».

Миль встала с тёплого песка, отряхнулась, и, как была, голышом, побежала в дом, спеша успеть одеться до того, как Джей явится на кухню в поисках съестного. В отсутствие посторонних она частенько разгуливала по усадьбе в одном только загаре… что муж обычно никоим образом не осуждал. Легкомысленный короткий халатик, дежуривший в прихожей, на полноценный наряд не тянул, но это была хоть какая-то альтернатива… загару.

Сначала дом вдруг наполнился горчащей свежестью, органично влившейся в аромат вечернего цветущего луга, оттенённого ноткой горячего хлеба… и только следом в кухню полусонно пришлёпало босяком взъерошенное двухметровое дитя, безошибочно определившее по запаху горячей еды, что его тут ждут. Дитя протёрло заспанные синие очи, радостно улыбаясь, широко развело руки в стороны и — супруги дружно поморщились — проорало на менто:

«Ребя-а-та-а… как же я рад вас видеть! А ещё больше — слышать!» — бросившись вперёд, Джей крепко обхватил и стиснул сразу обоих, чмокнул в щёку не успевшего увернуться Бена и страстно впился Миль в шею совсем не братским поцелуем, за что и огрёб увесистый законный подзатыльник от её возмущённого мужа.

— А что это ты сегодня такой отчаянный? — удивился тот. — С голодухи, что ли?

«А откуда вы знаете, что я есть хочу?» — Джей шумно потянул носом и громко сглотнул.

— Оттуда. Ты ещё дрых, а уже вовсю это транслировал. Да так отчётливо. Мы с Миль там, на пляже, едва разобрались, кто же это у нас такой голодный. Н-ну, проспав два дня, можно проголодаться…

«Только два дня?! Хм… Но я и в самом деле готов сожрать… кого-нибудь из присутствующих!» — и хищно поглядел на хозяйку дома.

— Подозреваю, что это буду не я, — пробурчал Бен.

«А я вообще ядовитая и вдобавок — костлявая, — спокойно заявила Джею Миль, вручая ложку. — На-ка вот лучше, займись делом…»

И поставила перед ним наполненную «с горкой» глубокую тарелку, которая тут же начала стремительно пустеть.

«Эй, кидай пореже! Никто ж не отнимет. И жевать не забывай!»

— И поубавь громкость. А то ты почему-то орёшь, как терпящий бедствие… И, что интересно, Миль — всё на менто, ты заметила? Добровольно и с песней.

«Ещё бы я не заметила. Я уже чуть не оглохла. Это же надо, как благотворно на некоторых сказывается лунная лихорадка…»

Джей влюблённо глазел на них, безостановочно набивая рот и при этом умудрялся улыбаться от уха до уха. Зрелище было то ещё, и супруги, не выдержав, расхохотались.

«Знали бы вы, как же я по вам соскучился!» — Джей уже доедал угощение и тревожно шарил взглядом по столу в поисках ещё чего-нибудь съедобного.

«Это когда же ты успел соскучиться? Ты же спал?» — спросила Миль, придвигая к нему следующую порцию. Благодарно кивнув, он ответил:

«Так вы вспомните, сколько времени я маялся до приступа — дольше вас обоих! И потом, когда уснул, мне всё снилось, что я ищу вас и не нахожу, много-много лет ищу, а вас нет нигде… Я был один на всём свете… — он даже жевать перестал. Ненадолго. — Так что — можете себе представить, как я по вам соскучился».

— Сон, значит, видел? — серьёзно-задумчиво уточнил Бен.

«Не просто сон, а жутко реальный сон… Я словно прожил эти годы. Какого чёрта вы меня не разбудили?!»

— Да это, видишь ли, не так просто сделать, — развёл руками Бен. — Этот сон необычайно крепок, прервать его, уж извини, невозможно, пока ты не проснёшься сам…

«Мы даже называем его спячкой», — виновато добавила Миль, обвив Бена за талию обеими руками.

— Но что характерно — ни у Миль, ни у меня сновидений не было.

«Не совсем так, милый — какие-то образы мелькали, но я ничего не запомнила… так, ерунда всякая …»

«А… ещё поесть… ничего не найдётся, а?» — немного смущённо, но с надеждой спросил Джей.

Миль усмехнулась и попыталась передать ему небольшую кастрюльку.

— А плохо не станет? — озаботился Бен, эту кастрюльку придерживая.

«Хорошо мне станет, хорошо, — заверил Джей, отнимая у него еду. — Лучше по-хорошему отдай, а то я сам!..»

— Вот-вот, давай-ка сам. Вся кухня в твоём распоряжении.

«Милый, он всё равно не сможет спать. И нам не даст. Вон как из него прёт».

Из Джея и в самом деле так и пёрло почти физически осязаемое менто радостного оживления, ликования, наслаждения простыми благами жизни.

«Прямо как ребёнок», — улыбнулась Миль.

— Скорее, как щенок, — уточнил Бен. — И за весь вечер — ни одного слова вслух.

«Извините, ребята, ничего не могу с собой поделать, — выскребая из кастрюльки «остатки сладки», винился Джей. — И спать точно не смогу, вы уж простите. И ещё мне очень хочется говорить на менто и слышать вас — это так здорово!!!»

Он и не пытался сдержать эйфорию — и от нового всплеска его радости Бена опять перекосило.

«Нет, я сейчас точно поубавлю ему восторга», — «закрывшись» от Джея, проворчал Бен.

«Попробуй, — усмехнулась Миль. — Мне это не представляется реальным».

«А вот сейчас увидишь. Нет ничего более хрупкого, нежели человеческая радость, — заверил её муж, подходя поближе. И задумался: — Но никогда не думал, что он может быть таким эмоциональным… или это результат лихорадки?»

Миль улыбнулась и пожала плечом:

«Возможно… или ты просто плоховато его знаешь. Так или иначе, но всё пройдёт само собой. Может, не стоит портить ему настроение? У бедняжки и без того не так много поводов для радости в последнее время».

«Я и не собираюсь этого делать! — заверил её супруг. — Я намерен только совсем чуточку понизить температуру его кипения — ему не повредит, а нам полегчает. Иначе я сейчас заблокируюсь. И надолго».

«Ни в коем случае! — Миль вдруг вздрогнула и судорожно прижалась к нему. — Не надо! Пожалуйста…»

Мерзкий холодок, с недавних пор таившийся у него в глубине, рядом с душой, дохнул морозцем, по коже пробежал озноб, забеспокоился и проснулся «сторож.» Замерев от противного предчувствия, Бен постарался не выпустить его наружу и усмирил «сторожа». Пытаясь отогреть, успокоить — и успокоиться самому — огладил большими своими ладонями подрагивающие плечики и напряжённую спину жены. Спросил тихонько:

«Эй… ты чего, маленькая?»

«Не знаю… что-то вдруг показалось… что больше не услышу твоего менто… совсем… Это так страшно! Я без тебя… я не могу…» — и не уточнила, чего не может. Но Бен прекрасно её понял.

«Глупости какие, — твёрдо сказал он, покачивая её и на самом деле не чувствуя никакой твёрдости. — Тихо, тихо… Вот он я. Не буду я закрываться, пошутил. Ну его — пусть себе кричит, потерпим. Зато он даже не заметил, что мы закрылись. А скажи-ка, я что — выглядел таким же идиотом, когда просыпался после приступа?»

Она улыбнулась — чего он и добивался — но ответить не успела: Джей, с сомненьем посмотрев на последний кусок, положил его обратно на блюдо и, отодвинувшись от стола,

выдохнул:

«Всё, спасибо, вы меня спасли. А… почему это вы закрылись?!»

— Чтобы не отвлекать тебя своими разговорами от столь серьёзного дела. Как самочувствие?

«О, всё отлично…! — и заподозрил насмешку: — Да ладно, брось издеваться — ну, что я мог поделать? А у тебя что — не так было после приступа?»

— Нет, иначе бы я давно перестал пролезать в дверной проём. И жена меня бы разлюбила. А скажи-ка, Джей, ты теперь всегда будешь говорить только на менто?

«По мере возможности. А что?»

— Ну, напрасно. Вдруг разучишься трепать языком попусту, как же ты будешь потом убалтывать своих красоток?